Карболитовое Сердце (СИ) - Павловский Алексей Игоревич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/43
- Следующая
В порту выяснилось, что феодосийский паром ещё не подавали. То есть вот он, "Нохчи Борз", качается у причала, мнёт покрышки кранцев, но когда посадка- неизвестно. Скучающие на широченной корме моряки, лузгая семечки, бестрастно наблюдали быстротекущую жизнь. Площадь постепенно заполнялась латаными грузовиками, джихад-мобилями, бронеавтобусами, БТРами. Сбились в отдельную кучу легковушки обывателей, жертвы коррозии. Бронетехника отъехала в сторону, её никто в Крым не повезёт. Большой конвой, хороший, на весь паром.
Ушлый командир Шубин поступил с Филином и Раменом точно так же, как с танками- дал расчёт и попытался оставить на берегу. Однако старый диггер был мастер психологического давления и через двадцать минут нытья выдавил из Шубина халявные билеты, как орёл прометееву печень. С тяжёлым вздохом Рамен вернул в оружейку своё калаш-весло, вновь вооружаясь пистолетами. Никакое другое оружие он не ценил так, как старый дубовый АК-47 с деревянным прикладом. Незакрытый гештальт армейского детства. Ну купи ты его уже, или сопри- нет, мы будем страдать, завидовать и пускать слюни.
03. Чеченский мореход.
В ночи Рамена скрутило. Пришлось лекаря искать. Ещё до его прибытия из рубки неожиданно прибежали знакомые люди. Тощего капитана Яницкого Ваня раньше видел только на сайте парома, а вот хозяином гигантского корабля оказался тот самый Махмуд Сатыров, у которого они совсем недавно вписывались в Сатыр-Юрте. Вдали от почвенных суфийских папы с мамой Сатыров снял обрядовый камуфляж, родовые разгрузки и по собственному парому разгуливал в парусиновом костюме с тросточкой- судовладелец, однако. Вместо себя моряки оставили на штурвале копчёного грека Ставракиса.
Ставракис, наверное, молодец и умница, но Филина не оставляло ощущение... Ну, как сказать? Вот несёшься по серпантину, покрышки визжат, и вдруг водитель оборачивается к тебе и начинает рассказывать анекдот, размахивая руками. Примерно вот так.
Теперь Яницкий, поджав губы, глядел в тёмные воды Чорного моря. В лице морехода отчётливо читалось: "Подыхай ты где угодно, только не на моём пароме". Тем более что Рамена поместили в капитанскую каюту. Махмуд же, неплохо знавший старичину ещё по Теплаку, расчувствовался, хватал за пятнистую лапку:
- Держись, старик! Сейчас доктор придёт!
Действительно, доктор пришёл. Полная санитарка аккуратно вдвинула в дверной проём опять же знакомого- небольшого фтизиатра Догвадоржа из Геленджика. Если верить её воркотне, айболита звали Жугдэрдэймидийн Огиевич. Монгол был в ауте: зрачки в точку, луноподобное лицо в испарине.
Неприятно воркуя, медсестра вколола подопечному шприц-тюбик прямо через халат, и через минуту Догвадорж вышел на орбиту. Доктор, раскрыв карие глаза, с удовольствием расчесал жиденькие усы и цапнул стетоскоп. Всё ему стало интересно. Может, айболит и дулся на старого диггера за Геленджикские эскапады, но клятву Гиппократа надо блюсти. По крайней мере, во время прихода.
У Рамена обнаружилось всё. Сверху- гипертония, посередине- ишемия, и далее через гастродуоденит и вялую печень к камням в почках и простатиту. Ну и непременный холецистит, куда же без классики. "Ну, в вашем-то возрасте, батенька, да ещё при злоупотреблении спиртным...". Филин всё ждал, когда дело дойдёт до выпадения матки.
Во всё время осмотра Ваня внимательно слушал санитарку, не забывая сочувственно кивать. Анна Андреевна жаловалась, что медицинское светило по пути в заслуженный керченский отпуск усадили на головы бабкам в автобусе- в их, кстати, конвое! Ну и на пароме не дали отдельной каюты, так что ни поставиться, ни поприходоваться. В прошлую инъекцию напугал третьего помощника в машинном. Фтизиатрия в опасности! Что-то айболитов отпуск подозрительно напоминал ссылку.
Ваня уже привык, что располагает к себе пожилых дам, детей, собак, неформалов, военных... Всю свою цифровую жизнь он чутко всех слушал, и это обыкновение никак не монетизировалось.
Вскоре медик пришёл к общему мнению и исторг из себя пять рецептов тайного синусоидального письма, с красными круглыми и синими треугольными штемпелями, в сумме штуки на полторы барынек. Подъёмно, но всё равно грабёж. Ладно, вон уже видно Феодосию, там разберёмся.
Махмуд продолжал втирать старому:
- Держись, Рамен, ты меня ещё по Пресне поводишь... А я в ущельях ульи электроворобьёв знаю- постреляем!
Ну и в том же духе. Офигенно дружить с нохчи. Плохо не дружить.
Швартовались долго. Тем временем Догвадорж, кривясь и вздыхая, вытребовал у прижимистой санитарки несессерчик, то есть чемодан с ампулами, и прошил Рамена целой очередью всяких целебных конских возбудителей. Старой тихо и безнадёжно орал про ненависть к уколам- всё тщетно. К удивлению Филина, от денег Жугдэрдэймидийн Огиевич отказался, сказав вполне по-человечески: "Да помню я вас, помню. Вы уж простите, что так тогда в Геленджике вышло..." Однако... Похоже, фтизиатр вышел на плато прихода и до завтра пребудет в мире живых. Доктор удалился пружинистым щагом, крутя стетоскоп. За ним поспешала санитарка Анна Андреевна.
Через минуту Рамен вскочил, как чортик из коробочки, и заорал, что хочет купаться. Чеченский мореход Сатыров, возрадовавшись, приобнял диггера и убежал на мостик, влекомый капитаном Яницким. Тот только буркнул киборгам через плечо: "Дверь за собой захлопните потом!"
Уже на набережной товарищей догнал матрос, всучивший им пухлый пакет с гостинцами от хозяина. Ваня глянул внутрь, и в глаза аж до слёз шибануло контрабандой: галатский табак, лукум из Горной Оряховицы, афинское веретённое масло, армянская бастурма. Гондоны из Измира. Вот таков был боевой путь преступных мореходов.
04. Не для купания этот город.
Искупаться не удалось. Центр Феодосии как бы намекает, что не для купания этот древний город, совсем нет. Главный городской пляж, притиснутый к воде железной дорогой, утыкается в портовые пирсы. И железная дорога тут же заканчивается- словно раньше никак не могла. А чтобы уже ни в чём никаких сомнений не оставалось, поперёк пляжа из дыры в набережной изливается сытная городская клоака. Вот там-то все и купаются под палящим небом. И их там много, несмотря на раннее утро. От всего человечества вроде как полторы калеки осталось- а в Феодосии всё так же не найти свободного лежака. Арбуз продают ломтиками по две барыньки за штучку. Юг.
Потрясение теплостановцев было сильным, но недолгим. В какой-то момент Ваня понял, что над ними обоими давно нависает некая тень. Он помнил, что это обычно означает, но не может же быть, чтобы здесь... Однако, всё было именно так: над товарищами довлел незаметно подкравшийся гигант Рома, он же Яроволк, он же звероволк и прочая, прочая. Рома был доволен своей скрытностью. Обычно он телохранительствовал над Князем, но сейчас-то его светлость в родном Тёплом Стане. Что за дела? Примерно так, только быстро и вдесятеро многословнее, высказался подпрыгивающий на песке Рамен.
- Да я за вами.- Звероволк сделал широкий жест рукой, повеяв ветром.- Князиньке с утра Сатыровы звонили, так что их светлость меня сюда выдернули. Хорошо хоть в телепата играть не стал, а просто позвонил. А ты, Рамен, что такой удолбанный? Я думал, ты помираешь?
- Да!- радостно закричал старый диггер, устремляясь за массивным киборгом к автостоянке перед пирсом.- Я в Керчь помирать еду!
- Вот только тебя там и не хватало...- Хмыкнул Яроволк.- Я в Керчи посол Князя. Они там даже не представляют, до какой степени я полномочный.
На дипломатической службе он разожрался вширь в целого свиноволка и при этом поблёк. Никто не становится свежее, взгрустнул Филин. Яроволк по случаю южной жизни был одет в народную-разнародную косоворотку, портки и сланцы. На рубаху ушло пара аршин зелёного паруса, а красная вышивка по вороту навевала что-то белорусское. Подпоясан звероволк был пеньковым канатом.
Дипломатия требовала представительской машины: бежевой двадцать первой "Волги" с мощным, судя по вони, дизелем. Почти не ржавая даже. Двигатель хишно заурчал, и Рома устремил машину на Север в своеобычной манере, длинными прыжками по буеракам. Вскоре Феодосия стала истончаться, как призрак. Старые дома сменились стреляными-латаными высотками, затем жильё вытянулось в узкую полосу вдоль моря, а потом уже пунктиром между морем и вонючим лиманом шли одни развалины. Навстречу над шоссе тащился пыльный дирижабль, по пыли на нём было размашисто протёрто: "Помой меня!"
- Предыдущая
- 25/43
- Следующая
