Обитатель лесов (Лесной бродяга) (др. перевод) - Ферри Габриэль - Страница 8

• Предыдущая
• 8/88
• Следующая

В эту минуту другой человек бросился на помощь Кучильо. Это был дон Эстеван, остававшийся до того времени молчаливым зрителем происходящей борьбы. В первую минуту он колебался, чью взять сторону, как вдруг раздался женский голос:

— Постойте, постойте, во имя святой Девы! Этот молодой человек гость моего отца, жизнь его священна под этой кровлей.

Голос этот принадлежал Розарите, которая, услышав в парке шум, поспешила к месту борьбы, чтобы развести схватившихся врагов.

— Боже мой! — воскликнула она. — Неужели вы ранены? Дон Эстеван, сеньор Кучильо, разойдитесь!

Ее вмешательство решило исход дела. Тибурцио выпустил Кучильо, который, бормоча про себя какие-то неясные слова, вскоре исчез вместе с доном Эстеваном в густой чаще парка.

Тибурцио остался один с Розаритой. В вежливых словах выразил он ей благодарность за оказанную ему помощь, прибавил, что теперь, скорей всего, нельзя долее оставаться в гациенде. Несмотря на то что Розарита настоятельно убеждала его не уходить, он все-таки остался при своем намерении и, простившись с нею поклоном, быстро удалился. Она поспешила было за ним, крича ему вслед, что за воротами его ожидает смерть, но все было напрасно; он перескочил через забор, окружающий парк, и скоро исчез. Куда направился он — того не ведал и сам гордый юноша; он только верил, что провидение, которое уже однажды сохранило ему чудным образом жизнь, могло и теперь довести его до какого-нибудь спасительного пристанища.

Впрочем, в настоящую минуту мысли его были более заняты событиями последних часов, нежели предстоявшей будущностью. Тщетно старался он уяснить себе загадку, что могло побудить Кучильо, недавно спасшего ему жизнь, напасть на него так вероломно. Размышления его об этом еще более подтвердили прежнее предположение, а именно, что подозрение его против Кучильо не лишено основания и что последний потому именно решился удалить его с пути. Это предположение объяснило ему отчасти и присутствие дона Эстевана, хотя последний до тех пор являлся скорее его охранителем, нежели врагом. Погруженный в эти грустные размышления, Тибурцио шел вперед, не обращая никакого внимания на дорогу, которая все более и более удаляла его от гациенды; вдруг он увидел отдаленный отблеск костра. Огонек по мере приближения к нему оставался неподвижным. Тихий свет этот, казалось, манил Тибурцио к себе; он направил свои шаги в сторону, в ожидании встретить людей, которые дозволят ему провести остаток ночи у разведенного огня и помогут перевязать рану, полученную им в борьбе с Кучильо.

То была на самом деле счастливая звезда, которая освещала ему путь в эту ночь и его, сироту, не знавшего ни роду, ни племени, привела к месту, куда он шел наугад, в надежде найти пристанище. Там, недалеко от гациенды, у самой опушки леса, сидели два человека, тоже захотевшие, по-видимому, воспользоваться гостеприимством гациендера. С людьми этими мы имели случай познакомить читателя ранее и теперь можем прибавить, что то были два бесстрашных охотника, которые, утомившись продолжительным дневным переходом, выбрали теперь себе местечко для отдохновения.

Так как личности эти впоследствии будут часто обращать на себя наше внимание, то не мешало бы нам взглянуть на них попристальнее.

На одном из них, назвавшем себя еще прежде «обитателем лесов», была надета куртка, которая вполне соответствовала требованиям образа жизни в лесах и напоминала в одно и то же время одежду индейцев и трапперов. На голове у него была надета шапка из лисьего меха, имевшая форму усеченного конуса. Плечи его покрывала пестрая хлопчатобумажная рубашка, а на земле возле него лежало одеяние вроде плаща, сшитое из шерстяного одеяла. На ногах были кожаные гамаши, а вместо макасинов[4] у него были надеты подбитые гвоздями башмаки такой прочности, что могли служить несколько лет сряду.

Через одно плечо, накрест, висел гладко оскобленный рог буйвола для содержания пороха, между тем как с другой стороны был привешен кожаный мешок, в котором хранился богатый запас свинцовых пуль. Лежавшая возле него длинная винтовка и охотничий нож, торчавший в пестром шерстяном поясе, дополняли вооружение охотника. Его гигантский рост свидетельствовал о его происхождении от первых нормандских поселенцев Канады, встречающихся теперь здесь все реже и реже. Его волосы значительно поседели, и их было бы трудно отличить от меха шапки, если бы границу между тем и другим не обозначал явственно широкий, круглый шрам, шедший от одного виска до другого. Шрам этот доказывал, что хотя у него и сохранились еще волосы на голове, но тем не менее он претерпел большую опасность лишиться их.

Когда пламя от разведенного костра падало на побуревшие от солнца и ветра черты лица этого великана, они казались едва ли не медными. Заметим к слову, что во всем его лице хранилось выражение добродушия, которое было очень кстати при Геркулесовых размерах его членов. Товарищ охотника тоже был высокого роста, однако казался карликом рядом с этим великаном. На вид его спутнику можно было дать лет сорок пять, в его темных глазах угадывались решимость и твердость духа. По-видимому, он был южанин, ибо цвет лица его был смуглый от загара.

Хотя одежда его почти ничем не отличалась от одежды товарища, однако покрой ее заставлял предполагать в нем скорее всадника, нежели пешего обитателя лесов. Впрочем, его изношенные башмаки свидетельствовали, что он совершил в них не один трудный переход.

Оба охотника расположились на траве подле огня и с вожделением время от времени посматривали на баранью ляжку, наколотую на железный прут и жарившуюся на пылающих углях.

Их неторопливая беседа, вероятно, заинтересует и нашего любопытного читателя, а посему сообщим, что младший из охотников излагал своему старшему товарищу события, о которых было уже упомянуто в начале нашего рассказа. Напомним, что человек этот был не кто иной, как Хозе по прозвищу «соня», с которым мы познакомили читателей в бухте Эланхови. Спустя несколько дней после совершенного там грабителями злодеяния он решил разузнать поближе о подробностях, совершившихся в ту ночь, и потребовал привлечь к суду своего капитана, который назначил его тогда в бухту часовым и показал на него, как на участника в убийстве графини. Несмотря на тяжесть улик, капитану удалось с помощью подкупа судей избавиться от обвинений, а правдолюбец Хозе угодил в ссылку в Цеуту. После многих приключений бедолаге удалось, наконец, бежать из ссылки в Америку, где он сошелся с охотником, назвавшим себя «обитателем лесов», но не любившим распространяться о своем прошлом и тем более о происхождении зловещего шрама на лице.

В то время, как охотники беседовали о своей прежней жизни и канадец не торопясь рассказывал своему товарищу о своей матросской службе, рядом неожиданно затрещали ветки. Оба замолчали и потянулись к оружию. Шаги принадлежали Тибурцио, который выступил из темноты и тотчас узнал канадца по голосу. Он направился к лежавшим охотникам и попросил их дать ему пристанище на предстоящую ночь.

— Добро пожаловать! — отозвался канадец, протягивая руку пришельцу, который еще раньше вызвал у него симпатию. Между тем Хозе посмотрел на Тибурцио с нескрываемым удивлением.

— Вы, верно, давно уже отстали от всадников, с которыми мы вас видели вчера? — спросил он Тибурцио, который от изнеможения почти повалился наземь. — Разве вы не знаете, что в каком-нибудь получасе отсюда вы могли бы найти другой, гораздо лучший прием, чем у нас? Неужели хозяин гациенды отказал вам в гостеприимстве?

— Я только что оттуда, — отвечал Тибурцио. — Я не смею упрекнуть дона Августина в негостеприимстве, но в его доме остановились гости, с которыми я не мог оставаться под одной крышей и чувствовать себя в безопасности.

— Как? — спросил Хозе. — Разве случилось что-нибудь особенное?

• Предыдущая
• 8/88
• Следующая