И плачут ангелы - Смит Уилбур - Страница 26
- Предыдущая
- 26/130
- Следующая
Затем ее настроение снова менялось.
— Ради Бога, оставь меня наконец в покое! — умоляла она так тихо, что Мунго приходилось склоняться как можно ниже, прислушиваясь к словам. — Ты ведь знаешь, я не могу тебе сопротивляться, хотя ты воплощение всего, что противно мне и Всевышнему, всего, что ненавистно мне и потерянному народу, который остался без вождя и был отдан на мое попечение.
— Пей! — велел Мунго. — Тебе нужно пить.
Она слабо отбивалась от прижатого к губам кувшина.
Потом болезнь вновь брала верх, унося Робин в миражи лихорадки и горячечного бреда. Так проходили дни и ночи. Мунго потерял счет времени. Иногда он внезапно просыпался — на часах за полночь, возле кровати спит на стуле Лиззи или Вики. Преодолевая усталость, Мунго вставал и заставлял Робин немного попить.
— Пей! — шептал он. — Пей или умрешь.
Однажды Мунго проснулся на рассвете и увидел стоящего рядом Роберта. Едва отец открыл глаза, мальчик метнулся прочь. Сент-Джон окликнул сына, и Робин яростно прошипела:
— Ты никогда его не получишь! Никогда!
В полдень, когда бледная Робин лежала, отдыхая между приступами лихорадки, Мунго порой удавалось поспать пару часов в дальнем конце веранды, пока не разбудят Джуба или близнецы со словами: «Опять началось!»
Тогда он поспешно возвращался к постели больной, уговаривая ее не впадать в беспамятство и заставляя продолжать борьбу за жизнь.
Сидя у постели Робин, измотанный и осунувшийся Мунго иногда сам себе удивлялся. В его жизни были десятки женщин, причем гораздо красивее этой. Он прекрасно сознавал, что обладает странной способностью покорить любую женщину, но почему-то выбрал именно эту — ту, которая никогда не будет ему принадлежать. Ту, которая ненавидела его так Же яростно, как и любила; ту, которая зачала его сына в порыве безумной страсти, а теперь решительно не подпускала отца к ребенку. Робин потребовала, чтобы Мунго женился на ней, и в то же время категорически отказалась исполнять супружеские обязанности и вообще не терпела присутствия мужа — разве что когда была слишком слаба, чтобы отбиваться, и в тех редких случаях, когда похоть оказывалась сильнее отвращения и укоров совести.
Около месяца назад Мунго внезапно проснулся в своей глиняной хижине на окраине Булавайо и в свете свечи увидел стоящую у койки Робин — она примчалась к нему среди ночи, несмотря на расстояние.
— Господи, прости! — прошептала она и набросилась на Сент-Джона в порыве безумной страсти.
С первыми лучами солнца Робин оставила ошеломленного и измотанного Мунго, а когда он на следующий день поехал к ней в Ками, встретила его на веранде с дробовиком в руках. Мунго инстинктивно понял, что, если он вздумает подняться по ступенькам, Робин в самом деле спустит курок. В ее глазах горела дикая ненависть — не только к нему, но и к себе самой.
Робин без устали писала в газеты — как в британские, так и в кейптаунские, — протестуя против всех заявлений, которые делал Сент-Джон в качестве главного уполномоченного по делам туземцев в Матабелеленде. Она раскритиковала его политику принудительного труда, благодаря которой фермеры и владельцы шахт получали рабочие руки, отчаянно необходимые для развития и процветания новой страны. Робин осудила набор матабеле в туземную полицию, призванную обеспечить порядок в племени. Как-то она даже ворвалась на совет, который Мунго проводил с индунами, и на беглом исиндебеле принялась оскорблять вождей, называя их «старыми бабами» и «трусами»-за то, что они подчиняются генералу Сент-Джону и Британской южноафриканской компании. И часа не прошло, как она, устроив засаду в густом кустарнике у берега река, накинулась на возвращавшегося с совета Мунго. На попоне, расстеленной в чаще, обнаженные, точно дикие звери, они занимались любовью с такой яростью, что едва не убили друг друга, — Мунго был потрясен до глубины души.
— Ненавижу тебя! О Господи, как же я тебя ненавижу! — прошептала Робин со слезами на глазах, вскочила в седло и унеслась прочь, не обращая внимания на колючки, цепляющиеся за юбку.
Ее упреки вождям были открытым призывом к восстанию и кровавой революции, а в книге «Рядовой Хэккет в Матабелеленде» прямо называлось имя Сент-Джона, причем Робин злостно клеветала, приписывая генералу вымышленные слова и действия. Мистер Родс и другие директора БЮАК убеждали Мунго подать на Робин в суд.
«Сэр, вы хотите, чтобы я подал в суд на собственную жену? — Мунго скосил желтый глаз и грустно улыбнулся: — Я буду выглядеть полным идиотом!»
Никогда в жизни Сент-Джон не встречал более непримиримого и безжалостного противника, чем Робин, и все же мысль о том, что она может умереть, приводила его в отчаяние: каждый раз, когда ее силы иссякали, он падал духом — и возвращался к жизни вместе с ней. Так продолжалось день за днем, без отдыха и передышки.
Перепады настроения и усилия, потраченные на поддержку Робин, истощили собственные резервы Мунго. Едва держась на ногах, он позволял себе всего несколько часов сна — и вот однажды очнулся от забытья, разбуженный взволнованным голосом Элизабет.
— Генерал Сент-Джон, это конец! — В глазах девушки стояли слезы.
Мунго вздрогнул, словно от пощечины, и с трудом поднялся на ноги, чувствуя комок в горле.
— Не может быть!
И тут он заметил, что Элизабет улыбается сквозь слезы, протягивая эмалированный горшок.
В нос ударили резкий запах аммиака и характерная вонь лихорадки, но цвет жидкости изменился со смертельной черноты «Гиннесса» на золотистость светлого пива.
— Все кончено, — повторила Элизабет. — Моча очистилась. Опасность миновала. Слава Богу, маме ничего не грозит!
К обеду Робин набралась сил, а на следующее утро встала с постели, намереваясь лично выдворить Сент-Джона из Ками.
— Я не потерплю, чтобы мой сын еще один день находился под вашим тлетворным влиянием!
— Мадам…
Она не стала слушать протесты Мунго.
— До сих пор я не говорила мальчику о вас ни слова. Он не знает, что его отец когда-то командовал флотилией работорговых кораблей, заслужив самую дурную славу в Атлантике! Он не знает о тысячах обреченных, невинных детей Африки, которых вы перевезли на другой континент. Он пока не в состоянии понять, что вы и вам подобные развязали кровавую и беспричинную войну против Лобенгулы и народа матабеле, он не понимает, что вы жестокий угнетатель. Однако если вы не покинете Ками немедленно, то я все ему расскажу! — В голосе Робин чувствовались остатки былой энергии, и Джубе пришлось силой удерживать подругу в постели.
99 Побледнев и запыхавшись, Робин подчинилась мягкому давлению пухлых черных рук и легла обратно на подушки.
— Лихорадка может вернуться, — прошептала Элизабет Сент-Джону. — Пожалуй, вам лучше уехать.
Уголок рта Мунго изогнулся в той самой насмешливой улыбке, которую так хорошо знала Робин, но в глубине золотистого глаза мелькнула какая-то тень — то ли сожаление, то ли ужасное одиночество.
— Всегда к вашим услугам, мадам! — Мунго театрально поклонился и вышел из комнаты.
Робин прислушалась: он пересек веранду и спустился во двор по ступенькам. Только тогда она оттолкнула руки Джубы и перевернулась на бок, уткнувшись лицом в стену.
На перевале, где тропа уходила в густой лес, Мунго Сент-Джон натянул поводья и оглянулся. На веранде дома было пусто. Он со вздохом повернулся обратно к дороге на север, но вместо того, чтобы пришпорить кобылу, нахмурился и посмотрел вверх.
Северная часть неба потемнела, точно окно, наглухо задернутое шторой. На облако не похоже: слишком плотное и объемное, словно ядовитый планктон в загадочных красных течениях, которые Мунго встречал в южной части Атлантического океана, — они несли смерть и опустошение всему, с чем соприкасались.
Поражал размах странного явления: оно огромной дугой охватывало половину горизонта и на глазах продолжало распространяться вверх, к стоящему почти в зените солнцу. Сент-Джон столкнулся с чем-то невиданным.
Далеко на севере, в Сахаре, Мунго приходилось наблюдать, как хамсин поднимает в воздух тучи песка, — вот только в радиусе тысячи миль не было ни одной пустыни, где ветер мог бы вызвать такую песчаную бурю. Что же происходит?
- Предыдущая
- 26/130
- Следующая
