Выбери любимый жанр

Случайный билет в детство (СИ) - Стрелков Владислав Валентинович - Страница 40

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Когда Щупко начала собирать наши работы, в кабинет, с журналом в руках, зашел Коротов.

— Садитесь. — Он остановился у доски и объявил:

— Ваши контрольные работы проверены. Могу обрадовать — плохих оценок, то есть двоек — нет. Да и троек всего две. Сейчас я объявлю результаты по вашим работам и, соответственно, оценки за год.

— Итак, — Василий Владимирович открыл журнал. — Антонова — пять, Агаревич — четыре, Васильчиков — три, Волжанин — четыре, Вязов — четыре…

Дальше я слушал в пол уха.

— … Зеленина — пять… Толина — пять … Савин — четыре…

— Оп-па! — удивился Олег, — я на такую оценку и не надеялся. Вот повезло…

На стол упала записка. Развернул. «Огромное спасибо!!!», а под надписью довольная рожица.

— А это от кого? — спросил Савин.

Я понял от кого, но промолчал, просто пожав плечами.

— Наш пострел, — хмыкнул Савин, — сам не знает где поспел.

Потом учителя ушли проверять наши «шедевры», а мы остались в классе, обсуждать предстоящий поход и дискотеку. На удивление, преподаватели справились быстро.

Очень довольные мы шли домой, чуть ли не вприпрыжку. Не поддаться всеобщему настроению было невозможно. Да и итоговым оценкам можно было радоваться — у меня ни одной тройки за год. У Савина их на две меньше, чем в прошлом году, что привело его в дикий восторг.

У его подъезда остановились.

— Когда к Вершине пойдёшь? — спросил Олег.

— Откладывать не буду. Сейчас пообедаю и двину.

— Я с тобой, — а то опять втюхаешься в историю, вытаскивай потом тебя.

— Это когда такое было-то?

— Было-было, — усмехнулся Савин, — так что вместе пойдем.

Родители были дома. Порадовал их своими успехами и быстро пообедав, выскочил во двор. Олег уже ждал меня, меря шагами ширину дороги у крыльца. До четвертого дома топать далековато. Он находился на самом краю микрорайона, и идти к нему пришлось постоянно в гору, хоть и очень пологую. Пройдя мимо школы, Савин пошутил:

— Какое-то восхождение к Вершине.

Через пятнадцать минут мы подошли к четвертому дому. Эта пятиэтажка была восьмиподъездная, в отличие от остальных домов в микрорайоне. Из какого-то окна, в районе третьего этажа, слышалась отборная брань.

— Во загибает, — прислушался Олег, — и где тут Вершину искать?

— И спросить, блин, не у кого, — оглянулся я.

Напротив дома кроме играющих детей не было. Поймав пробегающего мимо мелкого мальчишку, спросили:

— Вершинина знаешь?

— Знаю, — кивнул тот важно.

— А где живет?

Пацан показал на третий этаж, с которого неслись звуки матерного скандала.

— Вон его окна. — И вывернувшись из рук, ускакал к песочнице.

— М-да, — пробормотал Олег, — можно было догадаться…

Во всех домах нашего микрорайона планировка была однотипная, поэтому определить номер квартиры труда не составило.

— Здесь меня подожди, — сказал я Савину, — чего вдвоём туда переться?

— Угу, — кивнул Олег и сел на лавку.

В подъезде невыносимо пахло краской. Советская, блин, химия — самая вонючая химия в мире! Стараясь не касаться стен и перил, и дышать через раз, поднялся на третий этаж. Нужная дверь была жутко обшарпанной и выглядела дико, среди других, аккуратно оббитых дерматином. В районе замка множественные трещины и вмятины, как будто дверь много раз отжимали топором или монтировкой. Звонок отсутствовал, точней, вместо него торчали только провода. Постучался. Подождал немного, слушая доносившийся через дверь скандал. Этажом ниже громко хлопнули дверью, и двое быстро сбежали по лестнице. Я ещё раз постучал, затем повторил, но сильней. Оглохли что ли они там от своего мата?

Только я собрался в последний раз долбануть по двери, как она сама распахнулась. Из квартиры на меня пахнуло жуткой смесью курева, потных тел и перегара, отчего я отшатнулся на шаг назад. Запах краски показался мне гораздо приятней. Кто-то в глубине комнат продолжал выстраивать матерные рулады.

Во, даёт! — подумал, слушая как в матерную композицию вплетаются словечки из «фени». А внутри-то какой бардак! М-да, тут уборки давно не проводили. Вдоль стены стояли разнокалиберные бутылки. Это сколько они выпили-то! Мне даже стало немного жаль Вершину. Попал парень под закон яблока, и не того, что на Ньютона свалилось, а того что рядом с деревом упало. С такими родителями дорога жизни определяется автоматически.

Из-за двери, держась за ручку, вышла женщина в халате с растрепанными волосами. Она, пьяно покачиваясь, смотрела на меня, щуря то один, то второй глаз. Видно в глазах троилось, и женщина пыталась сосчитать количество визитеров. Наконец она вперила в меня правый глаз и спросила хрипло:

— Чё надо?

— Игорь … дома? — через кашель выговорил я. Ну и дурман тут. У самого скоро в глазах троиться начнёт.

— Нет, шляется где-то. — Женщина скривилась и покачала головой. — А где, не знаю.

Дверь захлопнулась, обдав напоследок жуткой вонью. И как они не угорят там? Я быстро сбежал вниз, хотелось вдохнуть свежего воздуха, а то голова уже кружиться начала. На площадке первого этажа услышал какую-то возню, доносившуюся с улицы. Выскочив из подъезда, обнаружил, что три пацана окружили Савина и молотят его куда попало.

— Ё-п!

Сходу пробил кулаком ближнему, чуть выше поясницы. Второму, самому высокому, ударил вбок, сильно, не жалея. Терпеть ненавижу — когда всей толпой на одного. Теперь вон на асфальте от боли корячатся. Последнего пацана перехватил за руку и, загнув болевым, посадил его на асфальт рядом с остальными. Сидят, морщатся и зубами от боли скрипят. Белобрысый, что получил удар в поясницу, попытался приподняться и получил хлесткий удар в лоб.

— Сидеть! — рявкнул я всей троице, и спросил у Савина:

— Что за сыр-бор?

— Да вот, понимаешь, — ответил Олег, потирая челюсть, — сижу я на лавке, тебя жду, тут выходят двое из подъезда, и сразу плюют в меня.

— Не понял… как это плюют?

— А вот так, подошли и плюнули. — И Олег показал как — зычно харкнув в сторону, затем рассказал, как было дальше — после того, как оба плюнули, Савин зарядил одному по челюсти, а второму в грудь. Тут кто-то сзади налетел, сильно по спине ударив…

— Ладно, — прерываю Савина, — сейчас разберемся.

Присел и схватил одного из «верблюдов», самого высокого, по-особому — большим пальцем за подбородок, а средним под глазом. Другой пацан, что сидел рядом, попытался встать. Дал ему кулаком в лоб, отправляя в легкий нокдаун. Савин стоял рядом и контролировал третьего, не давая тому подняться.

— Чего на пацана плевали? — спросил я белобрысого и потянул его на себя. «Верблюд» справа опять попытался встать, я хлопнул его ладонью по щеке, возвращая обратно и рявкнул белобрысому:

— Говори! Глаз вырву, мля! — и чуть сжал пальцы, отчего тот всхлипнул.

— Эта поганая лавка, — заканючил белобрысый, — кто на неё сядет, на того плюют…

— Ух ты! — изумился Савин. — Это кто такое выдумал?

Уж не знаю, почему эту лавку признали запретной. Что на ней такого произошло, чтобы в любого севшего на неё, все местные пацаны плевали. Но я понял — кто это придумал. Естественно Вершина. Порядки тут наводит, аналогично зоновским, что от отца узнал.

Существует в зоне такая каста — опущенные, их ещё «петухами» называют. Низший слой зоновского общества. Все их вещи, предметы обихода обозначены особыми метками, чтобы другие не опоганились. Опущенные сидят, спят и едят в отведенном им месте. Не дай бог какому-нибудь зеку, даже по незнанию, коснуться любой вещи «петуха», то автоматически он будет считаться опущенным, и никого подробности не волнуют — случайно коснулся, не случайно….

Меня взяла злость на эту зоновскую действительность, на Вершину, устроившего это тут, на этих идиотов, следовавших этому дебильному решению. Захотелось избить придурков. Скрипнул от злости зубами и белобрысый опять дернулся, но из такого захвата не вывернуться. Подтянул его ещё ближе и зашипел прямо в лицо:

— А если твоя мама сюда сядет, то ты в неё тоже плюнешь? Чего молчишь, урод? — и опять рявкнул остальным: