Я числюсь по России. Анекдоты об А. С. Пушкине - Автор неизвестен - Страница 5
- Предыдущая
- 5/6
- Следующая
вольные сыны степей заметили, что Стеша
все больше и больше привязывается к
Пушкину, да и последний не всегда сдер
живал свой пылкий, страстный нрав.
Но последствием этих обстоятельств
было то, что в одно прекрасное утро Пуш
кин на месте табора нашел лишь черепки
разбитой посуды, сор и ямки от кольев,
к которым прикреплялись шатры. Сначала
поэт пришел в бешенство, хотел пустить
29
ся в погоню за табором, но потом так же
скоро и успокоился, к большой радости
своих кишеневских друзей, замечавших,
что он начинал не на шутку увлекаться
дикой красавицей.
Однако, эта радость была преждевре
менна. Лето стояло на исходе, но погода
попрежнему была жаркая, и вдруг разра
зилась страшная гроза с ливнем.
Проливной дождь, ливший, как из вед
ра, сразу наполнил водою все пересохнув
шие ручьи и мелководный Бычек. Дом
Пушкина, находившийся на склоне горы,
был залит водою, т. к. на него хлынули
сверху целые водные потоки. В это время
у Пушкина находились его друзья .Моло
дые люди смеялись, шутили и помогали
хозяину убирать с полу разные вещи, как
вдруг отворилась дверь, и вошла усталая
и измокшая Стеша. Все позабыли о навод
нении и с любопытством глядели на сцену
неподдельно-радостного свидания двух лю
бящих друг друга людей.
Стеша искренне любила поэта, а по
следний, надо полагать, больше увлекся ее
красотою, нежели любил, и... часто изме
нял ей.
В то время в Кишеневе был Романов
ский Сад, куда Пушкин часто ходил с
Людмилой И-аа. Здесь Пушкин постоянно
зо
декламировал ей свои стихи, горячо при
знавался ей в любви и, вероятно, сорвал
не один поцелуй.
Стеша, часто остававшаяся одна, му
чилась ревностью и тосковала. Наконец,
она решилась подстеречь Пушкина с со
перницей. Благодаря ее врожденной хит
рости и беззаботности Пушкина, эта задача
не стоила ей большого труда. Узнав зара
нее место и час, в который Пушкин и
Людмила И-за посещали сад, Стеша спря- •
талась в кустах смородины и "стала их
поджидать. Как назло, в этот день про
гулка поэта и красавицы-молдаванки от
личалась особенною интимностью. Стеша
не выдержала и, как дикая кошка, кину
лась на И-зу.
Пушкин сначала было растерялся, но
затем, видя, что И-за лежит без чувств на
земле, в свою очередь ударил цыганку
толстою палкою, служившею подпоркой
для виноградной лозы. Стеша закричала
от боли и, оставив соперницу, хотела была
броситься на Пушкина, но потом, как-буд-
то раздумав, даже не взглянула на ковар
ного изменника и гордой поступью вышла
из-сада. Больше ее не видали в Кишене-
ве: цыганка или покончила с собою, или—
что вероятнее—вернулась в табор.
Конечно, на крики и шум сбежались
31
садовники и гуляющие. Избитую и лежав
шую без чувств Й-зу унесли в экипаж, а
слух о происшествии с быстротою молнии
облетел весь город. Гордая молдаванка не
могла вынести скандала и куда-то уехала.
Константин Коровин о Пушнине.
(Из «Воспоминаний детства»)
Многим бы хотелось видеть Пушкина.
А бабушка моя, Екатерина^Ивановна Вол
кова, видела его, И много говорила мне и
брату моему, когда мы были детьми. Го
ворила об Александре Сергеевиче"Пушки
не, что это был самый умный человек
России... И мне представлялся он краси
вым, на белом ' коне, как наша лошадь
Сметанка, и в каске с перьями. А бабуш
ка сказала мне, что нет, он был малень
кого роста, сгорбленный, курчавый блон
дин, с голубыми^болыпими глазами, бле
стящими, как-будто на них (были слезы.
Серьезный, никогда не смеялся. Одет был
франтом, носил большое кольцо на пальце
и смотрел в золотой лорнет. Зачем это,—
подумал я,—маленького роста? Неправда,
что бы мнеЦни говорили. Мой дед, Михаил
Емельянович, был огромного роста, и мне
хотелось-бы, чтоб и Пушкин был такой.-
32
же, и приносил бы мне игрушки. Но мне
всегда нравилось, когда бабушка читала
мне Пушкина. И я, слушая, сидя на ле
жанке, думал: а ведь его убили. Как это
гадко!Несказанно я любил слушать бабуш
ку, когда она читала Пушкина. И все как-
то было полно им: и вечер, и зимняя до
рога, тройка, когда меня взял с собой мой
дед в Ярославль, остановки на постоялом
дворе, калачи, поросенок, икра, и месяц,
и страшный лес да дороге. Как верно и
хорошо он написал про все это, все самое
мое любимое!
И я знал уже много стихов Пушкина
наизусть. Из дому деда, на Рагожской
улице, уходил на соседний большой двор,
к ямщикам, в ямскую избу, где было теп
ло, пахло щами. Такие хорошие ямщики,
отдыхали, сидели, пили чай. Ели баранки,
ситный, и любили меня, хозяйского внука.
Я всей душой любил ямщиков. Я им гово
рил наизусть:
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит...
и видел,—нравилось ямщикам.
— Ну-ка,—говорили они мне,—скажи,
Костя, вот ему... про разгулье удалое аль
сердешную тоску... Как это, скажи-ка...
Ямщики слушали.
зз
Один из них, Игнат, с черной бородой,
часто просил меня:
— Скажи, да скажи... про старушку
родную...
Тогда я ему говорил стихи:
Буря мглою небо кроет...
Игнат плакал. Всегда плакал-.
'
Поразило меня однажды, что приятель
отца моего, судебный следователь Поля
ков, сказал про Пушкина: барин, камер-
юнкер. И что-то нехорошо говорил.
Я сказал бабушке, Екатерине Ива
новне:
— Поляков не любит Пушкина.
— Да,—ответила она,—не слушай его.
Он нигилист.
Я не понял, но подумал: нигилист—
это должно-быть вроде дурака.
Странно, что Ларион Михайлович
Пряничников, впоследствии художник, род
ственник наш, часто бывая в доме у нас,
тоже не любил Пушкина, тоже сказал:
камер-юнкер!
Мой дед был именинник. Лежал в по:
стели, прихварывал. Утром я пришел к не
му и сказал стихи:
Птичка Божия не знает...
Он меня погладил по голове и, смот
ря добрыми глазами, сказал мне:
— Это, Костя, хороший барин сочинил.
34
Потом, вздохнув, сказал:
— Эх, грехи, грехи. Ты, Костя, когда
молишься на ночь—то поминай его. Он, ведь,
был добрый, как Божий серафим. Мученик
—ведь его убили.
Вот,—думал я,—что такое.
— Дедушка,—говорю я,—а Игнат...я
ему сказал стихи, а он заплакал.
— Ишь-ты,—удивился дед.—Он, Иг
нат, хороший мужик. Бедный, бездомный.
Пьет только частенько...
Почему-то дед запретил мне ходить
в ямщицкую, к ямщикам.
— Есть,—говорит,—запойные... Всяко
го наслушаешься. Не надо,—говорит,—хо
дить тебе туда.
Когда дед умер, то после я спраши
ваю няню Таню:
— Вот, дед мне велел молиться о
Пушкине.
— А кто он тебе доводится?—спро
сила няня Таня.
— Он серафим от Бога был, камер-
юнкер; убитый...
— Ишь-ты!—вздохнула няня.—Ну, мо
лись так: Помяни, Господи, во царствии Тво
- Предыдущая
- 5/6
- Следующая