Как все было - Барнс Джулиан Патрик - Страница 27

• Предыдущая
• 27/51
• Следующая

Но однажды мисс Фолкс или как там ее ни оказывается на службе, она занята с епископом Кентерберийским, делает ему массаж, и вместо нее присылают временную машинистку. Временная записывает: «Ваш et cetera», как слышит, в газете расценивают эту подпись как чрезвычайно остроумную и еще добавляют изящный штрих от себя, укорачивая подпись до «Ваш &с», и тогда все остальные Старые Подлецы начинают подписываться так же, следуя примеру магната, который, однако, честь изобретения приписывает себе одному. Вот откуда это «Ваш &с».

После этого я, лопоухий шестнадцатилетний юнец, стал пародийно подписываться «С любовью &с». Не все мои корреспонденты, должен с прискорбием признать, оценили шутку. Одна demoiselle убыстрила свое изгнание из музея моего сердца, высокомерно уведомив меня, что употреблять слово «etc» как в устной речи, так и в презренной прозе пошло и вульгарно. На что я ответил, что, во-первых, et cetera – это не одно слово, а два, и во вторых, если в моем письме и есть что-то пошлое и вульгарное, то, учитывая адресата, это лишь слово, данному сокращению предшествующее. Увы, на такой выпад она не сумела ответить с буддийской безмятежностью, как хотелось бы.

С любовью &с. Тут все просто. Человечество делится на две категории: одни верят, что смысл, суть, басовая педаль и главная мелодия жизни – это любовь, а все прочее – абсолютно все прочее – это лишь &с; а другие, все несчастное множество людей, верят как раз прежде всего в это &с, для них любовь, как она ни приятна, остается только мимолетным волнением юности, прелюдией к пеленкам и далеко не так важна, неизменна и основательна, как, скажем, домашний интерьер. Это– единственное существенное. различие между людьми.

СТЮАРТ: Оливер. Старый друг Оливер. Власть слова. Власть вздора. Неудивительно, что он кончил уроками разговорного английского.

ОЛИВЕР: Я, кажется, не совсем ясно все изложил. Когда я в тот раз закрыл за собой дверь, уклонившись от упоительной щекотки ее притворного гнева, я сказал ей (О, я помню, помню – у меня в черепе черный ящик, где хранятся все записи.): «Я тебя не люблю. Я не обожаю тебя. Не хочу быть с тобой всегда. Не хочу завести с тобой роман. Не хочу жениться на тебе. Не хочу всю жизнь слышать твой голос».

Найдите лишнее.

СТЮАРТ: Сигарету?

ОЛИВЕР: И еще я проверяюсь на СПИД. Это вас удивляет / это вас не удивляет? Ненужное зачеркнуть.

Только не торопитесь с выводами. По крайней мере с такими выводами, как заразные иглы, дикарские нравы, общие бани. Быть может, мое прошлое в некоторых отношениях и мрачнее, чем у других (а поскольку другие – это прежде всего Стюарт Хьюз, эсквайр, банкир и домовладелец, то безусловно мрачнее), но у нас не исповедная телепередача «Слушаем вместе с мамой» плюс боевик «Полицейская пятерка».

Я хочу положить мою жизнь к ее ногам, понимаете? Я начинаю жить заново, я совершенно чист, tabula rasa, я не валяюсь с кем ни попадя, черт подери, я даже не курю больше. Разве это не идеал? Или хотя бы один из двух идеалов? Первый идеал такой: вот он я весь, целиком, живу богатой, полной жизнью, зрелый и взрослый, найди во мне, что пожелаешь, бери все, все твое. А второй – я пуст, распахнут, во мне нет ничего, только потенциальные возможности, делай из меня что хочешь, наполни меня чем пожелаешь. Большую часть жизни я потратил на то, что заливал сосуды сомнительными жидкостями. Теперь опорожняю их, промываю, выполаскиваю.

Вот и проверяюсь на СПИД. Ей я, может быть, даже и не скажу.

СТЮАРТ: Сигарету? Берите, закуривайте.

Смотрите на это так: если вы поможете мне прикончить пачку, значит, я выкурю меньше, и меньше вероятность, что умру от рака легких, может быть, даже, как заметила моя жена, доживу до болезни Альцгеймера. Так что возьмите сигарету, это будет знаком, что вы на моей стороне. Можете, если хотите, засунуть за ухо на потом. А вот если вы не возьмете, то…

Ну конечно, я пьян. А вы бы на моем месте не напились?

Нет, не то чтобы вдрызг пьян.

Просто пьян.

ДЖИЛИАН: Пусть никто не думает, что я вышла за Стюарта из жалости.

Так бывает. Я знаю, видела сама. Помню, была одна девчонка у нас в колледже, тихая такая, целеустремленная девочка по имени Розмери. У нее был вроде как друг Саймон, здоровенный верзила, одетый всегда как-то нелепо, потому что на таких одежда продается только в специальных магазинах, «Исполин», кажется, они называются. Сдуру он об этом кому-то сболтнул, и девчонки стали у него за спиной над ним потешаться. Сначала беззлобно: «А как наш мистер Исполин поживает, Розмери?» Потом начали его задирать. Была у нас одна девчонка, маленькая, остроморденькая, со злым язычком, она сказала, что в жизни не согласилась бы пойти с ним на свидание, а то еще мало ли, во что там у него носом ткнешься. Обычно Розмери к этому относилась спокойно, как будто тем самым и над ней тоже подшучивают. Но потом однажды – хотя ничего особенного и не было сказано, просто как всегда, – та языкастая, помню, внятно так и язвительно сказала: «Интересно, как у него все остальное, пропорциональное?» Большинство девчонок покатились со смеху, Розмери тоже, но потом она мне рассказала, что именно тогда решила выйти за Саймона замуж. До этого дня она и не очень даже влюблена в него была. Она просто подумала: «Ему всю жизнь предстоит страдать, и раз так, я буду на его стороне». Взяла и вышла за него замуж.

Но я вышла не поэтому. Если выходишь за кого-то замуж или женишься из жалости, то и не расстаешься с ним или с ней тоже из жалости. Я так себе представляю.

Я всегда умела разобраться и понять, что происходит. Но сейчас, кажется, никакое объяснение не подходит. Например, я вовсе не принадлежу к людям, которые всегда недовольны тем, что имеют, и я не из тех, кому обязательно нужно то, чего у них нет. Я не придаю особого значения внешности, скорее даже наоборот, красивые мужчины не внушают мне доверия. Я никогда не уходила первая, обычно тянула слишком долго. И Стюарт не переменился, остался таким же, каким был, когда я его полюбила в прошлом году, – у меня не было неприятных открытий, какие бывают у других женщин. И еще (на случай, если вы об этом подумали), у нас полный порядок с сексом.

Так что приходится признать тот факт, что я люблю Стюарта, и в то же время похоже, что влюбляюсь в Оливера.

Теперь это происходит ежедневно, каждый вечер. Надо бы, чтобы это прекратилось. Нет, не надо. Я не могу, чтобы это прекратилось. Тогда бы я должна была вообще не подходить к телефону. Всегда около половины седьмого. Я жду Стюарта с работы. Иногда вожусь на кухне, иногда заканчиваю работу в мастерской, и приходится бежать к телефону вниз. Звенит телефон, я знаю, кто это, знаю, что вот-вот появится Стюарт, но все равно бегу и поднимаю трубку. И говорю: «Да?» Я даже не называю наш номер. Как будто мне не терпится. Он говорит:

– Я тебя люблю.

И знаете, что теперь бывает? Я кладу трубку и чувствую влагу. Представляете? Какая-то порнография по телефону. Стюарт вставляет ключ в замок, а я ощущаю влагу от голоса другого мужчины. Может быть, завтра не ответить на звонок? Представляете себе?

МАДАМ УАЙЕТТ: L'Amour plait plus que le manage, pour la raison que le romans sont plus amusants que l'histoire. Как это перевести? «Любовь приносит больше радости, чем брак, подобно тому, как романы увлекательнее истории»? Примерно в этом духе. Вы, англичане, плохо знаете Шамфора [42]. Вам нравится Ларошфуко, на ваш взгляд, он такой «типичный француз». Откуда-то вы взяли, что высшим проявлением французского «логического ума» является блестящая эпиграмма. Не знаю. Я, например, француженка, и мне не особенно нравится Ларошфуко. Он слишком циничен и слишком… блестящ, если угодно. Ему непременно нужно показать, сколько труда он вложил в то, чтобы казаться мудрым. Но мудрость, она не такая. В мудрости больше жизни, больше веселья, чем остроумия. Я предпочитаю Шамфора, Он еще вот что сказал: «L'hymen vient apres 1'amour, comme la fumee apres la flamme». «Брак приходит после любви, как дым – после огня». Не так-то это очевидно, как кажется на первый взгляд.

• Предыдущая
• 27/51
• Следующая