Жизнь взаймы - Кононюк Василий Владимирович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/97
• Следующая

Первым делом искал крицу[4]: под Черниговом в болотах народ издавна руду добывал и крицу варил, – скупил всю, что нашел, вышло килограммов триста. На первых порах хватит, а там свою варить начнем. Чай, крицу варить ума особого не надо, только до руды добраться нужно. Заодно расспрашивал мастеров, нет ли у них учеников толковых, которые домницы строить умеют и крицу варить, чтобы к нам работать пошли, обещал и им, и мастеру хорошие деньги.

Поскольку увозил далеко, да еще денег предлагал, двоих мне предложили сразу. Первый не пришелся по душе – лицо не было отмечено печатью интеллекта, а дело-то с ним хотелось новое начать: чугун плавить. Поэтому, ничего конкретно не обещая, сказал, что весной приеду, тогда решим окончательно. Второй был парень пошустрей – тот сразу начал торговаться за монеты, за жилье и прочие блага жизни.

– Погоди, Николай, давай я тебя спрошу кое-что, чтоб потом у нас с тобой свары не случилось. Расскажи, какую ты глину для плинфы выбираешь и что в нее добавляешь.

– Ишь ты, хитрый какой, все тебе расскажи, – это я никому болтать не буду.

– Ты, Николай, совсем дурак или просто придуриваешься? Или я не увижу, где ты копать будешь и как замес готовишь?

– Так то совсем другое, то я уже на место приеду.

– А какая разница тебе, что тебя сразу на работу не возьмут – иль потом со двора спровадят? Ладно, Николай, хитрый ты больно, не выйдет у нас разговора, смотри самого себя не перехитри, а глину на плинфу для домницы белую берут, а чтобы не сильно жирной была, чистого речного песка добавляют.

– Погоди, казак, не торопись, языкатый он не в меру, но работник справный, лучше ты не найдешь. Да и нет у него, окромя меня, никого здесь. Сирота он, сын моей сестры покойной. У себя не оставишь, своих сынов трое, а ковалей в Чернигове в избытке, работы мало, как подрастут младшие сыны – и их отправлять в другие края придется.

– Ладно, тогда расскажи, Николай, как ты руду перед домницей готовишь?

– Дробим, сушим – и в домницу.

– А пустую породу отделить от руды не пробовали, после того как подробили?

– Возни много – в ручье промывай, потом суши, только летом и можно, проще нам все спечь, а потом отковать: быстрее выходит. Да и нет там пустой породы, просто в одном куске руды больше, в другом меньше.

– Зато угля больше тратишь – сперва пустую породу с железом спечь, потом разогревать и ковать.

– Лесов много, чего угля жалеть.

– Ладно, еще одно скажи. Сколько руды кладете и сколько угля? Какой известняк в домницу кладете и сколько?

Тут Николай засмущался:

– Дядька Тимофей завсегда домницу укладывает, никого не допускает…

При этом он мне подмигнул, так чтобы дядька не видел, намекая, что давно уже подсмотрел дядькин секрет. Паренек мне понравился – была в нем независимость и искра божья, ее видно в глазах, ее не спрячешь. Нахальный был не по годам, ну так людей без недостатков не бывает, по мне, так лучше пусть нахальный, чем трусливый.

– Ишь, как бережет дядька Тимофей семейные секреты. Не беда, сами уложим, я эти секреты тоже знаю, да и без надобности нам они, мы будем с тобой по-другому варить – если получится, все у нас секреты выспрашивать будут. Пора до дела. Сколько просишь, Тимофей, чтобы ученика своего к нам на работу отпустить?

– Вольный человек племянник мой, не за монеты его учил, родичу, сыну сестры своей покойной, помогал – ни от тебя, Николай, ни от тебя, казак, ничего мне не нужно. А с Николаем сам сговаривайся. Чего не показывал Николаю, напоследок покажу, неведомо мне, какие секреты ты знаешь, казак, но был бы ты таким хитрым, как показаться хочешь, – сам бы крицу варил, а не мастера искал.

Я поклонился дядьке Тимофею:

– Спасибо тебе за все. Приезжай к нам через три зимы – покажем тебе, что мы с Николаем воздвигнем: не домницу, а домнище высоченное на восемь-девять сажен высотой.

– Ага, давай, казак, думаешь, ты один такой хитрый? Вместо крицы одно свинское железо на дно натечет – тогда будешь делать домницу о двух сажен, как все люди.

– Умен ты, дядька Тимофей, а скажи – сколько монет ты в год выручаешь? Шестьдесят серебряков выходит?

– Сколько ни есть, все мои, а тебе какое до того дело?

– Давай так, Николай. За первый год положим тебе сорок монет. Будешь получать три серебряка в месяц и зимой и летом, а на Рождество и на Пасху еще по два сверху. Как доход какой с твоего труда пойдет, так сразу по пять серебряков в месяц получать будешь. Получится толк с задумки моей – то и по десять со временем получать станешь. Подворье тебе всем миром поставим, отработаешь. Невесту с собой вези – у нас парней много, девок мало, там не найдешь. Выезжай не позже Масленицы, пока дороги не развезло: как подсохнет – татары появятся, тогда уже до осени ждать придется. Если согласен на такой уговор, познакомлю тебя с купцом, который тебя в Киев доставит, а там к товарищу своему в обоз подсадит, что в Черкассы на базар ездит. А из Черкасс тебя уже к нам довезут, там недалече.

– Ты, казак, не гони лошадей, тут помозговать надобно, а тебе давай раз, два, бросай все и езжай.

– Ну, мозгуй, Николай, а я пока поищу мастера, что из меди мне кое-что сделать сможет. Нужен мне медный котел большой, на сотню человек готовить, но с крышкой, и трубка медная мне нужна, не знаете, кто такое у вас изготовить может?

– В следующем ряду Ивана Медника спрашивай, он мастер добрый, он тебе такое склепает из листа медного. Только торгуйся с ним, а то он любит цену заломить.

По дороге к мастеру увидел купца, который пергаментом торгует и прочими пишущими принадлежностями, купил у него тоненькую стопку пергамента и веревки специальные с круглыми дощечками, залитые воском, которыми письмо заматывать, а на дощечку печать ставить.

Сразу возник вопрос с печаткой. Найдя купцов, которые торгуют перстнями с печатками, начал рассматривать изображения. Сюжетов было много, все хищные. Не только звери, но и различные библейские сюжеты, связанные с насилием. Георгий Победоносец, бьющий змия копьем, дамочка с отрезанной головой в руках, ну и другие детские картинки. Поскольку, не разбираясь в геральдике, поставив такую печатку, можно сразу попасть на плаху, увидел абстрактную живопись на одном из перстней, которая мне сразу пришлась по душе своей древностью и символизмом.

На перстне был изображен языческий коловрат, известный в наше время как фашистская свастика. Поскольку мое появление в этом мире тоже было связано с вечным круговоротом элементов мироздания, мне захотелось носить этот символ на руке. Тем более что мне было точно известно о его отсутствии в княжеской геральдике – уж больно известен он был в мое время. Будь он на гербе известной личности, такую подробность обязательно бы упомянули историки. Прикинув, что хочу купить, начал яростно торговаться за крупный перстень с изображением то ли рыси, то ли леопарда.

– Я тебе по весу кольца золотыми монетами даю, ты что, не знаешь, что монеты завсегда дороже золота по весу? Бери монеты, пока даю, таких перстней везде полно, в другом городе на базаре куплю.

– Не нужны мне твои византийские монеты, казак, дрянное это золото, ты мне талеры давай, у нас талеры в ходу.

– Вот когда с ляхами или тевтонами воевать будем, тогда у меня талеры в кошеле появятся, а с крымчаков пока только византийские монеты содрать можно. Не хочешь – как хочешь, но больше, чем по весу, монетами не дам. Если нет у тебя перстня за мою цену, значит, у другого найдется.

– Погоди, казак, вот этот перстень хочешь? За него по весу твоими монетами возьму, но так, чтобы перевесили, согласен?

– Зачем мне твой перстень языческий? И что это на нем намалевано – то ли крест, то ли паук? Побойся Бога, носить такое на руке – меня засмеют все.

– Ну и что, скажешь, род твой древний, кольцо фамильное, сотни лет передается от отца к сыну, а глянь, какой видный перстень, где ты такой найдешь? Покупай, казак, вдова оставила продать, соседка моя, я бы дороже за него просил.

• Предыдущая
• 15/97
• Следующая