Тарквиний Гордый - Шаховская Людмила Дмитриевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/41
• Следующая

В это время префект-регент Тарквиний, решив, что настала пора для завершения хитросплетенной интриги Руфа с его пособниками, посылал Виргиния заманивать злополучного Турна в западню для его погубления.

– У тебя в его усадьбе есть конкубина из невольниц, – говорил он, – тебе легко заставить ее погубить Турна, как Вулкаций заставил свою конкубину погубить его тестя.

– Но, префект, – возразил юноша с заметною твердостью, – у Вулкация против Скавра был фамильный долг кровомщения за отца; он это сделал, несмотря на полную непричастность и Скавра и его сына к катастрофе, так как Вулкаций-отец погиб совершенно случайно, от собственной неосторожности, подойдя слишком близко к борцам. Справедлива ли эта месть, как ты говоришь, или несправедлива, как говорит царь, все равно, – у Вулкация был повод, прикрытый законной причиной, но скажи мне префект-регент, что вынуждает к такому делу тебя? Чего ты желаешь добиться погубленном Турна, враждующего с моим дедом, но не сделавшего ничего против тебя?

– Я желаю уничтожить весь род этих моих заклятых врагов, – ответил гордец с некоторым невольным чувством неловкости.

Он был смущен честным, прямым взором юноши, никогда не лгавшего, не делавшего ничего дурного при всей своей близости к злодеям, какими были его дед и другая родня, а также и многие из товарищей.

Тарквиний не доверял, помимо честности, этому внуку фламина, по его робости, неловкости в практических делах. Он был недоволен Руфом за неудачу Диркеи отравить Скавра и теперь изливал всю досаду на его внука, оставленного в Риме.

Виргиний сидел против него на другом кресле, низко понурив голову, отказавшись пить вино, разбавленное водою, которым регент угощал его и пил сам.

– Если бы ты знал, префект-регент, как мне тяжело! – воскликнул он наконец с заметною борьбою между твердостью и робостью. – Я не могу исполнить этого твоего приказа.

– Не смей говорить со мною в таком тоне! – закричал на него Тарквиний грубо. – Ты мне давно опротивел подобными разговорами о моих врагах, критикой моих намерений, рассуждениями, чуть не наставлениями!.. Я не желаю выслушивать ничего такого от тебя, от человека, который обязан только повиноваться, получать приказы и исполнять их. Эх, как жаль, что Руф поторопился спустить в землю Вулкация! Он слишком много сделал, еще больше того видел и слышал, он должен был умереть, а все-таки жаль его! Вулкаций не сказал бы мне «я не могу»; не было дела, за которое он не соглашался взяться, не было, в чем бы этот человек оплошал, чего бы не выполнил!

– А что он получил в награду от тебя, префект? – молвил Виргиний с горьким вздохом. – Одну лишь смерть, тайную казнь.

– Разве не почетна смерть для римлянина на поле битвы? Разве неприятен последний удар от руки добивающей его любимой женщины? Разве не имеет никакой цены в твоих глазах мое сожаление? Сын великого царя Тарквиния Приска жалеет его. Вулкаций умер за меня, за мое дело; мало ему в награду сознания этого подвига?! А ты... ты просто противен мне... Гляжу я на тебя и невольно думаю: это ли внук верховного фламина-диалиса?!

– Да я и сам себе противен, откровенно скажу, префект, противен себе не меньше, чем тебе, но как тебе угодно поступи: убей меня, прикажи Сильвину задрать меня в горах, как он задрал моего друга Арпина; сделай со мною, что хочешь, но заманивать Турна в западню я не в силах, не берусь, не буду. Нет, Люций Тарквиний... дед, ты, Бибакуль, все вы, чтобы ни говорили, я отвечу одно: я римлянин: не должно римлянину поступать, как вы; не должно бить из-за угла кинжалом; не должно с любезною улыбкой на устах протягивать рукой отравленную чашу гостю; не должно под личиной мнимого раскаяния заманивать в засаду к палачам с словами обещания спасенья... нет, нет, нет, Люций Тарквиний! Я римлянин.

– А мы, по-твоему, не римляне? – прошипел Тарквиний сквозь зубы от злости, как разъяренный змей. – Кто же мы?

Виргиний молчал; ему хотелось сказать «вы все выродки, недостойные названия римлян», но он не осмелился, и снова поник головою в горьком раздумье.

– Я уже давно собираюсь сбить с тебя спесь, нелюдимый, надутый мальчишка! – продолжал Тарквиний, не дождавшись ответа юноши. – И я собью ее. Я имею средство заставить тебя повиноваться.

Он усмехнулся, меряя Виргиния взором холодного презрения.

– Чем, префект? – возразил тот, едва слышно. – Я умру от невыносимого презренья к самому себе, если совершу эту гнусность. Турн – родственник погибшего Арпина, который был моим единственным другом. Если ты найдешь предлог и казнишь Турна явно, открыто, как казнил на Тарпее его зятя вопреки присланному помилованию от царя, я согласен быть ассистентом осужденного сенатора, до особы которого с самого Ромула, по обычаю, не должен касаться ни пролетарий, ни раб, ни простой ликтор-телохранитель, ни тем менее, палач. Я согласен вести Турна под руку к месту казни, согласен вязать его, класть, склонять, куда ты укажешь, согласен даже отрубить ему голову, но отравлять Турна и в особенности заманивать к палачам... нет... ни за что!.. Тень моего друга Арпина не даст мне покоя, если я злодейски погублю мужа сестры его отравой или заманиванием к убийцам.

Тарквиний мрачно глядел исподлобья, взвешивая каждое слово юноши.

– Ладно, – отозвался он, когда тот кончил, – ты мне ставишь свои условия; я их терпеливо прослушал; теперь узнай и ты мои. Вспомни недавнюю клятвенную угрозу твоего деда: при первом твоем ослушании его или моей воли Инва пожрет Амальтею и вашего ребенка. Конкубина и сын или Турн? Выбирай!

– Префект-регент, – возразил Виргиний мрачно, – этими ли средствами ты можешь привязывать людей к твоему делу?! Запугивание не доставит тебе верных слуг из римской молодежи. Одни старики-жрецы будут верны тебе, потому что сами запугали тебя, подчинили себе. Что суждено Роком, того нельзя изменить: Амальтея и сын мой могут погибнуть и без твоего приказа о том; могут они и спастись от тебя, если Рок судил мне стать когда-нибудь свободным и счастливым. Добывать счастье путем кривды я не буду.

– Не пытайся спасти, предупредить намеченных мною проскриптов! Обреченные Инве, они погибнут, чтобы ты ни делал для их спасения! Как внук верховного жреца, ты должен знать, что в «олицетворителя» переходит сила настоящего божества, которому он служит, дает ему сверхъестественную мощь. Вчера я произнес доклад в Сенате о неблаговидности поведения Турна, о его интригах у царя в Этрурии в защиту мятежника-зятя, о выманивании царского помилования, за отвержение которого, я уверен, Сервий похвалит меня. Завтра я поеду на совет арицийских старшин и надеюсь там окончательно уличить моего врага в измене Риму... Чем? Марк Вулкаций сказал бы, но он умер... умер, чтобы не мог сказать.

Тарквиний кивнул, давая понять, что аудиенция кончена, и вышел, оставив Виргиния с растерзанным сердцем.

Юноша торопливо ушел домой и стал собираться в деревню, сам вызываясь перед дедом исполнять разные поручения, но на самом деле решив передать Турну через Амальтею свои вторичные остережения, какие он уже делал ему вчера через Брута, остеречь и самую Амальтею о грозящей ей беде.

• Предыдущая
• 12/41
• Следующая