Рубин из короны Витовта - Дмитриев Николай Николаевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/66
• Следующая

– Что вы делаете!.. – и с силой вырвал перстень из рук Минхеля.

Ясное дело, после такого наглого поступка никакой доверительной беседы быть не могло. Так что Минхелю и Гашке осталось только распрощаться с потомком рыцарей. Зато позже, когда разозлённые неудачей они вышли на улицу, Гашке сердито проворчал:

– И чёрт тебя дёрнул скрести этот камень!

– Хе! – презрительно хмыкнул Вернер. – Я, как потомок ювелира, категорически утверждаю: никакая это не драгоценность, а очень умело сделанный страз. То есть, обыкновенное окрашенное особым образом стекло, хотя оправа, кажется, и правда старинная…

– Выходит, настоящий камень либо утерян, либо его там вообще не было, – сделал окончательный вывод Гашке и, забыв про свой мундир, понуро побрёл рядом с Вернером…

Большой неуклюжий дормез[145], раскачиваясь, неспешно катил дорогой, густо засыпанной мелким гравием. С левой стороны от неё поднимался крутой откос, а правее тянулось укрытое зеленью поле. День был ясный, солнечные лучи освещали долину, и время от времени тень от высокой крыши дормеза вытягивалась на кустах, разросшихся по всему откосу.

Тишина, нарушаемая только успокаивающим топотом копыт, внезапно оборвалась, послышались сердитые выкрики возчиков, дормез заметно накренился и съехал на обочину, чтоб не сцепиться с селянским возом. Небольшая валка их четырёх повозок, загруженных солью, тоже подалась в сторону, и все благополучно разминулись друг с другом.

Через открытое окно радник императора Генрих Блюменрит проводил глазами повозки, колёса которых, проходя, почти касались дормеза, и, откинувшись на кожаные подушки сиденья, задумался. Его мысли сами собой вернулись на несколько дней назад, и он припомнил, как император Сигизмунд, выслушав сообщение о состоянии дел касательно коронации князя Витовта, всё время сердито хмурился.

И было отчего. Казалось бы, всё складывалось замечательно, согласие короля Владислава Ягайла получено, однако польские магнаты решили всё по-своему. С другой стороны, литовские можновладцы[146] заняли также твёрдую, но целиком противоположную позицию – и дело, таким образом, зашло в тупик, выход из которого радник видел только один.

Тем временем, пока Блюменрит размышлял, дормез подкатил к дорожной развилке и свернул влево на колею, которая, огибая холм вокруг, круто поднималась вверх, туда, где над склонами нависали стены и башни небольшого замка. Чем выше, тем холм становился круче, однако четвёрка коней в конце концов одолела подъём, и дормез, миновав барбакан[147], вьехал на замковый двор.

С удовольствием расправляя плечи, важный путешественник выбрался наружу и, ступив на плоские каменные плиты, которыми был вымощен двор, огляделся. Хотя замок казался небольшим, однако это было оборонное сооружение, и въезд за барбаканом, как и положено, отделялся ещё одной стеной, из-за которой выглядывали кроны деревьев и крыша дворца со сторожевыми башенками по углам.

Замковый каштелян, который появился неизвестно откуда, узнав радника, с глубоким поклоном сообщил:

– Его милость сейчас в саду, – и предложил Блюменриту следовать за ним.

Малозаметной дверцей во второй стене каштелян провёл радника в крошечный, но заботливо ухоженный садик и, остановившись возле какого-то служки, ковырявшегося в цветнике, сообщил:

– Ваша милось, к нам гость…

Пожилой человек, одетый, как только что заметил Блюменрит, в голубую рясу пилигрима с капюшоном, откинутым за спину, до этого увлечённо возившийся с цветами, обернулся и, увидев радника, обрадовался:

– О, моё витання…[148]

Блюменрит, наконец-то уяснив, что перед ним сам хозяин, поклонился.

– И я приветствую… – но, всё-таки не выдержав, спросил: – А почему пан в таком убрании?

– Привычка, – коротко ответил хозяин и многозначительно добавил: – К тому же, я думаю, оно мне скоро снова понадобится…

И гость, и хозяин обменялись понимающими взглядами. Они до мелочей знали, чем занимается каждый, и хотя высокопоставленный пилигрим имел дело с самим папой, а радник – с императором, но через своеобразную общность дел они относились друг к другу почти дружески. Потому лишние разговоры были ни к чему, и Блюменрит, сразу переходя к делу, спросил:

– Где бы нам побеседовать?

– А тут и поговорим, так как догадываюсь, лишние уши нам ни к чему. Или не так? – «пилигрим» хитро прищурился.

– Само собой, – кивнул Блюменрит и, оценивающим взглядом ещё раз посмотрев на аккуратный цветничок, начал: – К сожалению, литовское дело обострилось. Ягайло предлагал Витовту отречься от престола с тем, чтобы к нему перешла польская корона, но великий князь Литовский стоит за отдельный статус. Вследствие этого война между Польшей и Литвою, которую к тому же поддерживают магнаты обеих держав, становится весьма реальной.

– Так, – согласился «пилигрим» и заметил: – Ещё, пане радник, прибавьте сюда схизматиков…[149]

– А они тут причём? – не понял Блюменрит.

Хозяин неспешно взял какую-то тряпку, старательно вытер испачканные землёй руки и только после этого пояснил:

– Имею сведения, что князья руськи неспокойны.

Блюменрит знал об этом, но, сделав вид, что ему это безразлично, пожал плечами.

– Ну что ж, как говорят, «разделяй и властвуй». Главное, император решил не обращать внимания на позицию поляков. Лишь бы только князь Витовт не отказался…

– Надеюсь, он будет твёрд в своём решении, – «пилигрим» хитро глянул на радника и добавил: – По крайней мере, его любимый шут это утверждает.

– Шут?.. Гинне?.. – само собой вырвалось у Блюменрита, но он вовремя прикусил язык.

– Ну, не обижайтесь, – хозяин доверительно тронул гостя за локоть. – Мы делаем общее дело, и ваш герр Мозель человек ловкий.

– В чём именно? – осведомлённость «пилигрима» неприятно поразила Блюменрита.

– Достаточно того, что при его помощи мы с вами имеем человека, который присягнул выполнить любой приказ цесаря, – «пилигрим» подчёркнуто поднял палец. – Обратите внимание: именно цесаря.

– И кто же он?

– Пан Вильк, мелкий шляхтич, но его при помощи герра Мозеля удалось пристроить не куда-нибудь, а в доверенную свиту самого коронного гетмана.

Тон, каким об этом сообщил хозяин, развеял все сомнения радника, и это, вероятно, почувствовал «пилигрим», так как он, придвинувшись ближе, будто подчёркивая, что от него не укроется даже мелочь, поинтересовался:

– Хочу спросить: «королевский камень» украсит будущую корону Витовта? – и «пилигрим» хитро прижмурился.

– Королевский?.. – растерялся Блюменрит. – О чём, собственно, речь?

Какой-то момент «пилигрим» многозначительно молчал, уточняя, правда ли его осведомлённость поразила Блюменрита, и только потом выложил:

– Центральный камень, украшающий корону, зовут «королевским», и считается, что он помогает владельцу…

– Даже так?.. Интересно… – Блюменрит приложил немалое усилие, чтобы не показать своего волнения, и закончил: – Ну что ж, по-моему, это стоит хорошенько обдумать.

– Вот и я об этом, – подхватил «пилигрим». – Если сообщить кому надо о таком свойстве камня, это придаст решительности Витовту. И не пора ли уже сообщить о появлении такого камня?

– Не будем спешить, у нас ещё есть время… – негромко откликнулся Блюменрит и, погружаясь в собственные размышления, на какой-то момент словно забыл о «пилигриме»…

Закрытое для чужих братство святого Элигия[150] насчитывало полтора десятка мастеров золотых дел. В отличие от цехов, оно не придерживалось монополии, в него вступали только по желанию, и все братчики имели равные права. Главной же целью братства, как утверждалось его членами, было занятие благочестивыми делами под эгидой своего святого.

• Предыдущая
• 42/66
• Следующая