Тарквиний Гордый - Шаховская Людмила Дмитриевна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая

– От отравы, данной Руфом.

– А я слуга Руфа... Я тут гублю всех неугодных ему!.. Первое чувство ужаса у молодой женщины прошло;

она разговаривала спокойнее.

– Если бы не пожрал Арпина, он отмстил бы за отца.

– Руфу? Нет. Амальтея, Арпин не мог бы отомстить. Бить тайком врагов из-за угла в спину Арпин не умел и не хотел никогда, а явно напасть на фламина не мог бы; с ним всегда много свиты. Фламин патриций, а Арпин был невольник, рожденный Скавру самниткой. Если бы я не пожрал, Арпин не мог бы теперь ехать в Этрурию к отцу, принять последний вздох его; ты знаешь, что вынудило Арпина бежать и скрываться в горах: он был причиной гибели старого Вулкация, зятя Руфа, от несчастного случая во время борьбы на царском пире.

– Знаю.

– Арпина казнят, если он явится живым с того света, но я его пожрал, он не явится никогда, никогда не доставит Руфу удовольствие причинить новое горе его родным, которые его за раба не считали. Арпин был последнею жертвой, которую я пожрал: поэтому и принять вид я могу теперь только его, пока не съем другого человека.

– Отчего ты не съел казненного Авфидия?

– Хотел сделать удовольствие Турну.

– А наши болтали другое.

Амальтея принялась рассказывать все сплетни, пущенные Стериллой, что вызвало новый гнев и горе чудовища, которое как будто рыдало под маской.

Амальтея стала умолять его.

– Могущественный Сильвин, вместо того, чтобы служить Руфу, ты можешь съесть его и Стериллу, и дочь ее, и всех злых людей нашего округа.

– Не всех я могу есть, – возразил он со вздохом.

– Они отгоняют тебя заклинаньем?

Сильвин отошел от окошка, пропал в полумраке подземелья, имевшего окна в горах. Молодой женщине долго слышались отдаленные рыданья, но она не думала, что это горюет чудовище, а мнилось ей, что им где-нибудь тут заперта другая похищенная жертва, подобная ей самой.

Она увидела Инву снова под вечер, когда он вошел в ее чулан с лампой, предлагая ужинать вместе. На его меховом, медвежьем туловище была голова Арпина. Амальтея в страхе отодвигалась от оборотня и долго не соглашалась есть его пищу. Он стал снова соблазнять ее изменить Виргинию, суля все блага; Амальтея предпочла гибель в муках. Видя ее искреннюю непоколебимость, он сказал, стараясь придать голосу важность, приличную божеству низшего разряда мифологии.

– Узнай же, что я хотел только испытать тебя. Я пожрал бы тебя, если бы ты оказалась способной на измену, но ты вынесла испытание с твердостью, какой я не ожидал от тебя. Ты достойна любви Виргиния; ты будешь опять его женою, но с единственным условием – не возвращаться в мир живых. Кто попал в лапы чудовища, тот умер.

– И Виргиний должен умереть, чтобы придти ко мне?

– Ах!.. Не знаю, что будет, Амальтея... Знаю лишь то, что происходит теперь; оно ужасно!..

Амальтея осталась жить в подземном лабиринте горных пещер и прорытых ходов; вскоре молодой человек открылся ей вполне. Он приносил ей вести одни других ужаснее и плакал вместе с нею. Он рассказал ей, как прежний Сильвин, служивший Руфу разбойник Авл, хотел убить его, но сам убит им, победившим в борьбе.

Арпин называл Амальтею своею сестрою, ободрял, утешал, чем мог, но времена были столь ужасны, что им приходилось мало утешаться, а чаще горевать.

Наступившее после сырой, прохладной, зимней ночи, ясное утро обещало теплый день. Погода начинала разгуливаться после долгого ненастья; становилось суше; паводок сбывал.

Это был итальянский день в зимнее время, один из тех, какие у нас на севере бывают только в мае.

Мир пробуждался после крепительного ночного сна; дневная жизнь вступала в свои права, начинала обычный ход одинаково бодро и весело, как в животных так и в растительности, что у римлян олицетворялось названиями царств Фауны и Флоры.

Всякие птицы, несметными стаями слетевшиеся в Италию, из холодных мест севера на зиму, пели, пищали, перекликались всевозможными голосами.

Журавли маршировали, как солдаты, по болотам; на них с начальнической важностью глядели аисты, усевшись по крышам домов, чистя свои огромные носы об печные трубы.

Мелкая братия чижиков, щеглят, зябликов, щебетала и порхала в древесных чащах, неугомонно, точно расшалившиеся дети.

Пели петухи и клохтали куры, утки, гуси в плетушках, отвозимые на базар целыми горами в телегах и по одной клетке на головах пеших разносчиков. Возились птицы и по дворам в курятниках, кормушек и водопоек. Весь округ точно пел утреннюю симфонию в часть Авроры, богини зари, крылатой, розоперстой супруги Астрея, звездного неба.

Роса клубила над болотом, сверкала капельками на листве деревьев, обремененных последними неснятыми плодами этого годового урожая.

Долго бушевавшая буря сменилась полной тишиной. Кроткий Австр, южный, теплый ветер, зимний согреватель Италии, колебал листву почти неприметно.

Восток рдел заревом багряной полосы, из которой скоро поднялся и выглянул во всем величии диск солнца, лик царя природы, гораздо более мощного, нежели узурпаторски тиранивший Рим Тарквиний Гордый.

На небольшом пригорке, где расположена помещичья усадьба фламина-диалиса Руфа, подле ее каменного забора стоял Виргиний, приехавший на этот раз в деревню не для любовных воркований с молодой соседскою рабыней и не ради выполнения разных хозяйственных распоряжений, которые он сам предложил деду, вызвался хорошо исполнить, настаивал на их неотложной надобности.

Он даже позабыл все эти дела и наказы строгого старика. В его голове царила, затмевая все другое, единая мысль передать через Амальтею свои остережения ее господину Турну Гердонию.

Близкий через своего деда-жреца к тирану-префекту, Виргиний достоверно узнал, что Турн попал в проскрипции[12], стал проскриптом, по ненависти Тарквиния ко всем любимцам его тестя царя.

Незадолго до этого времени Виргиний поручил остеречь Турна его другу Бруту, царскому родственнику, но имел мало надежды на аккуратное выполнение его поручения, потому что чудачливый эксцентрик Брут часто забывал и перепутывал сказанное ему.

Виргиний не был в деревне уже целый месяц; без него случилось много такого, о чем он не знал.

Он только что приехал; служанки, жившие в усадьбе, Стерилла и дочь ее Диркея, еще ничего не успели отрапортовать ему о деревенских новостях, что Амальтея и ее ребенок похищены по приказу фламина, которому прискучила любовная идиллия его внука, а еще вероятнее, не хотели и не смели болтать по запрещению господина.

Погруженный в тревожные думы о грустной участи уважаемого всеми хорошими людьми Турна Гердония, Виргиний рассеянно глядел, как голуби весело кружатся над крышами строений его родной усадьбы, около устроенной для них огромной голубятни (com lumbarium).

Римляне разводили голубей массами, чтобы есть, как вкусную домашнюю птицу.

Гуси жадно щипали траву, какою обильно поросли все края дороги около далеко не роскошной виллы Руфа; кошка лезла по забору, подкрадываясь к воробьям.

Глядя на все это, Виргиний мало-помалу поддался сладостной истоме, мечте, позабыв и своего деда, и царя Сервия на войне, и Турна в Ариции среди старшин, и Тарквиния со всею его гордостью в Риме.

Совсем другие мысли вторглись неудержимым роем в голову юноши.

Любовь Амальтеи составляла всю теперешнюю цель жизни Виргиния, особенно с тех пор, как у нее родился сын, но ходить к ней он мог лишь тайно, опасаясь Грецина и его сыновей; они категорически воспротивились бы визитам врага своих господ.

Над этими рабами-рустиканами высились еще более опасные господа, с безапелляционною властью над жизнью невольницы.

Его неопытный, юношеский ум не изобретал способа избавить возлюбленную от рабства. Дед позволил ему ходить к Амальтее, но Виргиний знал, что он ее для него не купит, никакие мольбы и даже уступки совести, в этом не помогут, а если бы, вопреки всем ожиданиям, Руф смиловался, снизошел к мольбам внука, то Турн ни за что не продаст Амальтею не только потому, что этого желает его враг, а вообще продавать слуг он считал для себя унизительным по той же причине, как собирал с земли сельскохозяйственные продукты лишь в том количестве, сколько нужно для его семьи с совместно живущею семьею Скавра, а лишнее почти все оставлял гнить в поле, в лесу, в саду, на произвол Природе, продавая очень мало и неохотно; соседям приходилось упрашивать его о дозволении купить что-нибудь из продуктов его владений.

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая