Прикосновение - Маккалоу Колин - Страница 57

• Предыдущая
• 57/125
• Следующая

– Как поживаешь, Ли? – лишенным выражения голосом осведомилась Элизабет.

Его улыбка увяла, голова чуть склонилась набок, в глазах мелькнула растерянность.

– Прекрасно, миссис Кинросс, – ответил юноша, пожимая безвольную кисть. – А вы?

– Благодарю, отлично. Пожалуйста, зови меня Элизабет. Присаживайся. Сейчас миссис Сертис принесет чай.

Ли сел так, чтобы наблюдать за обеими женщинами; заговорила его мать. «Это и есть жена Александра, о которой он почти не вспоминает? Неудивительно, – думал Ли. – В ней нет ни душевности, ни женственности, хотя арктическая холодность ей к лицу. Таких красавиц я еще не встречал – эта млечно-белая кожа, смоляные волосы, темно-синие глаза… Пухлые губы постоянно сжаты, их естественные контуры искажены; шея длинная и грациозная, прелестные кисти, на которых совсем не к месту массивные кольца. Элизабет Кинросс не из тех, кто любит пускать пыль в глаза, – значит, кольца ей подарил Александр, это в его вкусе. Жаль, что он не поехал со мной. Без него мне скучно, даже Кинросс кажется чужим. А его жена не желает меня видеть».

– Как Александр? – спросила Элизабет, как только ей удалось вставить слово.

– Процветает. – Ли улыбнулся, показав ямочки на щеках, как у Руби. – На лето он уехал к братьям Сименс в Германию.

– Опять двигатели и машины?

– Да.

– А ты, случайно, не знаешь, побывал он в шотландском Кинроссе или нет?

Ли удивился, уже был готов спросить, почему Александр не пишет об этом, потом передумал и ограничился кратким:

– Нет, Элизабет.

– Так я и думала. Ты часто видишься с ним?

– Каждый раз, когда меня отпускают из школы.

– Значит, ты к нему привязан.

– Он мне отец в большей степени, чем Сун, хотя я ни о чем не сожалею и никого не осуждаю. Я люблю и уважаю родного отца, но я не китаец, – сухо объяснил Ли.

Руби настороженно переводила взгляд с одного собеседника на другого: совсем иначе она представляла себе встречу обожаемого сына и драгоценной подруги! Они не понравились друг другу – хуже того, Элизабет буквально излучала неприязнь. Ее холодность казалась мстительной. «Элизабет, не надо так со мной! Не отвергай моего нефритового котенка!» Руби резко встала и потянулась за шляпкой.

– Ох, засиделись мы! Вставай, Ли, пожалей последний сандвич. Сегодня Элизабет пригласила на ужин епископа Кествика, так что мы с тобой привезем сюда епископа с супругой в половине восьмого.

– Буду с нетерпением ждать, – машинально отозвалась Элизабет.

– Как тебе жена Александра? – спросила Руби у сына, спускаясь в Кинросс в вагоне.

Ли помолчал, потом повернулся и посмотрел на мать в упор:

– Александр никогда не говорил со мной о жене, мама, но теперь я понимаю, почему вы с ним до сих пор близки.

У нее перехватило дыхание.

– Так ты знаешь?..

– От Александра. Он объяснил, что рано или поздно я сам обо всем догадался бы. И потому все рассказал мне сам. Мы долго беседовали о тебе, и за это я ему благодарен. Он говорил о тебе с такой любовью, повторял, что ты луч света в его жизни. Но про Элизабет он ни словом не упомянул, не объяснил, почему до сих пор с тобой, – сказал только, что без тебя не может жить.

– И я без него. Осуждаешь?

– Конечно, нет, мама. – Он улыбнулся, глядя на город, и придвинулся ближе к матери. – Это ваше дело, не мое, и потом, кому от этого плохо? Признаться, я безмерно рад, что моя мать и мой приемный отец любят друг друга.

– Спасибо, котенок, – хрипло выговорила Руби, пожав руку сыну. – Ты во многом похож на своего приемного отца: вы оба практичны и мыслите широко, а потому способны примириться с тем, чего уже не изменишь.

– Как вы с Александром.

– Да, как мы с ним.

Они вышли из вагона, прошли мимо гигантских ангаров из ржавых железных листов – собственности компании «Апокалипсис» – и очутились на улице Кинросса.

– Ты уже побывал в мастерских, на газовом заводе, в цехе обработки руды и так далее? – спросила Руби, пока они пересекали сквер на городской площади.

– Нет, мама, я гулял по бушу. В Европе полным-полно заводов, а буша нет. Его мне хотелось увидеть первым: понаблюдать за зверьками, вдохнуть аромат эвкалиптов, послушать пение птиц в радужном оперении. Знаешь, почти все европейские птицы серенькие, незаметные, хотя соловей прекрасно поет.

– А с Элизабет в лесу не встретился?

– Нет. А должен был?

– Трудно сказать. Но сегодня день верховой прогулки, а она обычно ездит в буш.

– День верховой прогулки?

– Несколько раз в неделю она оставляет Анну на попечение Яшмы. Ты ведь знаешь про Анну?

– Да.

Они вошли в вестибюль отеля.

– Вечером познакомишься с Нелл – Элизабет разрешает ей выходить к гостям. – Руби усмехнулась. – Видимо, чтобы показать им: если одна ее дочь умственно отсталая, то вторая на редкость умна.

– Бедняжка Элизабет, – вздохнул он. – Форма одежды – смокинг?

– Непременно.

– А Сун приглашен? Мне немного неловко, что я поспешил в буш – вместо того чтобы побывать в «городе пагод» на холме и у отца с визитом вежливости.

– Успеешь и завтра, Ли. Удивительные у него пагоды, правда? Но сегодня Суна в Кинросс-Хаусе не ждут – ведь он язычник-китаеза. А все приглашенные – убежденные христиане. – Она усмехнулась. – Все, кроме матери и сына Коствен! Мы хоть и не китайцы, но определенно нехристи.

– Богатые нехристи! – поправил Ли, удаляясь в свою комнату.

«Все-то он понимает, хоть и провел полжизни вдали от родины, – думала Руби, удивляясь тому, что в комнате по-прежнему ощущается присутствие Ли. – Он меня затмил, я и не думала, что он такой огромный… Странное сочетание Суна и меня. Ли, мой Ли!»

Ненадолго заглянув в детскую, Элизабет вернулась к себе и села к окну. Но пейзажа с лесом и горами не увидела: перед ее мысленным взором стоял Ли Коствен у Заводи – воплощение красоты, мужественности и безграничной свободы. «Много лет я бывала у Заводи, но мне и в голову не приходило сорвать одежду и порезвиться вместе с рыбами, на время стать одной из них. А ведь Заводь неглубока, да и я могла бы держаться на мелководье. Я могла познать то, что сегодня познал он… Ох, Элизабет, хоть себя-то не обманывай! Ты ни разу не искупалась в Заводи потому, что просто не могла. Не тебе резвиться вместе с рыбами даже в свободные дни, когда ты уезжаешь кататься на Кристал. Ты накрепко привязана к мужу, которого не любишь, и к детям, которых любишь, но считаешь чудовищами, и все они – словно свинцовые гири на твоих ногах. Так что живи своей жизнью и забудь про Ли Коствена!»

И все-таки прихорашивалась она сегодня тщательнее, чем обычно, выбрала платье из бледно-голубой тафты, с пышными оборками на груди и крошечными рукавами-буфами, едва прикрывающими плечи. С недавних пор Элизабет по совету Руби начала брить подмышки. Руби заявила: «Все эти заросли, которые видны, стоит только поднять руки, безнадежно портят впечатление от самого роскошного наряда. Жемчужина умеет пользоваться бритвой – прикажи ей побрить тебе подмышки, Элизабет. Кстати, и потеть будешь меньше, и пахнуть лучше».

– А как быть с зарослями там, внизу? – рискованно пошутила Элизабет.

– Ну, там я не бреюсь – когда щетина начинает отрастать, зудит невозможно, – просто подравниваю ножницами, – не моргнув глазом ответила Руби. – Колючая борода между ног никому не нужна, – она рассмеялась, – если она не мужская!

– Руби!

«По крайней мере благодаря Руби я кое в чем разобралась», – думала Элизабет. Вот так… С голубым платьем чудесно сочетались украшения с сапфирами и бриллиантами: диадема, серьги, ожерелье и два широких браслета. Возводить на голове модные вавилонские башни из валиков Элизабет не стала – просто заплела косу и свернула ее на макушке. Она не стыдится своих ушей и шеи, так зачем уродовать себя громоздкими прическами? Капелька духов с ароматом жасмина – и она готова предстать хоть перед всей англиканской церковью Кинросса.

• Предыдущая
• 57/125
• Следующая