Сон грядущий - Шалыгин Вячеслав Владимирович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/25
• Следующая

– Мне, собственно, ничего не нужно, только ответы на два вопроса. Первый – кто я, а второй – кто вы и что делаете в этой пустыне?

Зверь удивленно поднимает глаза и через несколько секунд совершенно по-человечески разражается хохотом.

– Вам… не нужно… ничего, – сквозь смех произносит он, – кроме всего на свете! За последние сто лет я ни разу так не смеялся. Надо вас, наверное, наградить за лучшую шутку столетия… Вот чем бы? Хотите вечную жизнь? С условием, что раз в сто лет будете приходить сюда и шутить…

Зверь, успокаиваясь, трясет головой и, хохотнув еще пару раз, замолкает. Некоторое время он молча разглядывает Стоуна, а затем продолжает:

– И что же, вам не надо охраняемых мной сокровищ, рецептов вечной молодости, философского камня и прочей белиберды, донимающей человечество на протяжении всего существования?

– Нет, мне просто хочется знать…

– Невероятно, – перебивает зверь, – передо мной человек, представляющий те доли процента, что обеспечивают прогресс всей цивилизации.

– Вы мне льстите.

– Нисколько. Я просто не умею этого делать.

Зверь садится, склонив голову чуть набок, молчит, о чем-то размышляя, а затем произносит:

– По сути, ваши вопросы не так уж и смешны. Дело в том, что на них есть ответы, но вряд ли те, которые вы ожидаете услышать.

– И все же? – упорствует Стоун.

– Начну со второго. Я ничего не делаю в этой пустыне. Я и есть пустыня. Это не метаф…

Зверь прерывает фразу и вскакивает на лапы. Львиная грива поднимается дыбом, он скалится, обнажая огромные белые клыки. Мощный порыв ветра валит Стоуна на песок и присыпает тем же песком сверху. Слышно тяжелое хлопанье мощных крыльев. Зверь рычит и бросается в сторону новых звуков. Профессор поднимает голову, но ветер бьет с нарастающей силой, а удары крыльев становятся почти осязаемыми. Сквозь поднятые в воздух тучи песка Стоун видит, как зверь в великолепном прыжке обрушивается на холку слоноподобной образины с перепончатыми лапами и двухметровыми витыми бивнями. От рева закладывает уши. Монстры не жалеют голосовых связок. Через минуту песок прекращает вставать на дыбы, а звуки стихают. С трудом стряхнув с себя объемную горку, Стоун встает на четвереньки, затем садится и протирает глаза.

Проводник исчез. Там, где бились чудовища, возвышается огромный бархан. Наступает пугающая знойная тишина. Стоун поднимается и подходит к тому месту, где медитировал Проводник. Он опускается на колени и проводит рукой по бархатной поверхности горячего песка. Нет и намека на то, что здесь кто-то когда-то сидел. Вряд ли молниеносная буря, не причинившая вреда профессору, могла так чисто засыпать человека, в сто раз более опытного. Ничего не остается делать, как обследовать новоявленный бархан.

Никаких следов, как и в предыдущем случае. Ситуация раздражает Стоуна все сильнее, однако конкретного решения он найти не может. Экономя силы, он садится и нащупывает висящую на поясе флягу.

– Будьте так любезны, сойдите с моего хвоста, – просит песок в полуметре от профессора.

Стоун вскакивает на ноги и отпрыгивает куда-то назад.

Песок, легко струясь, приподнимается и, едва уловимо перетекая параллельно земле, начинает обретать форму уже знакомого зверя. Через некоторое время песчаная форма замирает и изменяет структуру. Перед профессором стоит то же, что и до бури, существо с толстой лоснящейся шкурой и гривой желтой шерсти.

– Впечатляет? – не без самодовольства спрашивает зверь. – Это я вас предупредил, а представьте, что вы идете себе по пустыне и вдруг перед носом такое…

Он тычет лапой в песок.

– Да уж…

– Без подготовки? Не «да уж», а солнечный удар, молодой человек. Как минимум. Вот так-то.

Зверь ложится, скрестив перед собой передние лапы и зевнув, взглядом приглашает профессора к продолжению беседы.

– Кто это был? – Стоун кивком указывает на бархан.

– Ваш Проводник, кто же еще?

– Что-то я не совсем понимаю…

– Это не страшно, потому что вы, по крайней мере, пытаетесь понять. А вот разновидность существ, подобных уважаемому Проводнику, не только не хочет, но и боится понимания. Подсознательно, конечно. И от страха, уже вполне осознанно, пытается меня уничтожить.

– Это, по-видимому, невозможно?

– Конечно. Разве можно уничтожить весь песок на всех планетах? А где песок, там и я. Ваш вид и его разновидности еще слишком мало знают, чтобы я чем-то мешал. Но невежество – лучший катализатор войны. Потому, что порождает страх, а страх порождает отчаянье. А отчаяние может подтолкнуть людей к безрассудным поступкам. Например, уничтожить причину страха, то есть меня. И обрести душевное равновесие в мире, где все ясно и просто. Как стекло. И убедить себя не замечать, что стекло – тоже я.

– Дух песка…

– Красиво сказано. Красиво, но глупо. Вы же не представляетесь «рабом божьим», вы называете имя или что-то еще. Кем вы меня видите?

– Похоже на льва…

– Замечательно, я – лев! Рассмотрим вопрос номер один?

Стоун чувствует, как сжимаются внутренности и от лица отливает загустевшая кровь.

– Да, – еле слышно произносит он в ответ на предложение Духа Песка.

– Что вы знаете о сне?

– То же, что и все…

– Ну, ну?..

– Отдых, сновидения, кошмары, наконец. А почему вы спрашиваете?

– Это вы спрашиваете, а я отвечаю. Это же был ваш вопрос – «кто я?». Так? И я предупредил, что ответ может прозвучать неожиданно. От темы я не отклоняюсь ни на йоту и, раз обещал, отвечаю: начнем с того, что вы потеряли ночной покой. Пропал тот знакомый загадочный сон, в котором до часа в секунду сжимается время и целый спектакль с массой действующих лиц, событий, сменой декораций проходит за один удар сердца. Ушло наслаждение чудесами трансформации. Камень, превращающийся в воду, капли тающего льда, высекающие искры из сочной листвы. Деньги, разлетающиеся мусором, женщины, скользящие змеями. Ничего общего с реалиями бодрствования, лишь их образные отзвуки. И вот все изменилось. Поначалу было не так уж плохо: интересный, активный сон разгонял скуку одинокого бодрствования. Но чем дальше, тем больше вы уставали. Физически! Почему? Не странно ли? Не странно ли, что сон для вас не отдых? Ваш мозг действует, причем энергично. Зачастую эффективнее, чем во время бодрствования. Включаются такие ассоциативные связи, что не привидятся ни одному суперкомпьютеру и в бреду. Но человек ограничен и потому считает сон лишь тратой времени. Это так же неверно, как отсутствие диастолы после систолы в сердечном ритме или выдоха после вдоха. Сон – это выдох мозга. Необходимость его очевидна. К тому же, позволю себе сравнение, говорите вы именно на выдохе. Все, что совершается людьми, привязано к бодрствованию. Заметьте – «вдоху». Голова дает команду рукам и… А что происходит с головой во сне? В вашем сне. И где результат? Результат деятельности не менее активной в вашем случае, чем в дневное время. Вы не задумывались? Я так и знал. Но это не странно. Люди… – зверь презрительно фыркает. – Гордясь своим развитым интеллектом, вы совсем не умеете им пользоваться. Стоит всего-навсего порассуждать, и вы продвинетесь вперед на световые годы, да где там… Могу потрогать – реально, не могу – бред. Такая ущербная диалектика приводит к мучительному застою в ваших хваленых мозгах и, как следствие, порождает проблемы, не стоящие выеденного яйца. Не знаю, каким «рукам» дала команду в одном из снов ваша голова, но поработали они усердно. Продукт творчества уже десять лет создает рабочие места в контрразведке Федерации Якобса.

– Вы хотите сказать, что я неизвестным способом создал этого Сэма? Во сне? Но как? Каким образом он материализовался? Что еще за «руки» вы придумали?

– Хрен его знает, – честно признается «лев», – но «руки», повторюсь, придумал не я. Такова оказалась суть посетившего вас дара. Мы с вами, не забывайте, на Земле, где оставаться материалистом невозможно, особенно беседуя с разумной песочницей. Тем более вам, единственному Специалисту с большой буквы по неоэкосфере Земли. Вы же неспроста уединились в джунглях?

• Предыдущая
• 8/25
• Следующая