Октябрь в моей судьбе - Илизаров Гавриил Абрамович - Страница 2

Но время шло. Народная власть все прочнее утверждалась в нашем селении. Вот уже начали основательно теснить всяческие капиталистические элементы — кулачье и спекулянтов. Они уже не могли продавать втридорога или прятать от государства излишки хлеба и других продуктов. В Кусарах объявили о создании коллективного хозяйства. Ему присвоили имя III Интернационала. Мои родители в колхоз вступили одними из первых. Отца, помню, зачислили в полеводческую бригаду. Наша мама — Галина Авраамовна, захваченная общим энтузиазмом, не пожелала оставаться домашней хозяйкой и тоже пошла работать в колхоз, определившись подсобницей. Я продолжал пасти скот, но теперь уже не кулацкий, а общественный, колхозный. Из подпасков меня перевели в пастухи, и хотя ответственности прибавилось, работать было легче, потому что правление колхоза установило твердый распорядок смены, облегченной для таких, как я, подростков. Лучше стало и с заработком, питанием. Мы теперь ели хлеб каждый день. На нашем столе появилось мясо. Помню, на день рождения мне подарили первые в моей жизни ботинки.

О своей давней цели, конечно, не забывал. Она манила все больше и больше. Но, взрослея, я понимал, что одними мечтаниями жив не будешь и надо начинать учиться как можно скорее, потому что годы уходили, а я, помогая родителям кормить большую семью, пропустил первый, второй, а потом и третий классы. Мне уже было одиннадцать лет, а я еще не знал дорогу в школу и никогда не держал в руках школьных учебников. Правда, читать, а также считать в пределах таблицы умножения к этому времени с помощью родителей, которых в Кусарах почтительно называли «образованными самоучками», я научился, и довольно сносно. Но разве эти элементарные, по сути своей, знания могли способствовать исполнению моей мечты? Нет, конечно. Нужна была учеба основательная, учеба у педагогов-профессионалов. И меня отвели в школу. Сажать в первый класс подростка моих лет было бы просто неловко. Да и сам я, наверное, не усидел бы за одной партой с восьмилетними детьми.

— Вы, пожалуйста, проверьте меня, я ведь и читать и писать умею, — попросил я директора школы.

Проверку устроили тут же. Благо, случай для нашего аула был не исключительный. Ведь теперь, когда с созданием колхоза многие семьи облегченно вздохнули, избавившись от вечного недостатка и поиска средств на покупку хлеба и одежды, почти все родители стали отправлять своих детей в школу. Но нередко, прежде чем определить, с какого же класса может начать штурм наук тот или иной «новобранец», учителя устраивали ему приемный экзамен. Без сложностей не обходилось. Нередко десятилетнего мальчишку приходилось сажать в лучшем случае во второй класс. Я оказался подготовленнее. Меня, соответствовавшего по возрасту четвертому классу, в четвертый и отправили. Рад я был безмерно, хотя шел уже конец учебного года и три четверти были пропущены безвозвратно. Каждое утро, задолго до звонка, приходил в школу, садился за один из сделанных колхозными плотниками самодельных столов, важно называвшихся нами партами, раскладывал свои нехитрые ученические принадлежности. Учебников было один-два на весь класс. Тетрадей у каждого ученика одна-две на все предметы. Но разве это могло погасить огонек, страсть, душевный подъем, с которым вгрызались мы в школьные предметы! Я стремился всеми силами догнать своих одноклассников. Итоговые годовые оценки показали, что сделать это удалось.

Учился с желанием и, потому, наверное, хорошо. Сегодня, оглядываясь на свои прошлые годы с высоты прожитых шестидесяти с лишним лет, объясняю эти успехи не одним лишь личным усердием. Мне уже тогда достались хорошие учителя, понимавшие, что главное в учебе — пробудить и развить в ученике познавательную активность, умевшие правильно организовать урок и потому не допускавшие перегрузок, что было особенно опасно для нас, подростков, которые не смогли, когда следовало, сесть за парту.

Математика, естествознание, география — вот были мои любимые предметы. Но увлекался я и литературой, и историей, языками и астрономией. Это была похвальная для подростка всеядность. Она все полнее открывала мне мир, духовно обогащала. Я рано и, скорее, подсознательно ощутил диалектическую сущность ученичества: интерес к конкретной цели (медицина!) и необъятность мира знаний. Поэтому я всегда торопил время, стремился уплотнить, сократить сроки в учебе.

С той же жадностью брался и за внеклассную работу. Сначала выпускал школьную газету, а когда в музыкальном кружке обнаружилось, что у меня неплохой слух и я играю на струнных инструментах, руководитель кружка зачислил меня на «первые роли» в школьный оркестр, которым спустя год я стал даже дирижировать, разучивая со своими «оркестрантами» то «Коробейников», то «Светит месяц». Родители подарили мне скрипку. С этим бесценным для меня инструментом-реликвией не расстаюсь по сей день. «Руководитель струнного оркестра», — так с гордостью записал я в графе «общественная работа», когда заполнял в пятом классе анкету для подающих заявления в комсомол.

Учеба шла своим чередом, и к 15 годам я закончил неполную среднюю школу. В свидетельстве стояли только отличные оценки. Решимость стать медиком не оставляла ни на день. Но теперь я понимал, что должен выучиться не просто на фельдшера, а обязательно на врача, получить высшее медицинское образование. К тому времени я уже прочитал немало популярной литературы. Я знал теперь, кто такие Пирогов, Павлов, Сеченов, Мечников, Паскаль. Исключительное впечатление произвела на меня вычитанная из какой-то старинной книги клятва Гиппократа, повлиявшая на мое духовное становление как ничто другое.

Тем временем наступила середина тридцатых годов. Вслед за первой пятилеткой советская страна столь же успешно и к тому же досрочно завершила вторую пятилетку. Результаты этих замечательных достижений мы чувствовали на себе. В Кусарах построили первые дома с электричеством и радио. На колхозном машинном дворе появились трактора и грузовик-пятитонка.

В эти годы на всю страну, успешно к тому времени закончившую основы индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, раздался пламенный призыв Коммунистической партии: в хозяйственном и культурном строительстве теперь все решают кадры, за учебу! Я хорошо помню, как мы, кусарские комсомольцы, горячо обсуждали этот жгучий вопрос и как на одном из комсомольских собраний перед всеми выпускниками нашей школы-восьмилетки была поставлена задача: ни в коем случае не ограничиваться восемью классами, обязательно получить среднее специальное, а лучше всего высшее образование.

Дома охотно поощряли мою целеустремленность, желание поступить в медицинский вуз. Я знал, что в дагестанском городке Буйнакске открылся специальный факультет для подготовки рабочих и крестьян к поступлению в медицинские институты. В семье двух мнений насчет моей дальнейшей учебы не было. Короткие сборы, несколько часов тряски на арбе по узкой извилистой дороге до железнодорожной станции Худат, откуда сутки грохочущим поездом через Махачкалу, и вот я по северную сторону от кавказских гор в небольшом и тихом городке Буйнакске, в приемной рабфака.

Сегодня рабочие факультеты — история, а в те годы их насчитывалось в стране более тысячи. Созданные по специальному декрету Владимира Ильича Ленина, они хорошо служили благородному делу — подготовке лиц из среды пролетариата и трудового крестьянства к поступлению в вузы. Обучение бесплатное, срок — три-четыре года, все это время выплачивалась стипендия. Молодые крестьяне из окрестных и дальних от Буйнакска селений, рабочие с предприятий Махачкалы и Дербента, каспийские рыбаки, мореходы — кого только не собрал под своей гостеприимной крышей наш буйнакский медрабфак! Был рабфак и наглядным, живым воплощением дружбы народов: представители многих кавказских национальностей, русские, украинцы, молдаване — кто только не учился здесь!

Все старательно «вгрызались» в науку. Подгонять никого не приходилось. Я и тут остался верен своей спешке к поставленной цели, торопил время. Мне удалось быстро одолеть программу 9—10-го классов, на «отлично» сдать выпускные экзамены, и уже в 1939 году восемнадцатилетним, без приемных испытаний, я был зачислен в Крымский медицинский институт.