Прикосновение - Маккалоу Колин - Страница 11
- Предыдущая
- 11/125
- Следующая
Дверь дома была распахнута, во всех окнах горел свет.
– Добро пожаловать домой, Элизабет. – Александр за руку повел ее по ступеням к двери.
Шотландская расчетливость подсказала Элизабет, что каждая вещь здесь придирчиво выбрана и доставлена за баснословную цену. Ковры, мебель, люстры, статуэтки, картины, драпировки – все до последних мелочей, как и строительные материалы для дома. Только легчайший запах керосина свидетельствовал о том, что дом стоит неподалеку от освещенного газом города.
Выяснилось, что вездесущий Саммерс – секретарь Александра, а его жена – экономка; очевидно, последнее обстоятельство полностью устраивало Александра.
– Прошу прощения, мэм, не хотите ли освежиться с дороги? – осведомилась миссис Саммерс и повела Элизабет в прекрасно оборудованную уборную.
Еще никогда в жизни Элизабет никому не была так благодарна, как экономке за это приглашение: подобно всем воспитанным женщинам той эпохи, ей порой часами приходилось ждать возможности опорожнить мочевой пузырь, поэтому в пути она не осмеливалась сделать ни единого лишнего глотка воды. Жажда приводила к обезвоживанию, моча застаивалась в мочевом пузыре, в почках образовывались камни; женщины часто умирали от водянки.
После нескольких чашек чаю с сандвичами и восхитительным маковым кексом Элизабет улеглась в постель – настолько усталая, что даже не заметила, как выглядит ее спальня.
– Элизабет, если комнаты тебе не по душе, непременно скажи, что тебя не устраивает, – попросил Александр за завтраком в самой чудесной столовой, какую когда-либо видела Элизабет. Окна и крышу комнаты заменяли гигантские листы стекла в тонких рамах из белой стали; столовая больше напоминала джунгли – столько в ней было высоких пальм и раскидистых папоротников в кадках.
– Мои комнаты мне очень нравятся, а эта столовая – еще больше.
– Это зимний сад. В холодном климате в таких помещениях зимой оберегают от мороза тропические растения.
Александр вновь облачился в «кожанку», как мысленно назвала Элизабет его одежду; шляпу он положил на свободный стул.
– Вы куда-то собрались?
– Я же дома. Здесь мы будем видеться разве что по вечерам. Миссис Саммерс покажет тебе дом. Подумай и скажи, что бы ты хотела в нем переделать по своему вкусу. Этот дом скорее твой, чем мой, – в отличие от меня ты почти всегда будешь дома. Ты, кажется, не играешь на пианино?
– Нет. Мы не могли позволить себе иметь инструмент.
– Значит, я найму тебе учителя. Музыка – моя страсть, ты должна научиться хорошо играть. Ты поешь?
– Могу напеть мелодию.
– Пока я ищу учителя музыки, тебе придется коротать время за чтением и упражняться в письме. – Он наклонился, небрежно скользнул губами по ее щеке, нахлобучил шляпу и удалился, громко призывая свою верную тень – Саммерса.
Миссис Саммерс предложила «мэм» показать дом. Элизабет не ожидала от этого осмотра никаких сюрпризов; как она и предвидела, каждая комната была отделана роскошно, в стиле сиднейского отеля, о нем напоминала даже грандиозная лестница. В просторной гостиной, помимо рояля, стояла арфа.
– Настройщика привезли из самого Сиднея, как только рояль поставили на место. Ох уж этот мне рояль! Его не позволяют подвинуть даже на волосок, чтобы протереть под ножками, – проворчала миссис Саммерс.
Библиотека явно была любимым уголком Александра: в отличие от других комнат она имела обжитой вид. Между книжными шкафами из темного дуба стояли мягкие кресла, обитые темно-зеленой кожей; в убранстве преобладала шотландка цветов Мюрреев – обои на стенах, портьеры, ковер. Но почему Мюрреев? Почему не Драммондов? Элизабет считала шотландку Драммондов очень красивой: на ярко-красные квадраты ее делили многочисленные зеленые и темно-синие линии. А Мюрреи испокон веков носили тускло-зеленый тартан, разделенный на клетки тонкими красными и темно-синими линиями. Ее муж питает несомненное пристрастие к почти вызывающей роскоши, так почему он отдал предпочтение приглушенным цветам Мюрреев?
– Пятнадцать тысяч томов, – благоговейно объявила миссис Саммерс. – У мистера Кинросса найдется любая книга, какая только есть на свете. – Она фыркнула. – Кроме Библии. Говорит, что все это враки. Нечестивец, безбожник! Но мистер Саммерс служит у него с тех пор, как они оба плавали на каком-то корабле, и потому и слышать не желает о расчете. Да и я привыкла быть здесь экономкой. Дом достроили месяца два назад. А раньше я вела хозяйство у мистера Саммерса.
– У вас с мистером Саммерсом есть дети? – спросила Элизабет.
– Нет, – коротко отозвалась миссис Саммерс. Она выпрямилась и оправила безукоризненно чистый накрахмаленный белый передник. – Надеюсь, мэм, вы будете мной довольны.
– Ну разумеется, – тепло подхватила Элизабет и широко улыбнулась. – Если раньше вы вели хозяйство у мистера Саммерса, где же жил мистер Кинросс, пока строился его дом?
Миссис Саммерс заморгала, неловко переминаясь на месте.
– В отеле «Кинросс», мэм. Весьма комфортабельное заведение.
– Значит, отель принадлежит ему?
На этот вопрос миссис Саммерс ответила кратким «нет» и, как Элизабет ни допытывалась, наотрез отказалась от дальнейших объяснений.
Побывав в кухне, кладовой, винном погребе и прачечной, хозяйка Кинросс-Хауса обнаружила, что все остальные слуги в доме – китайцы. Они кивали, улыбались и кланялись ей.
– Мужчины? – ужаснулась она. – Значит, они будут убирать у меня в комнатах, стирать и гладить одежду? Тогда за своим нижним бельем я буду следить сама.
– Напрасно вы делаете из мухи слона, мэм, – невозмутимо заявила миссис Саммерс. – Эти язычники с младых ногтей зарабатывают себе на хлеб стиркой. Мистер Кинросс говорит, что они отлично стирают потому, что привыкли иметь дело с шелком. А то, что они мужчины… ну и что! Ведь не белые же! Просто язычники-китайцы.
Вскоре после ленча прибыла горничная Элизабет – китаянка, показавшаяся ее хозяйке изумительной красавицей. Хрупкая, гибкая, с губами, похожими на бутон цветка. Прежде Элизабет никогда не видела китайцев, но что-то ей подсказывало, что в жилах новой знакомой течет не только азиатская, но и европейская кровь. Ее миндалевидные глаза были большими, широко открытыми, с тонкими веками. Девушка носила черные шелковые шаровары и куртку, а густые и прямые иссиня-черные волосы заплетала в традиционную косу.
– Буду очень рада служить вам, мэм. Меня зовут Яшма, – произнесла девушка, молитвенно сложив ладони у груди и робко улыбаясь.
– А ты чисто говоришь по-английски, – заметила Элизабет, которая за последние месяцы наслушалась самых разных выговоров, – не подозревая, что ее собственный шотландский акцент многие слушатели вообще не понимают. Яшма говорила, как выходцы из колоний: на смеси кокни из Восточного Лондона с североанглийским, ирландским и местным, австралийским, акцентом.
– Мой отец покинул Китай двадцать три года назад и встретился с мамой – она у меня ирландка. А я родилась на золотых приисках Балларата, мэм. С тех пор мы кочевали по рудникам, пока папа не влюбился в мисс Руби и не решил, что хватит с него странствий. Мама сбежала с солдатом викторианской армии, когда родилась Пиони. Папа говорит, что рыбак рыбака видит издалека. А я думаю, она устала рожать девочек. Нас в семье семь.
Элизабет мучительно пыталась придумать что-нибудь утешительное.
– Обещаю тебе, Яшма: я буду не слишком строгой хозяйкой.
– О, мисс Лиззи, хотите быть строгой – пожалуйста, – жизнерадостно отозвалась Яшма. – Я служила у мисс Руби, а суровее ее на свете никого нет.
Значит, эта Руби еще и сурова.
– А кто теперь ей прислуживает?
– Моя сестра Жемчужина. А если она надоест мисс Руби, ее место займут Жасмин, Пиони, Шелковый Цветок и Бутон Персика.
Расспросив миссис Саммерс, Элизабет узнала, что Яшму решено поселить в сарае на заднем дворе.
– Так не годится, – заявила Элизабет, удивившись собственной смелости. – Яшма – юная красавица, она нуждается в защите. Пусть живет в комнате для гувернантки, тем более что гувернантка мне пока не понадобится. А все эти китайцы тоже живут в сарае?
- Предыдущая
- 11/125
- Следующая
