Избранное - Григорьев Николай Федорович - Страница 66

башня.

Красноармеец сидел на подвесном железном стуле и поворачивал

обеими руками штурвал. От этого и вся башня медленно поворачивалась

вместе с красноармейцем.

Я осмотрелся. В вагоне было совсем уже не так темно, как

показалось мне в первую минуту.

Броневые стены... такой же пол... броневой потолок... Вот это

вагон! Не то что наш с пушкой, ветром накрытый.

Внизу, по бортам, как окошки в подполье, светились бойницы. Их

было шесть, но только в двух стояли пулеметы: пулемет с правого борта

и пулемет с левого. Красноармейцы, сидя на полу, разбирали ленты и

готовились к стрельбе.

Я вгляделся в их лица и узнал знакомого парня - "громкочтеца".

- А, Панкратов! - окликнул я его. - Ты кем здесь?

- Отделенный командир, - сказал он солидным голосом, отрываясь на

минуту от дела. - Как в роте, так и здесь...

Больше разговаривать нам не пришлось. Застучали, загремели

колеса, и вагон начало швырять из стороны в сторону: видно, поезд

проходил по стрелкам.

Я затолкал свой мешок подальше в угол и пополз к свободной

бойнице. В лицо приятно повеяло ветерком, но я сразу же невольно

зажмурился от солнца. Лучи солнца так и брызнули на меня искрами через

пролеты домов и мелькавших мимо деревьев.

Ну вот... Значит, и в бой! Часа, должно быть, четыре

проканителились со сборами, - уже солнце, а мы только выходим...

Ничего, не подкачаем, пулеметчики - ребята стреляные... Только бы

артиллеристы не оплошали. Хотя что же, там сам командир, да и

каменотес тоже артиллерист опытный. В крайнем случае они и вдвоем

сумеют заложить снаряд и выстрелить...

Есть, бьем белых!

Я сдернул фуражку и высунулся с головой наружу.

Вокзал, тополя, семафор с опущенным крылом, каменная башня

водокачки - все как бы столпилось вдали, провожая нас. Промелькнула

верстовая будка с номером. Закрытый переезд... Колодец с брошенной в

траву бадьей - и мы уже в поле.

Я стал смотреть вперед.

Поле было пестро от длинных утренних теней. Казалось, что это

куски ночи застряли между холмами, зацепились за кусты, деревья,

камни... Лучшего укрытия, чем эти тени, противник не мог бы и

придумать для наступления!

Посматривая вокруг, я отыскивал нашу пехоту - и вдруг заметил над

далекими холмами дымки шрапнельных разрывов. Ага, вон где схватка

идет! Но людей не было видно, их скрывали холмы. Я перебежал к другому

борту, опять выглянул: тут тихо, спокойно, только отдельные группы

красноармейцев в боевом охранении. "Так... Значит, мы с бронепоездом

на самом фланге, прикрываем фланг бригады... Серьезная у нас задача.

Надо глядеть в оба!"

Я вернулся к своей бойнице. Но не успел я и голову просунуть, как

прямо передо мной, взметнув землю, с грохотом рванул снаряд.

Я отпрянул: осколки дробью ударили в броневую стену.

В траве зачернела, все удаляясь, дымящаяся яма...

Опять грохнуло - и снаряды, летевшие до этого к станции, словно

спотыкаясь на полпути, стали разрываться то по одну, то по другую

сторону бронепоезда.

Я следил за разрывами. Мимо... Опять мимо!

Весело было кричать: "Мимо! Эх, как хорошо, тютелька в тютельку

по лягушкам в канаве! Опять мимо! Скосоглазили, бандитские шкуры!"

Но тут машинист рывком прибавил ходу, и снаряды стали падать

далеко позади поезда. А мы уже въехали в рощу. Зашелестели, царапая

ветками по броне, разросшиеся за лето деревья. Поезд остановился. Мы

были в укрытии.

- Приготовиться... к бою!.. - прогремел в рупор голос из

переднего вагона.

- Слышишь? - Я обернулся к Панкратову. - Это тебе кричат!

Панкратов кивнул и поднялся на ноги. Гулко, как в бочке,

прогудела в вагоне его команда. Красноармейцы, раскинув ноги

ножницами, легли к пулеметам. Ощупали замки, примерились к куркам. Тут

из темного угла вышел какой-то долговязый красноармеец в рваных

ботинках, без пояса - я его прежде и не заметил. Он вынес охапку

плоских железных коробок и свалил на пол.

- Ш-ш... Не можешь, что ли, без грому? - зашипели на него.

Долговязый, спохватившись, присел и уже осторожно, совсем без

звука, разобрал коробки. Потом, пройдя на цыпочках, он поставил по

паре коробок возле бортовых пулеметов, а сам с остальными стал

посередине вагона, под башней.

Это были коробки с запасными пулеметными лентами.

Поезд опять начал медленно двигаться. Панкратов, отдав последнее

распоряжение, прилег на пол возле меня, и мы с ним стали глядеть через

бойницу.

Вот уже поезд вышел из рощи. Снова открылось холмистое поле.

Я глядел вправо, влево, мысленно делил поле на квадраты,

обшаривал каждый квадрат глазами, чтобы не упустить какого-нибудь

притаившегося незваного гостя.

- Травы-то хороши... - сказал как бы про себя Панкратов. - Под

второй уже укос, гляди-ка, поспели.

И тут только я заметил, как хороша в самом деле июльская трава.

Рослая, густая, сильная. Трава была особенно яркой после утренней

росы. Роса обсохла, и согретый воздух, поднимаясь от земли, заносил в

вагон свежие полевые запахи.

- А косить кто выйдет эти медовые травы? - задумчиво продолжал

Панкратов. - Пуля скосит да пожар уберет...

- Их бы самих на покос, этих буржуев, что войну затеяли, -

отозвался красноармеец из башни. - Косы бы в руки да пустить не

посуху, а в болото их, кочки обкашивать... К нам их, в Вологодскую!

Поимели бы уважение к крестьянскому труду!

Панкратов вдруг отпрянул от бойницы и оглушил меня криком:

- Огонь! На две ладони вправо, рамка две тысячи... Давай,

Никифор!

И в эту же секунду в трех шагах от меня, через соседнюю бойницу,

гулко забил пулемет.

- Что такое? Куда ты стреляешь, Панкратов?

- Да вон они. Разве не видишь? - Панкратов схватил мою руку и

наставил мне ее перед глазами, как указку. - Да ты подале гляди. Во-он

горбок...

Я отдернул руку:

- Вижу, вижу!

Словно черные бусинки рассыпались по пригорку и покатились

вниз... Цепи! Ах черт... Это они свои резервы подают! Вовремя же мы с

бронепоездом подъехали...

- Круши их, бей, Панкратов!.. А пулеметчик твой надежный? Не

промажет?

Я быстро взглянул на пулеметчика. Он лежал, широко раскинув на

полу ноги, и, опираясь на локти, беспрерывно надавливал гашетку

пулемета.

"Так-так-так-так-так..." - грохотало эхо выстрелов под сводом

вагона. Пулемет курился голубым дымком и мелко вздрагивал; от этого

дрожали обе руки пулеметчика, дрожала и все время сползала с затылка

на ухо его фуражка. У парня во всю щеку пылал румянец.

"По виду совсем мальчуган. Попадет ли он?"

Я наклонился к бойнице.

Ага, поредели цепи! Вот еще несколько точек пропало, еще... Вот и

нет их совсем!..

- Залегли, - сказал пулеметчик, приостанавливая огонь, и сразу же

обратился к товарищам: - Ну как, ребята, вы глядели, я не занизил?

- Хорошо, чисто взял, - оценили его работу красноармейцы. - Мало

кто из них, брат, встанет...

- Молодец, здорово! - не удержался я, чтобы не похвалить меткого

стрелка.

Пулеметчик вскинул на меня блестящие от возбуждения черные глаза

и лукаво прищурился, но ничего не сказал. Только перевернул на голове

фуражку козырьком назад.

- Огонь, не зевай!.. - крикнул Панкратов.

Краснощекий парень, сменяя ленты, выпускал очередь за очередью, -

казалось, он целыми рядами скашивает петлюровцев, а их все

прибавлялось. Как из-под земли вырастали!

И вдруг все поле зарябило от точек. До нас докатился далекий

рев...

- Башня! - крикнул Панкратов и вскочил на ноги.