Непримкнувший - Шепилов Дмитрий - Страница 27

• Предыдущая
• 27/92
• Следующая

Сталин заметил:

— Видите ли, когда актриса молода и красива, у нее нет опыта. Когда она приобретает опыт, она уже не молода и не красива. Ну, как тут быть с этим противоречием? Предлагаю оставить героиню в списке на премию.

И она была там оставлена.

При рассмотрении вопросов о премиях в области науки и технических изобретений часто вызывало большое удивление — откуда Сталин знает такие технические детали? Когда и как он успевает знакомиться с такими капитальными работами в области философии, экономики, истории, права, биологии? Хотя и в этих областях у Сталина бывали порой и свои пристрастия и свои странности.

На заседании Политбюро 22 марта 1949 года, когда рассматривался вопрос о присуждении Сталинских премий в области науки, а 31 марта — в области технических изобретений, Сталин вникал в каждое предложение. И в этот вечер он удивил всех присутствовавших своей оценкой одного исторического факта, противоречившей оценке, сложившейся в общественной науке.

На Сталинскую премию была выдвинута одна работа по истории. Обращаясь ко мне, Сталин сказал:

— Я не успел прочитать эту книгу. А вы читали? Я сказал, что прочитал.

Сталин:

— И что вы предлагаете?

Я сказал, что Агитпроп поддерживает предложение премировать эту работу.

— Скажите, а там есть что-нибудь о бакинских комиссарах?

— Да, есть.

— И что же, их деятельность оценивается положительно?

— Да, безусловно.

— Тогда нельзя давать премию за эту книгу. Бакинские комиссары не заслуживают положительного отзыва. Их не нужно афишировать. Они бросили власть, сдали её врагу без боя. Сели на пароход и уехали. Мы их щадим. Мы их не критикуем. Почему? Они приняли мученическую смерть, были расстреляны англичанами. И мы щадим их память. Но они заслуживают суровой оценки. Они оказались плохими политиками. И когда пишется история, нужно говорить правду. Одно дело чтить память. Мы это делаем. Другое дело правдивая оценка исторического факта.

Все были в недоумении, но с возражениями никто не выступил. Вопрос о премии отпал.

Очень придирчиво допрашивал Сталин министров-хозяйственников об изобретениях и конструкторах. Обращаясь к министру авиации Хруничеву, Сталин спросил:

— А этот тип истребителя действительно оригинален у Лавочкина? Он не повторяет просто иностранного образца?

К министру вооружений Д.Ф. Устинову:

— Очень способный конструктор вооружений Симонов (речь о главном конструкторе одного из заводов вооружений С.Г.Симонове. — Прим. автора). А почему мало фигурируют уральские артиллеристы? У нас отстает тонкая промышленность: измерительные приборы и прочее. Надо это дело поощрять. Тут всё ещё монополисты швейцарцы. А как у нас с хлопкоуборочной машиной?

Вот тут говорили об Америке: продолжает ли она держать курс на паровозы. И так говорят, что можно подумать, будто мы уже изучили Америку и хорошо её знаем. Конечно, это не так…

Как-то на одном из заседаний, когда текст какого-то представления на Сталинскую премию показался недостаточно обоснованным, Сталин обратился с вопросом, кажется, к министру Кафтанову:

— Вы как считаете, какая премия выше: Нобелевская или Сталинская?

Кафтанов поспешил ответить, что, конечно, Сталинская.

— Тогда, — сказал Сталин, — надо представлять на премию обоснованно. Мы ведь здесь не милостыню раздаем, мы оцениваем по заслугам.

Но в общем он был щедр на премии. И когда при одном из рассмотрений вопроса о премиях Сталина спросили, как быть: народный артист А.Д. Дикий представлен сразу на две премии — за спектакль в Малом театре «Московский характер» и за кинокартину «Третий удар», Сталин ответил:

— Ну, что же? Значит, заработал. Что заработал, то и нужно дать.

Именно на этом заседании зашла речь о присуждении Сталинской премии 1-й степени академику Т.Д. Лысенко за его книгу «Агробиология».

А далее в руководстве страны, в Политбюро разыгрались события очень бурные и значительные, в том числе лично для меня.

Академик Лысенко и борьба за власть в Политбюро. Жданову всё хуже. Я подружился с сыном Жданова. Чудо-юдо «от сохи» становится живым классиком. Хрущев как покровитель Лысенко. «Ах вы, наивная душа». «Поднялся со стула я и сказал: я разрешил, товарищ Сталин». Суслов был занят другими делами. Агитпроп попадает «под Маленкова». Обморок и больничная палата. «Жданова убили врачи».

На мартовском заседании Политбюро раздались осторожные голоса против Лысенко. Но Сталин язвительно ответил президенту Академии наук СССР А.Н. Несмеянову на частное замечание того в адрес Лысенко. Затем подробно говорил о заслугах Лысенко. Он зачитал полностью какой-то отзыв о работах Лысенко с ветвистой пшеницей и продолжал:

— Вы подумайте только: обыкновенная пшеница имеет 30—40 зерен в колосе, а ветвистая 150—200. Какое это будет увеличение хлебных богатств, если удастся производственно освоить выращивание ветвистой пшеницы. Лысенко работает с ней не как крестьянин, а как ученый. Ветвистая пшеница была в Америке и в Канаде, но выродилась. Если Лысенко удастся её освоить, это будет великое дело. Пока, в опытах Лысенко и грузинских селекционеров она деградирует. Надо следить за этим делом и охранять его. У нас на Сельскохозяйственной выставке пытались похитить один колос ветвистой пшеницы…

…Может; показаться странным: какое отношение имела биология к борьбе за власть в Политбюро?

Связанная с этим история развивалась действительно странно, но предельно драматично — и закончилась смертью А.А. Жданова.

На всех заседаниях ЦК, на которых мне довелось быть, Андрей Александрович Жданов вел себя очень сдержанно и осторожно. И это вполне понятно. С 1944 года А. Жданов переходит на работу в ЦК партии. Неиссякаема была его инициатива в постановке крупнейших идеологических проблем. Его выступления, доклады, беседы по вопросам философии, литературы, искусства, международным проблемам всё увеличивали его популярность в партии и в народе.

В это время Г. Маленков был отставлен от работы в качестве Секретаря ЦК и пребывал в Совете Министров СССР более или менее не у дел. Руководство всеми отраслями партийной работы по линии Секретариата ЦК осуществлялось А. Ждановым.

Сталин очень сблизился с Ждановым. Много времени они проводили вдвоем. Сталин высоко ценил Жданова и давал ему одно поручение за другим, самого разного характера. Это вызывало глухое раздражение со стороны Берии и Маленкова. Их неприязнь к Жданову всё возрастала. В возвышении Жданова им мерещилась опасность ослабления или потери доверия к ним со стороны Сталина.

Да простит мне читатель мои невольные ошибки и заблуждения, мои попытки представить себе мысли Лаврентия Берии в период после окончания войны. Попытки представить его состояние: страх, вечное сосущее неотвязное чувство страха перед Сталиным. Что думает о нем этот человек? Не ворвутся ли к нему в особняк на Садово-Кудринской улице кромешной ночью неведомые новые опричники Сталина? Разве не было так с его предшественниками — Ягодой, Ежовым, Абакумовым?

Почему Сталин так пристально смотрит на него в последнее время? Почему несколько раз он обошел его, не пригласил к себе на ужин? Может быть, это козни против него Жданова или Вознесенского или обоих сразу? За последние годы Николай Александрович Вознесенский непомерно возвысился. Сталин передоверил ему огромную власть в решении экономических вопросов. Авторитет Вознесенского непререкаем. Жданов стал главным советчиком Сталина по всем идеологическим вопросам. Всё свободное время Сталин проводит со Ждановым…

К Жданову, отмечу, питали большие симпатии наиболее влиятельные, марксистски образованные и просвещенные люди в Политбюро — В. Молотов и Н. Вознесенский. Поэтому цель Берии—Маленкова была ясна: любыми средствами ослабить доверие Сталина к Жданову, на чем-то дискредитировать его. Это означало бы вместе с тем ослабить или даже подорвать доверие Сталина к Молотову и Вознесенскому.

• Предыдущая
• 27/92
• Следующая