Бумажная девушка - Габе О. - Страница 51

• Предыдущая
• 51/67
• Следующая

На свою беду, я отправил несчастную Билли в когти этого самовлюбленного порочного соблазнителя, который наносил своим жертвам неизлечимые душевные раны. Она влюбилась в него и хотела провести с ним всю свою жизнь.

Будучи не в силах кардинально изменить характер персонажа, я попал в собственную ловушку. Я был писателем, а не богом. В литературе есть свои правила, и в заключительном томе трилогии конченый мерзавец не может превратиться в идеального мужа.

Каждую ночь я словно крутил назад педали велосипеда, постепенно меняя характер Джека и стараясь сделать его немного человечнее.

И все же, несмотря на слегка искусственное превращение, Джек оставался Джеком, иначе говоря, ненавистным мне типом, которому я, по странному стечению обстоятельств, вынужден был уступить любимую женщину.

Пасифик-Палисейдс, Калифорния

15 сентября

9.01

— Полиция! Откройте, мистер Ломбардо!

Мило с трудом проснулся, потер глаза и, пошатываясь, вылез из кровати.

Он лег поздно. Полночи они с Кароль безуспешно перерывали форумы и интернет-магазины в поисках пропавшего экземпляра, везде, где только можно, оставляя объявления и подписываясь на оповещения по электронной почте. Друзья внимательно изучали все итальянские сайты, хоть как-то связанные с продажей книг.

— Полиция! Немедленно…

Мило приоткрыл дверь. Перед ним стояла помощница шерифа, невысокая брюнетка с зелеными глазами и американо-ирландским шармом, явно принимающая себя за Терезу Лисбон.[86]

— Добрый день. Кэрен Кэллен, сотрудник полиции округа Калифорния. У нас ордер на ваше выселение.

Выйдя на террасу, Мило увидел стоящий перед домом грузовик для перевозки мебели.

— Что за дерьмо?

— Будьте добры, не усложняйте нашу работу! — пригрозила офицер полиции. — В последние несколько недель банк отправил вам несколько предупреждений о необходимости выплатить задолженность.

Двое грузчиков уже стояли у входа, готовые по первому знаку взяться за работу. Кэрен Кэллен протянула Мило конверт:

— Кстати, это вызов в суд за сокрытие имущества, подлежащего аресту.

— Вы имеете в виду…

— …«Бугатти», которую вы заложили.

Помощник шерифа кивнула грузчикам. Не прошло и получаса, как они вынесли из дома всю мебель.

— Это еще цветочки по сравнению с тем, что сделает с вами налоговое управление! — издевательски крикнула Кэрен, захлопывая дверцу машины.

Мило остался один. Он стоял на тротуаре с чемоданом в руке, внезапно осознав, что ему даже негде переночевать. Как боксер, только что получивший страшный удар, он пошатнулся, сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую, не зная, что делать. Три месяца назад он уволил двух сотрудников и продал офис в даунтауне. У него не было ни работы, ни крыши над головой, ни машины — ничего. Он слишком долго отказывался смотреть правде в глаза, надеясь, что все утрясется, а теперь она мстила ему.

Татуировки на руках пылали в лучах утреннего солнца. Глядя на эти стигматы прошлого, Мило мысленно вернулся к прежней жизни, дракам, жестокости и нищете, от которых, казалось, убежал навсегда.

Завывание полицейской сирены вывело его из задумчивости. Он обернулся с мыслью дать деру, но понял, что угрозы нет.

Это была Кароль.

Она сразу поняла, что случилось, и взяла быка за рога: решительно забрав у Мило чемодан, она запихнула его на заднее сиденье патрульной машины.

— У меня есть удобный раскладной диван, но не думай, что сможешь тусоваться просто так. Я сто лет собираюсь ободрать обои в гостиной, еще нужно побелить кухню и заделать швы между плиткой в душевой. В ванной течет кран, а на стенах следы от сырости, с этим тоже надо что-то сделать. Короче, я даже довольна, что тебя выселили…

Мило кивком поблагодарил ее.

Да, он лишился работы, дома и машины.

Но у него осталась Кароль.

Он все потерял.

Кроме самого главного.

Рим

Район Трастевере

23 сентября

Художник Лука Бартолетти вошел в семейный ресторанчик на окраине города. Здесь можно было отведать простую римскую еду в старинном интерьере. Тарелки со спагетти тут ставили на столы, накрытые клетчатыми скатертями, а вино приносили в кувшине.

— Джованни! — позвал он.

Никого. Хотя часы показывали десять утра, в воздухе уже пахло свежеиспеченным хлебом. Ресторан купили родители сорок лет назад, но теперь здесь заправлял его брат.

— Джованни!

В дверном проеме показался силуэт. Но это был не брат.

— Что ты так кричишь?

— Здравствуй, мама.

— Здравствуй.

Ни поцелуев. Ни объятий. Ни одной теплой нотки в голосе.

— Мне нужен Джованни.

— Его нет. Он пошел к Марчелло за пиццей.

— Ладно, подожду.

Стоило им остаться наедине, повисало тяжелое молчание, полное горечи и невысказанных упреков. Так случилось и на этот раз. Они редко виделись, еще реже разговаривали. Лука долго жил в Нью-Йорке, а после развода вернулся в Италию. Сначала он поселился в Милане, а уже потом купил квартиру в Риме.

Чтобы сгладить неловкость, Лука зашел за барную стойку и сделал себе эспрессо. Он мало времени проводил с семьей: работа была универсальным предлогом, чтобы прогуливать крещения, свадьбы, первые причастия и бесконечные воскресные службы. Но он по-своему любил родных и страдал оттого, что не умеет с ними общаться. Мать не понимала его живопись и уж тем более почему эти картины так нравятся людям. У нее в голове не укладывалось, зачем платить десятки миллионов евро за монохромные полотна. Лука не сомневался, что она считает его ловким мошенником, который умудряется жить в свое удовольствие и при этом «не работать». Это непонимание стало миной замедленного действия в их отношениях.

— Как поживает твоя дочь?

— Сандра поступила в лицей в Нью-Йорке.

— Ты вообще с ней не видишься?

— Вижусь, но нечасто. Ты же знаешь, что опекуном назначена ее мать.

— Небось ни одна встреча не проходит без проблем?

— Я пришел не для того, чтобы выслушивать всякую чушь! — вспылил Лука, вставая и направляясь к выходу.

— Подожди!

Он замер на пороге.

— Ты чем-то встревожен?

— Это мои проблемы.

— Что ты хотел от брата?

— Хотел спросить, нет ли у него кое-каких снимков.

— Снимков? Ты ведь никогда не фотографируешь! И всегда твердишь, что не хочешь захламлять жизнь воспоминаниями.

— Спасибо за помощь, мама.

— Какие фотографии тебе нужны?

Но Лука ушел от вопроса.

— Зайду к Джованни попозже, — бросил он, открывая дверь.

Пожилая женщина подошла и взяла его за руку.

— Лука, твоя жизнь стала похожей на твои картины — такая же однотонная, сухая и пустая.

— Это видимость.

— Нет. И ты прекрасно это знаешь! — грустно возразила она.

— До свидания, мама.

Лука закрыл за собой дверь.

Женщина пожала плечами и вернулась на кухню. На ее старом деревянном, украшенном плиткой столе лежала хвалебная статья из «Ла Републики», посвященная творчеству Луки. Дочитав до конца, мать вырезала ее и положила в большую папку, куда на протяжении долгих лет складывала все, что писали о сыне.

Лука вернулся домой. Он сложил кисточки вместо щепок в большой камин, стоящий в центре мастерской, и чиркнул спичкой. Пока пламя разгоралось, он собрал валяющиеся по всему помещению полотна, как готовые, так и незаконченные, методично полил уайт-спиритом и бросил в огонь.

«Лука, твоя жизнь стала похожей на твои картины — такая же однотонная, сухая и пустая». Словно загипнотизированный, художник смотрел, как горят его творения.

В домофон позвонили. Выглянув в окно, Лука увидел сгорбленную фигуру матери. Он спустился, чтобы поговорить с ней, но, открыв дверь, обнаружил, что она исчезла, зато в почтовом ящике появился толстый конверт.

• Предыдущая
• 51/67
• Следующая