В краю исчезнувшего тигра. Сказки - Харламов Юрий Ильич - Страница 25

• Предыдущая
• 25/43
• Следующая

Не успели свить гнезда — глядь, лето пролетело. Спасибо Петьке — улетая на юг, оставил им свою скворешню. Но она была не утеплённая, а приданое, семеч­ко хлопчатника, они забыли посадить, вот и остались в зиму без подушек и теплых одеял. А зима выдалась холодная, все вокруг замело, ветер волком воет.

И тогда вспомнила воробьиха-мать, что в городе в теплой кочегарке живет их дальняя родственница — седьмая вода на киселе.

Так они оказались в городе. Родственница их не признала, и вот однажды...

ГЛАВА 23

Сильнее жизни и смерти

Всю ночь стены старого дома трещали от мороза. А утром, выглянув из окна, я увидал на заиндевевшей крыше двух воробушков — прижавшись друг к дружке, они сидели над отдушиной чердака, тщетно пытаясь со­греться.

Я открыл окно и крикнул им:

— Летите, чаем напою.

Они переглянулись, чирикнули и без лишних цере­моний впорхнули в комнату.

Я отогрел их, накормил, напоил, и целый месяц они жили вместе со мной в моей крохотной комнате под са­мым чердаком. Долгими зимними вечерами у электри­ческого камина они рассказывали мне эту сказку, уве­ряя, что всё это было с ними на самом деле. Кто бы мог подумать, что эти неприметные серенькие птички, кото­рых мы видим каждый день, такие выдумщики и фан­тазеры!

Я успел полюбить их за это время, да и они, похо­же, привязались ко мне.

Но вот стал я замечать: Бойчечак все время какая- то грустная. Сядет на окошко и в небо смотрит. «Что ты там увидела?» — «Солнышко жду». А солнышка нет и нет, все небо в тучах. Нарубил я дров, затопил печ­ку, в комнате жара, как в тропиках. Она ожила, по всей комнате летала, но потом опять загрустила. Видно, теп­ло — это еще не солнышко... Взял я акварельные кра­ски, нарисовал ей солнце, подсолнухи, цветущие де­ревья. Как она обрадовалась! Да тоже не надолго. Ста­ла худеть, а взгляд такой тоскливый, что у меня серд­це сжималось, глядя на нее.

Вдруг однажды засобирались. Умылись под краном, Чирка причесал ее, она перед зеркалом головкой туда- сюда покрутила.

— Куда это вы? — спрашиваю.

— На крышу, сегодня ночь Лайлатулкадр. Ты тоже не спи, если хочешь увидеть Звезду желаний.

— Глупости! — говорю им. — На дворе мороз двад­цать градусов, а Бойчечак больная тем более.

— У меня нигде не болит, — отвечает она. — Я без солнца устала жить.

— Ну хорошо, сядем возле окна, самовар поставим, чтобы не уснуть, и будем ждать вашу Звезду.

— А вдруг она с другой стороны дома пролетит?

— А вдруг я возьму и окно на шпингалет закрою, и никуда вас не пущу! — рассердился я.

— Его закрой, — кивнула она на Чирку. Хотела еще что-то добавить, но он перебил ее.

— Молчи! Я не оставлю тебя, даже если ты захо­чешь превратиться в пыль!

Ну что мне было с ними делать?

Не отпустить я их не мог, но и видеть, как они си­дят, прижавшись друг к дружке, неподвижные, на за­снеженной обледенелой крыше под холодными ночны­ми звездами, было выше моих сил. Я метался по ком­нате, пил крепкий чай и через каждые пять минут ок­ликал их, высовываясь из окна. Они чирикали в ответ, значит, живы!

Потом я сел в кресло возле открытого окна, заку­тался в пальто и не почувствовал, как уснул.

Проснулся от холода в остывшей за ночь ледяной комнате. Бросился к окну — на крыше никого нет. «За­мерзли и скатились вниз!». Сбежал во двор, со стра­хом ожидая увидеть их закоченевшие тельца, но их не было и здесь...

Несколько дней я ходил, как потерянный. В комнате все напоминало о них, и я уходил из дому, оставляя от­крытой форточку и крошки на столе. Но они так и не вернулись. И если бы не хлопковое семечко, которое они забыли или оставили мне на память, я бы подумал, что все это мне приснилось. Я снова и снова восстанавливал в памяти наш пос­ледний разговор. «Молчи, я не оставлю тебя, даже ес­ли ты захочешь превратиться в пыль!» — эта страстно брошенная Чиркой фраза наводила меня на грустные размышления. Я начинал догадываться, что произошло. Очевидно, ей оказалась не под силу трудная воробьи­ная жизнь, наша холодная, бессолнечная, бесконечно длинная зима, она поняла, что не дождется весны и солнца, умрет с тоски, но смерть — это разлука, а он не мог пережить ее, не мог отпустить ее туда одну и сам ушел вместе с нею. Это ли не высшее проявление верности и любви? Она пошла за ним в воробьи, он за нею — в смерть. А ночь Лайлатулкадр они придумали для меня, чтобы я не горевал о них. Но нет, нет, гнал я от себя эти мрачные мысли. Ведь я нигде не нашел их замерзшие тельца, значит, они живы!

И мне ничего не оставалось, как поверить в волшеб­ную ночь Лайлатулкадр, это было моим последним утешением. Конечно, говорил я себе, именно так все и было: они дождались Летящую звезду, и она преврати­ла их... в кого? Этого я не знаю. Но с тех пор, всякий раз, когда я вижу двух счастливых мотыльков, или це­лующихся ласточек на проводах, или двух влюбленных, юношу и девушку, на душе у меня становится светло и печально. Это они — храбрый Чирка и верная Бойче­чак, два пылких любящих сердца, навеки преданных друг другу, которым не страшна даже смерть, потому что сильнее жизни и смерти — любовь...

1

В детстве я никогда не задумывался, от­куда берутся сказки — я считал, что сказки были всегда.

Но вот я стал старше и узнал, что было время, ког­да не существовало ни Тридевятого царства, ни змея Горыныча, ни Принцессы на горошине. Мне стало груст­но: я подумал о детях, которые жили до того, как по­явились эти сказки.

Когда я стал взрослым, я понял, что мне тоже не придется узнать многих сказок, потому что они появят­ся после меня. Но если они не написаны, это же не значит, что их нет! Сказки живут вокруг нас — мы их просто не замечаем. А, бывает, и не хотим замечать. Но — вспомните — даже короли бросали важные госу­дарственные дела и с удовольствием участвовали в сказках. Глупые короли шли на войну, а умные — в сказки. И что же? У тех королей, которые завоевали це­лые страны, эти страны отняли потом другие короли. А те короли, которые предпочли сказку, так навсегда в ней и остались. Сказку нельзя ни завоевать, ни отнять, ни убить: она никому не принадлежит, а значит при­надлежит всем.

И вот однажды я решил во что бы то ни стало по­бывать в сказке.

2

В маленьком двухэтажном домике, от ступенек до крыши увитом виноградной лозой, помещалось Мини­стерство лесов. Я наугад открыл первую попавшуюся дверь и оказался в кабинете министра. Лесной министр не был похож ни на одного министра — он сидел в крес­ле и ел грушу. Я извинился, но министр вызвал курьера и велел, чтобы мне тоже принесли грушу.

— Сам вырастил, — похвалился министр.

Я видел много министров и даже разговаривал с ними, но никогда ни до чего не мог договориться, пото­му что министры всегда были страшно заняты. Они од­новременно и слушали, и кому-то отвечали по телефо­ну, и принимали какой-то приказ сверху, и посылали другой приказ вниз. Предложить посетителю грушу — это им и в голову не приходило.

— Хочешь, я сделаю тебя своим секретарем? — ска­зал министр.

— А что я должен буду делать? — поинтересовал­ся я.

— О! Ты будешь читать все бумаги, которые прихо­дят в министерство. Ты будешь их подшивать и пом­нить, где какая бумага подшита. Подшивай да помни! Это очень интересно.

— Но я ужасно рассеянный человек, — возразил я,— и обязательно перепутаю все бумаги, подошью их в обратном порядке, а то и вверх ногами.

Министр задумался.

— Хорошо, тогда ты будешь моим помощником. Ты будешь принимать всех, кто приходит в министерство- тут уж не имеет значения, с начала или с конца их принимать. Все, что они будут говорить, надо слушать, все, что они будут просить, надо обещать...

— Но я не смогу запомнить всё, что они будут го­ворить, — воскликнул я. У меня плохая память.

• Предыдущая
• 25/43
• Следующая