Избранное - Григорьев Николай Федорович - Страница 104

содрогнулся от накрывшего нас залпа. Тетрадка выпала у меня из рук...

Впереди в просветах поредевшего дыма, засверкали огоньки.

Богуш возобновил бой.

Решающие минуты...

Я ухватился за прицел. Где барабан? Вот он, так, на месте...

Стебель на месте... Защелка на месте...

Вихри дыма и горячие сквозняки от разрывов обдавали меня. Я

отводил голову, чтобы не глядеть на происходящее, и все-таки видел

перед собой, в дыму и пламени, нашу контрольную площадку, всю словно

обглоданную, уже без углов и почти без помоста, голую, как скелет...

Стебель, защелка на месте!

Я нахлобучил фуражку на самые глаза и приник к мелким винтикам и

стеклам.

Кто-то, охнув, грузно повалился за моей спиной. Кто-то стонал в

вагоне - должно быть, тяжелораненый... Но я не оборачивался...

- Защелка на месте! Отводка на месте! - выкрикивал я сам себе,

вцепившись в прицел всеми пальцами.

Отводка... Уровень продольный... Поперечный уровень тоже на

мес... Нет! Поперечный не на месте!.. Проклятый уровень, где твой

пузырек! Где... твой... пу-зы-рек?!

Разжав пальцы, я отдернул руку от прицела.

- Малюга, Федорчук, сюда!

Я сгреб обоих за плечи и толкнул к орудию.

- Видите? Где пузырек, а? В стороне! Ушел в сторону!

Малюга так и оцепенел, взглянув на едва приметную трубочку с

жидкостью.

Я изо всей силы встряхнул его:

- Видишь ты или ослеп?

- Вижу! - взревел Малюга, вырвавшись от меня. - Вижу! Старый я

дурень! Прицел справный! Это... Да это сама орудия косо стоит!

- Ну да... Ну да... - забормотал Федорчук, озираясь. - У всего

вагона крен. На правый борт... Сдала правая рессора...

Не теряя времени, Федорчук схватил топор и начал забивать под

осевшее колесо орудия клинья-колобашки...

- Богуш!.. - вдруг закричали бойцы. - Сюда идет!

Я быстро вскинул бинокль. "Да, приближается... Кончать нас

идет..."

- Стой, собака, стой! Гаубица еще стреляет!

Я прыгнул к орудию. Глянул на уровень:

- Есть, пузырек уже на месте!

Дрожащими пальцами я подкручивал винты, стараясь поймать

бронепоезд в центр пересечения нитей на стеклышке. Я чувствовал теплые

ладони Малюги, помогавшего мне навести орудие. Но дым разрывов то и

дело заслонял от меня приближавшийся бронепоезд.

Богуш бил на ходу из всех четырех орудий.

Я делал наводку по его головной башне.

- Трубу снесло на паровозе! - вдруг крикнул кто-то сзади меня, и

в ту же минуту этот голос слился с другим:

- Башню разворотило у пулеметчиков!

У меня дрогнули руки, прицел сбился, и все заплясало перед

глазами...

Собрав все силы, я снова подступил к орудию.

Нет, чувствую, сдаю... Не поймать мне Богуша в крестик нитей...

Я ухватился за колесо орудия, боясь упасть.

- Товарищи! - закричал я. - Помогайте! Песню!

- Песню! - эхом откликнулись бойцы в вагоне.

И затянули нестройно:

Славное море - священный Байкал...

Но в ту же минуту сквозь неуверенные голоса прорвался сипловатый,

но твердый голос матроса и повел за собой хор:

Славное море - священный Байкал

Славный корабль., броневая...

Вот он, в крестике!

Я дернул за шнур. Выстрел. Пламя. Грохот...

И вдруг - полная тишина. Оборвалась пронзительная, терзающая нота

боя.

Эхо песни покатилось через поля и замерло где-то в лесу...

Бойцы с минуту глядели друг на друга, ошеломленные наступившей

тишиной, не соображая, что произошло.

И вдруг в погоревшей, разбитой снарядами траве, где-то совсем

близко, щелкнул кузнечик. Щелкнул - и пустил трель. Эту трель

подхватил другой, третий, и через минуту шумно, весело, на разные лады

застрекотала вся степь.

Бойцы, словно вдруг пробудившись, толпой бросились к орудию,

спеша заглянуть в чудесное стеклышко.

- Ура-а!.. Победа!

Тут одним прыжком подскочил ко мне Малюга и облапил меня, едва не

задушив своей пышной бородой.

Я, как мог, вырывался.

- Нет, не пущу! - гудел старик. У него были слезы на глазах. -

Обманывал меня, старого, обманывал, и совести нет... Ты - артиллерист,

командир доскональный. Наш красный офицер!

- Да разве?.. Что ты!.. - Грудь у меня стеснило от радостного

сознания: "Вот и сдал экзамен на красного офицера... Как просто это

получилось: сами солдаты приняли экзамен".

Малюга отступил на шаг и посмотрел на меня с укоризной:

- Не обижай старого человека, командир, признавайся, что ты из

артиллеристов! Да этакой стрельбой мы их всех, злыдней, порушим!

- Ясно, порушим, - сказал я, оправляя на себе гимнастерку. Внутри

меня играла каждая струнка. - На то идем! - И я крепко пожал старику

руку.

- Ну, кажись, теперь поладили... - сказал Федорчук, шумно

вздохнув.

Матрос стоял с рупором наготове и давно уже ждал от меня

приказания.

- Тяжел старик, а все ж таки заправил ты ему мозги под фуражку...

Вперед, что ли?

Матрос закричал в рупор:

- Эй, на паровозе! Вперед, беструбная команда!

x x x

Со скрипом, тяжело переваливаясь с борта на борт и усыпая путь

вывороченными из гнезд болтами, гайками, обломками досок и бревен,

наша "Гандзя" двинулась к башенному бронепоезду.

Мы приближались осторожно, с заряженным и наведенным орудием:

подлый и коварный враг был опасен и в своей агонии.

Подъехали. Мои артиллеристы, железнодорожники и пулеметчики враз,

по команде, выпрыгнули с винтовками из вагонов, оцепили умолкнувший

бронепоезд и начали медленно сжимать его в кольцо.

Взглянув на поезд, такой еще грозный в недавнем бою, я невольно

остановился: груда обломков - это было все, что осталось от стального

страшилища!

Наш тяжелый снаряд, как оказалось, угодил в головной двухбашенный

вагон поезда. От броневой крыши до самого основания вагона зияла

огромная пробоина, расчленившая вагон надвое. Стальные листы корпуса,

усеянные заклепками, от взрыва разъехались по швам и висели рваными

лоскутьями.

Через пробоину и распоротые швы я увидел внутри вагона трупы.

Я пошел по цепи своих бойцов, чтобы осмотреть весь поезд. Вот

заграничный паровоз, грузный и неуклюжий в своей броне, как черепаха.

Паровоз стоял, уткнувшись между рельсов; передние колеса зарылись в

землю по самые цилиндры. Видно, своротило его на ходу. Тендер паровоза

был смят в гармошку, на тендере лежал, придавив его всей своей

тяжестью, задний броневой вагон...

Башен на вагонах не было. Похожие теперь на огромные скорлупы,

они валялись в траве. На местах башен торчали только пушки. Пушки

сорвались со своих тумб, - должно быть, от удара при крушении поезда.

На нас в упор глядели из бойниц вагонов пулеметы...

Я придержал своих бойцов, которые в нетерпении напирали со всех

сторон на врага.

- Петлюровские бандюги, сдавайся! - крикнул я, выступая вперед с

наганом.

Молчание...

- Есть живые? Выходи! - крикнул я, выждав с минуту.

В вагонах послышался шорох, приглушенные голоса. Потом откуда-то

из-под обломков начали поодиночке выползать бледные, трясущиеся люди в

коричневых английских френчах. Они махали нам белыми тряпками,

останавливаясь на каждом шагу и бормоча:

- Неволей служим. Не убивайте. Забрали нас, не спрашивали...

- Солдаты, что ли? - крикнул, теряя терпение, Федорчук. - Выходи

без канители. Стройся все!

Пленные приободрились и подбежали к Федорчуку.

- Оружие, документы есть? - говорил он, ощупывая каждого. -

Опоражнивай карманы!