Новый расклад в Покерхаузе - Шарп Том - Страница 30

• Предыдущая
• 30/49
• Следующая

– Хватать его за… Ну это слишком…

– Его, поди, и хватать-то не за что. То-то жена его ходит как тень. Тощая, бледная. Может, он больше мальчиков любит?

Декан содрогнулся:

– Не знаю, не знаю…

– А жаль. Хороша приманка.

– Приманка?

– Ну, в капкан надо положить приманку.

– В капкан? – Декан был не готов к разговору об охоте.

– Западня. Бейте по слабому месту. – Генерал поднялся, отошел к окну.

– «Овечка блеет, тигр прыгает». Это из «Стоки» [28]. Гениальная книга.

– Ах, да, – вспомнил Декан, – я не упомянул еще кое-что. Ректор хочет продать Райдер-стрит.

Сэр Кошкарт, внимательно созерцавший свое отражение в стекле, резко повернулся к нему:

– Райдер-стрит?

– Чтобы добыть средства на восстановление башни, – пояснил Декан. – Собственность колледжа, трущобы, по правде сказать. Там живут слуги.

Генерал сел и подергал ус:

– Кухмистер тоже?

– Кухмистер, повар, младший привратник, садовник – одним словом, прислуга.

– Нет, так не пойдет. Нельзя оставить старых ломовиков без конюшни. Нельзя выгнать их на улицу. Старые служаки. Так порядочные люди не поступают. – Тусклые глаза генерала вдруг блеснули. – А кстати, неплохая мысль.

– Прошу вас, Кошкарт, – взмолился Декан, – что-нибудь одно. «Так не поступают» и «неплохая мысль» – или то, или то.

– Подумайте, как будет выглядеть Богдер? Плохая слава для социалиста. Заголовки в газетах. Так их и вижу. И Богдер заткнется.

Постепенно до Декана начал доходить смысл этой шрапнельной скороговорки.

– А-а, – протянул он.

Генерал злорадно подмигнул:

– Неплохо задумано?

Декан нетерпеливо наклонился к нему:

– Слышали о таком субъекте, Каррингтоне? Корнелиус Каррингтон. Тип с телевидения. Распинается про экологию. – Декан почувствовал, что и сам заразился шрапнельным стилем генерала, но он уже вошел в такой раж, что это его не смутило.

У сэра Кошкарта горели глаза, а ноздри раздувались, как у бронзового боевого коня.

– Прямо в точку. Влиятельный малый. Лучше не придумаешь. Грязная работа по его части.

– Правильно. Можете устроить?

– Приглашу. Сноб. Визжать будет от восторга. Навести его на след – такое начнется!

Довольно посмеиваясь, Декан допил свой джин.

– Случай в его вкусе. И хотя мне претит мысль о еще большей огласке… Этот несчастный паренек, Пупсер, наделал нам массу неприятностей. Но если наш приятель Каррингтон заставит сэра Богдера призадуматься… Вы уверены, что он приедет?

– Приедет. Займусь этим. Мы в одном клубе. Не знаю, почему его не забаллотировали? Обделаем дельце завтра.

Вечером, покидая Кофт-Касл, Декан был почти счастлив, хотя еле-еле, неверной походкой доплелся до машины. В привратницкой он заметил Кухмистера, который сидел, уставившись на газовый рожок.

«Надо спросить его, как мы выступили», – пробормотал Декан и вошел в привратницкую.

Кухмистер поднялся.

– Я не смог посмотреть регату сегодня. Как там?

– Обошли нас, сэр, – удрученно ответил Кухмистер.

Декан печально покачал головой:

– Жаль, но не беда, наверстаем в мае.

– Да, сэр, – подтвердил Кухмистер без обычного своего энтузиазма.

«Стареет, бедняга», – подумал Декан и, оступаясь, побрел по двору мимо красных фонарей, освещавших последствия сексуальной невоздержанности Пупсера.

Корнелиус Каррингтон отправился в Кембридж на поезде. В Британской железной дороге есть что-то устойчивое, неизменное, гармонирующее с той сладостной тоской по прошлому, которая была отличительным признаком его программ. Он сидел в вагоне-ресторане, пил крепкий – и такой традиционный! – чай, раздумывал о неожиданном приглашении сэра Кошкарта и разглядывал попутчиков. Поезд задребезжал мимо многоэтажек и фабрик Хэкни и Пондер-Энда. Каррингтон поспешно отпрянул от окна – отпрянул от вульгарности реальной жизни – и задумался: а не попросить ли еще чаю с тостом. Каррингтон предпочитал жить в собственном, отгороженном от реальности мирке. Мирке, где царили пастельные тона, неопределенность, неуверенность. Однако, ораторствуя на телеэкране, он и впрямь казался Иеремией, хотя и исполненным кротости. Передачи его выходили нерегулярно, но всегда очень кстати. В них он гневно обрушивался на панельные многоквартирные дома, порицая их с моральной и эстетической точки зрения, и пел хвалу затейливым мостовым и причудливым особнякам в псевдотюдоровском стиле: по его мнению, они воплощали чистоту нравов в предместьях. Но крестовый поход Каррингтона не ограничивался архитектурой. С истинно религиозным жаром, но без малейшего намека на какую-то конкретную религию он призывал к достижению недостижимых целей. Не один бедняга, пристрастившийся к денатурату благодаря программе Каррингтона, прославился своими алкогольными наклонностями на всю страну, а несколько наркоманов, испытывавшие ломку на глазах съемочной группы и миллионов зрителей, сами не подозревали, что их корчи имеют такое общественное значение. Программы Каррингтона позволяли нескольким миллионам зрителей, не выходя из дома, почувствовать себя филантропами, а это, что ни говори, очень приятное чувство. И как-то так выходило, что все в этом мире хорошо, хотя все из рук вон плохо. О чем бы ни шла речь, Корнелиус Каррингтон всегда ухитрялся сочетать обличительный пафос с развлекательностью, и если и сгущал краски, то вслед за тем немедленно успокаивал перепуганных зрителей. Он был прямо-таки создан для этого: его облик, манеры могли успокоить кого угодно. Он олицетворял саму надежность и человечность британского образа жизни. Пусть полицейских убивают на каждом углу (а послушать Каррингтона – их отстреливали сотнями), все равно закон защитит честных британцев.

Словом, всезнающий Корнелиус Каррингтон был для телезрителей тем же, что плюшевый мишка для перепуганного малыша.

Итак, Каррингтон сидел в вагоне-ресторане, любовался мелькавшим за окном пейзажем Броксборна и пытливая мысль его, отвлекшись от пирожных, вновь обратилась к причинам приглашения сэра Кошкарта, слишком неожиданного, чтобы быть чистосердечным. Каррингтон с любопытством выслушал рассказ генерала о недавних событиях в Покерхаусе. Вообще он старался не иметь дела с колледжем: у него, как и у сэра Богдера, были связаны с этим местом неприятные воспоминания. Но Каррингтону показалось, что перемены, которые порицал сэр Кошкарт в других колледжах и от которых хотел уберечь Покерхаус, могут стать темой передачи о Кембридже. «Университет глазами старого студента» – заманчиво. Однако он отклонил приглашение генерала и прибыл в город инкогнито, как разведчик. Конечно, в Покерхаус он наведается, но остановиться лучше в «Бельведере». Никто не скажет потом, что Корнелиус Каррингтон укусил руку, которая кормила его. Журналист и доехать не успел до Кембриджа, а в голове его уже складывался сценарий программы.

Вокзал – отправная точка. Попробуем извлечь из нее мораль. Вокзал построен в 1845 году далеко от центра городка – по требованию университетского начальства. Почему? Они боялись его пагубного влияния. Разумная предусмотрительность или же тупой консерватизм? Решать зрителю. Каррингтон беспристрастен. Следующие кадры – ворота колледжа, геральдические звери, полуразбитые статуи, часовни, позолоченные шпили башен. Мантии. Мостик Вздохов. Сырой материал, но в умелых руках он заиграет всеми цветами радуги.

Каррингтон взял такси до «Бельведера». Но это был уже не тот, привлекательный своей старомодной пышностью отель, что в годы его студенчества. На месте прежнего отеля вырос современный монстр, кричащий, безвкусный памятник торгашескому духу XX века. Каррингтон рассвирепел. Ну теперь-то он точно сделает передачу о Кембридже! С возмущением отряхнул он с ног обезличенный прах «Бельведера» и поехал к «Синему кабану» на Тринити-стрит. Здесь тоже многое изменилось, но снаружи гостиница выглядела прилично, как в XVIII веке, и Каррингтон успокоился. Не быть, но казаться. Видимость – главное в жизни.

• Предыдущая
• 30/49
• Следующая