Красная луна - Девлин Айви - Страница 3
- Предыдущая
- 3/35
- Следующая
Вернувшись и увидев, что его уже нет, она обратилась ко мне:
— Сейчас вернется. Я пока позвоню твоей бабушке. Позови меня, если он снова придет, ладно?
Я кивнула, но тот парень так и не вернулся. Можно было подумать, что он мне пригрезился, но миссис Джоунс принесла его расписание. Я встала с дивана и заглянула в листок: стало любопытно, хотя никаких причин для этого у меня не было.
Парень действительно оказался новеньким, его звали Бен Дьюзик. Он жил недалеко от меня.
Точнее, недалеко от моего бывшего дома.
Он приехал из Литтл Фоллс — я об этом городке и не слышала ни разу — и, как я прочитала, теперь жил с Луисом Дьюзиком, своим двоюродным дедушкой.
— Эйвери, я же просила тебя присесть, — сказала миссис Джоунс. С недовольным видом она взяла распечатку с расписанием Бена, и больше я ничего прочесть не успела. — Он не возвращался?
— Нет, — ответила я, вспоминая, как папа говорил о том, что к Луису, нашему ближайшему соседу, приезжают какие-то родственники.
Так что мы всей семьей должны были вскоре сходить к ним, познакомиться. Мама хотела испечь для них банановый хлеб. А я идти отказалась. Мне не хотелось встречаться ни с какими родственниками Луиса. Он был таким же старым, как Рене, и по его виду всегда казалось, что ему меньше всего на свете хочется с тобой разговаривать.
— Садись и жди бабушку, — снова велела миссис Джоунс, и я села.
Бен больше не приходил. Я подумала, что он слышал о моих родителях. Наверняка он уже знал все, и я была уверена, что он вовсе не радовался тому, что они жили так недалеко от нас.
Через некоторое время появилась Рене. Она поприветствовала миссис Джоунс, и та спросила:
— Есть новости?
Рене покачала головой и посмотрела на меня:
— Готова?
Я кивнула. Потом встала, мы вышли и сели в машину.
— Очень было трудно? — спросила Рене, отъезжая.
— Надо было рисовать яблоки, — ответила я, и она кивнула, как будто поняла, что я хотела сказать.
Я вспомнила папу: ему тоже можно было сказать что угодно, и он так же кивал. Он всегда был готов ждать, пока я подберу правильные слова и выскажу свою мысль.
Я посмотрела на нее.
— Почему ты так злишься на него? — наконец спросила я.
— После колледжа ему столько путей было открыто, — медленно проговорила она. — А он этим не воспользовался. Вернулся сюда. Меня это бесило.
— Но ты же тут живешь.
— Да, — ответила она, — я все еще тут.
Печаль в ее голосе была не менее искренней, чем злость, которую я услышала на похоронах, и я отвернулась к окну. Увидела дорогу, которая вела в лес, к нашему дому, ко мне, маме и папе. В прошлое.
Но мы туда не свернули.
3
Той ночью мне приснилось, что мы с родителями ужинаем вместе. Мама приготовила курицу в тесте, с хрустящей корочкой по краям горшочков. Папа выбрал всю морковку и усмехнулся, когда мама сказала:
— А я ее люблю. — И съела прямо с папиной тарелки, слегка толкая его локтем.
— Фу, — поморщилась я.
Я смущалась, когда они проявляли друг к другу чувства, хотя в то же время и гордилась этим. Между чужими родителями я никогда не замечала такой любви, как между моими мамой и папой.
— Еще и шоколадный пирог есть, — объявила мама.
Я встала и вынула его из холодильника. По центру пирога проходила трещина, и я показала ее маме.
— Бывает, — сказала она, — пироги не всегда получаются идеально.
— Как и все остальное в жизни, — добавил папа.
Мама согласно улыбнулась и обратилась ко мне:
— Эйвери, не принесешь нож? Мы его порежем. Выберешь себе кусочек.
Я направилась к деревянной подставке для ножей, из которой торчали ручки, и вдруг резко стемнело.
— Пап, снова свет отключили, — сказала я и наклонилась за фонарем.
Свет у нас выключали регулярно: стоявшие в лесу дома обслуживались всего одной линией, и вечно приходилось ждать, когда она будет восстановлена.
Найти фонарь не удавалось. Ни один из трех. Я не могла даже шкафчик под раковиной нащупать. Рука провалилась в пустоту, и я попыталась схватиться за стол, чтобы не упасть.
Но никак не могла найти опоры, как будто рядом ничего не было.
— Мам, — позвала я, — пап?
Но они не отвечали.
Они молчали, и ничего не было видно. Я вообще не слышала, что родители где-то рядом, а потом…
Поняла, что я уже не на своей кухне.
Я оказалась снаружи. Видела очертания деревьев, слышала шепот ветвей. Они были повсюду. Я даже чувствовала запах леса, сосен и земли, аромат был острым и бодрил.
Почему я уже не дома? Как это случилось? Когда? По какой причине?
Я повернулась, но дома уже не было. Все исчезло.
Осталась лишь тьма.
— Папа! Мама! — крикнуть не получилось. Вышло больше похоже на шепот. Говорить громче не удавалось, сделать так, чтобы меня услышали, я почему-то не могла.
А потом почувствовала, как что-то подкатилось к ногам.
Я попробовала отойти и тут вдруг заметила, что все же стою у дома. Я хорошо помнила деревья, которые росли прямо рядом с ним, и узнала небольшие холмики, на которых тропинка, по которой я ходила каждый день, то поднималась, то опускалась.
В окнах горел свет, и я заметила собственную тень. Но на руке у меня теперь появилось что-то липкое.
Я посмотрела и увидела шоколадное пятно на пальце. Я понадеялась, что мама не рассердится из-за того, что я попробовала пирог, еще не разрезав его, и решила вернуться в дом, к ней и папе.
Надо было возвращаться.
Я попробовала сделать шаг, но дерево, рядом с которым я стояла, удерживало меня своими ветвями. Я почувствовала, что кеды промокли, ногам вдруг стало очень тепло.
Посмотрела вниз и увидела, что стою в реке крови.
У нее был насыщенный, ярко-красный, кровавый цвет, и бежала речка быстро, уже полностью накрыв мои кеды и подбираясь к щиколоткам.
И тут я поняла, что происходит. Поняла, что надо разыскать родителей, попытаться вернуться домой, найти их. Но снова стало настолько темно, что я уже ничего не видела.
Я опять попробовала позвать их, но не могла извлечь из горла ни звука, как будто тьма поглотила меня; я словно оказалась вовне, но не снаружи дома, а в другом измерении, и чувствовала щекой жесткую кору дерева — я почему-то уже лежала.
Я дрожала, уже все вокруг стало красным, краснота залила все свободное пространство, и я хотела посмотреть, посмотреть…
Серебристый, холодный, сверкающий и острый. Он резал, резал, резал.
Я проснулась с криком.
— Мы… мы вместе ужинали, — рассказала я Рене, когда она прибежала, включив свет и разогнав тьму. — Я пошла за ножом, чтобы разрезать пирог, и не… Я оказалась на улице, и их не стало. Их не стало рядом, а потом полилась кровь и…
— Эйвери, — говорила Рене. — Эйвери, Эйвери. — Она взяла мои ладони и крепко сжала.
Я смолкла. Я ждала, что она пообещает позвонить Рону, потому надо ему это рассказать, но бабушка не выпускала моих рук и смотрела на меня большими и печальными глазами.
— Я кое-что вспомнила, — сказала я чуть погромче. — Мы ели пирог… Точнее, нет, мы только собирались его съесть, я пошла за ножом и оказалась уже не дома, а они…
— Эйвери, — снова повторила Рене и встала, по-прежнему держа меня за руки.
Я тоже поднялась, хотя меня все еще трясло от увиденного — от того, что я вспомнила, — и тут увидела свое отражение в зеркале.
Что-то стряслось с моими волосами.
Длина осталась прежней, чуть ниже плеч, и цвет был все тот же, рыжевато-каштановый, как у мамы, за исключением одного участка.
Несколько прядей, которые спадали на щеку и загибались возле губ, стали ярко-красными. Не радостного, праздничного красного цвета. Не красивого красного, как небо на рассвете или на закате.
А темно-красного. С коричневым оттенком. Цвета крови.
— Я… — начала я, уставившись в зеркало. И заметила, что Рене тоже пристально смотрит на меня.
- Предыдущая
- 3/35
- Следующая