Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен - Страница 18

• Предыдущая
• 18/82
• Следующая

Я написал еще два письма Маркабру. В первом я поведал ему о симпатичном местном обычае возрождения древнего насильственного труда, а во втором — о своем открытии, суть которого заключалась в том, что за последние пятьдесят лет восемнадцать миллионов обитателей Каледонии произвели на свет девятнадцать романов, около тысячи опусов светской музыки (причем все это были сольные инструментальные пьесы, а почему — оставалось только гадать) и двести шестьдесят два общественных здания, спроектированных людьми, из них тринадцать спроектировал Брюс. Просмотрев фотографии этих построек, я пришел к выводу, что в некотором роде Брюс действительно архитектор — по здешним меркам. Затем я добавил:

И все же я воодушевлен, поскольку за это же самое время каледонцы отслужили около семидесяти миллионов месс и сочинили сто тысяч гимнов. Маркабру, когда я вернусь — быть может, мне повезет, и я застану хотя бы последний месяц правления Исо, — я буду тебе весьма признателен, если ты уделишь мне трое суток, в течение которых мы с тобой будем непрестанно повторять: «А теперь не делай ничего неразумного». Если я еще сумею двигать ногами после того, как буду здесь все время грузить навоз, из меня получится просто идеальный Риголетто, а судя по тому, как ноют у меня плечи, оно так и будет. Брюс уверяет меня в том, что скоро я перестану жаловаться.

Брюс меня обманул. Когда прошло еще двое суток и мы собрались в Утилитопию, у меня по-прежнему ныли не только плечи. Может быть, из-за того, что он так за меня переживал, он предложил мне обучить меня водить «кота». Я с радостью согласился.

Когда мы рядом сели за руль, он сказал:

— С этими рычагами не так-то просто управиться. Ты уверен, что хочешь научиться?

— Что угодно, только бы не возиться с дерьмом.

— Ха, — сказал Аймерик, с удобством усевшийся позади. — Ты — официальный помощник правительственного экономиста. Можешь считать, что ты еще и не начинал возиться с дерьмом.

— Всякий, кто не видит разницы между образными высказываниями и буквальными, никогда не занимался тем, что обозначено буквальными высказываниями, — гордо ответил я.

Следуя указаниям Брюса, я потянул за рычаг подъема.

«Кот» приподнялся на пару сантиметров. Поршни выдвинули гусеницы.

— Почему же не занимался? — возмутился Аймерик. — Очень даже занимался. Только этим и занимался — подростком, в столовой в Утилитопии. Мой отец считал, что это — отличная подготовка к будущей политической карьере. Это очень престижно — иметь в анамнезе грубую физическую работу. Господи, как я его ненавидел!

— А он еще… — начала Биерис.

— Да, — не дал ей договорить Аймерик. — Он — председатель Совета Рационализаторов. — Здесь это примерно то же самое, что у нас — премьер-министр.

Брюс заканчивал проверку исправности систем. Как только по голографическому кубику, на который он внимательно смотрел, пробежала последняя зеленая волна, он спросил:

— А ты не звонил ему вчера вечером, Аймерик?

— Он знает, где я. И кто я такой. Он сам может мне позвонить. Если захочет.

Брюс сделал вид, что ничего не слышал, повернул голову ко мне и сказал:

— А теперь постарайся запомнить: правая педаль — скорость, левая — тормоз, правый рычаг управляет правой гусеницей, левый — левой гусеницей. Кнопка наверху левого рычага уравнивает угол поворота обеих гусениц, кнопка наверху левого — фиксирует их в положении, при котором они развернуты на полградуса внутрь. Нажав дважды на педаль скорости, ты выводишь ее в постоянный режим, нажав трижды, Даешь постоянную нагрузку, а потом можешь убрать ногу с педали, если тебе не понадобится непосредственно управлять скоростью или задать другие ее параметры. Как только твоя нога коснется педали, ты получишь прежнюю скорость. И не бойся! На протяжении двадцати пяти километров тебе не попадется по дороге ничего такого, во что можно было бы врезаться и откуда можно было сверзиться. На ровной дороге гусеницы держи параллельно, на подъеме сдвигай, на спуске раздвигай, то же самое делай, если понадобится быстро затормозить.

С места я сдвинул «кота» рывком, но никто не пожаловался. Я подумал, что Аймерик еще что-нибудь расскажет о своем отце, но он молчал, а я вел машину со скоростью сто пятьдесят километров в час и старательно выполнял все рекомендации Брюса. К тому времени, когда я наконец начал более или менее соображать, чем занимаюсь, мы уже одолели половину Содомской котловины. Местность была настолько хороша, что все разговоры сводились к восторженным восклицаниям, а я смотрел только на дорогу. Через полчаса мы достигли перевала, спустились в Каньон и помчались по извилистой дороге к Утилитопии.

Заседание Совета Рационализаторов проходило в небольшой комнате без окон и каких-либо украшений. На стене под потолком был размещен большой интерактивный экран, напротив каждого из пятидесяти с лишним стульев стояло по небольшому терминалу. Стул, на котором сидел я, был ужасно неудобный. Спинка немилосердно жала спину, а край сиденья врезался в ляжки. Судя по тусклым цветам всего, что находилось в комнате, здесь должно было противно, кисловато пахнуть, но из ароматов я отметил только едва ощутимый, стерильный запах мыла, какого-то дезинфицирующего средства и холодного пластика.

Заседание началось с молитвы, которая сильно смахивала на пункты контракта. «Отче наш, признавая, что единственно разумным… как существа, сотворенные наделенными способностью к рациональному мышлению… отсюда вывод о том, что… как следует из рассмотренной части Твоего Закона…» И так далее, и тому подобное. Завершилась молитва следующей фразой: «Ибо нет сомнений в том, что ни один человек в обозримом мире не может быть, не был и никогда не будет более великим, нежели Ты».

Затем началось обсуждение всяких злободневных вопросов. Было утверждено множество изменений в ценах (очевидно, здешний рынок не имел ничего общего с понятием «рыночных механизмов»), было зачитано неимоверное количество отчетов, авторы которых, по-моему, всеми силами стремились доказать, что аморальность сведена к максимально возможно низкому уровню.

Наконец дошли до Нового Дела — то бишь до нас. Советникам явно не нравилось то, что Аймерик настаивает на том, чтобы к нему обращались, употребляя его аквитанское имя, но все время, пока он вычерчивал на экране всякие графики, его вежливо слушали. Я сидел в таком положении, при котором стул медленно пожирал мой копчик и ягодицы, но терпел это истязание.

Затем последовали трехчасовые дебаты. Я в них ничегошеньки не понял и тем более не понял, зачем нужно было три часа кряду спорить о том, что явно ни у кого не вызывало интереса. После продолжительных споров, суть которых, я так думаю, сводилась к тому, что важнее: принцип или выгода, советники решили, что, пожалуй, на сегодняшний день их рынки сами не справятся с последствиями нововведения, и Аймерика, Биерис и меня назначили консультантами пастора, ведавшего функционированием рынка. Я сразу понял, что раз пастором, ведавшим функционированием рынка, является тусклого вида особа по имени Кларити Питерборо, должность эта наверняка формальная. Нам было сказано, что наша работа будет состоять в том, чтобы помогать Кларити Питерборо в выдвижении предложений о том, как справляться с ожидаемыми изменениями.

Когда заседание закончилось, председатель Совета Каррузерс сказал, что желает побеседовать с нами и пасторшей, и мы перебрались поближе к нему. Никто из советников не обратился к нам, прежде чем уйти, но и друг с другом они тоже не разговаривали — все встали и ушли после заключительной молитвы.

Когда за советниками закрылась дверь, Аймерик обратился к отцу:

— Приятно видеть вас в добром здравии, сэр. Надеюсь, эта работа принесет нам совместную выгоду.

Каррузерс-старший резко кивнул.

— Я ценю твою любезность. У нас очень много дел. Ты доволен своей новой жизнью?

— Яп, очень.

• Предыдущая
• 18/82
• Следующая