Прикосновение - Маккалоу Колин - Страница 97

• Предыдущая
• 97/125
• Следующая

– Анна – мое дитя, – заявила Элизабет, упав в кресло.

– А Долли – твоя внучка, не забывай об этом. – Он свободно опустил на колени руки и пригвоздил жену к месту немигающим взглядом черных глаз. – Элизабет, несмотря на всю твою неприязнь ко мне и мою к тебе, я – отец твоих детей и дед Долли. Ты и вправду считаешь меня бесчувственным, неспособным осознать всю глубину трагедии? Думаешь, я не жалел Анну, когда узнал, что она больна? Не страдал вместе с Яшмой, которая дорого заплатила, отомстив за твою дочь? По-твоему, если бы я мог, я не попытался бы облегчить боль и страдания, которые не оставляли Анну все пятнадцать лет ее жизни? Конечно, я сделал бы все! Свернул бы горы, поменял местами небо и землю – лишь бы помочь ей. Но от этого трагедии не перестают быть трагедиями. Они развиваются своим чередом – вплоть до ужасного финала. Как и наше семейное горе. Наверное, нельзя иметь такого одаренного ребенка, как Нелл, и не поплатиться за это. Но не смей винить Нелл за то, что она такая, – это все равно что винить меня или саму себя, что Анна больна. Смирись, дорогая. Анну и Долли придется разлучить, чтобы трагедия не повторилась.

Элизабет слушала, не утирая струящиеся по щекам слезы.

– Я страшно оскорбила тебя, – всхлипнула она, – но я не хотела. Если уж говорить начистоту, я знаю: ты не заслужил всего, что я с тобой сделала. – Она заломила руки. – Ты был добр и великодушен, и я знаю – да-да, знаю! – что, если бы я повела себя иначе, мы были бы избавлены от страданий. И тебе не понадобилась бы Руби. Но я ничего не могу поделать, Александр, ничего не могу с собой поделать!

Вынув носовой платок, он встал, подошел к ней, вложил в ладонь квадратик ткани и притянул ее голову к своему бедру.

– Не плачь, Элизабет. Ты не виновата, что не смогла ни полюбить меня, ни хотя бы преодолеть неприязнь. Зачем терзаться, если уже ничего не поделаешь? Ты раба долга, но по моей вине, это я сделал тебя такой, когда родилась Анна. – Он пригладил ее волосы ладонью. – Жаль, что ты так и не ответила на мою привязанность. А ведь я надеялся, что со временем мы сблизимся. Но ты лишь отдалялась.

Всхлипы утихли, Элизабет молчала.

– Тебе легче?

– Да. – Она вытерла лицо его платком.

Александр сел на прежнее место.

– Тогда закончим разговор. Мы с тобой прекрасно понимаем, как надо поступить. – На его лице отразилась острая боль. – Ты не знаешь одного: что я поклялся Яшме никогда не отдавать Анну в сумасшедший дом. Видимо, она многое знала, но скрывала от нас. И предвидела, что будет дальше, или просто предчувствовала неладное. Итак, вот что нам предстоит. Во-первых, разлучить Долли с родной матерью, которая уже не может выполнять материнские обязанности. Во-вторых, решить, как нам быть с Анной. Оставим ее здесь, под замком, или куда-нибудь отошлем?

– А если просто оставить ее в детской, только не спускать с нее глаз?

– Нелл не одобрит. Прежде всего потому, что Анна окажется слишком близко к Долли, а ты вспомни, как ловко Анна обманывала нас, убегая к О’Доннеллу.

Элизабет нажала кнопку звонка на столике рядом с ней.

– Миссис Сертис, – обратилась она к вошедшей экономке, – пригласите Нелл в библиотеку, пожалуйста.

Через минуту появилась Нелл с гордо вскинутым подбородком. Элизабет сама подошла к ней, притянула к себе и поцеловала в лоб.

– Прости, Нелл, мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня.

– Тебя не за что прощать, – отозвалась Нелл, садясь напротив родителей. – Я понимаю, как ты была потрясена.

– Нам надо поговорить об Анне, – объявила Элизабет.

Александр откинулся на спинку кресла, пряча лицо в тени, и Элизабет продолжала:

– Ты права, Анну и Долли надо разлучить – осталось только решить, как быть с Анной. Держать ее здесь под замком или отослать куда-нибудь?

– Ее надо увезти отсюда, – медленно, с глазами, затуманенными от слез, ответила Нелл. – О’Доннелл открыл для Анны дверь, которую уже не закроешь. Видимо, поэтому у нее и началась деградация. Она не понимает, чего ей недостает, но нуждается в том, чем еще недавно наслаждалась. В ее поведении, особенно в обращении с Долли, есть элемент фрустрации. Но все это так загадочно, так глубоко скрыто! Мы ничего не знаем о мире умственно отсталых людей, не понимаем, какие чувства они испытывают, что вообще ощущают, кроме бешенства и счастья. Иногда мне кажется, что их эмоциональная жизнь гораздо сложнее, чем мы думаем.

– Что ты заметила сегодня, Нелл? – спросил Александр.

– Досаду, направленную на Долли, – честное слово, папа, Анна со злостью отшвыривала малышку. И поскольку Долли к этому уже привыкла, значит, такое повторяется постоянно. Но начались вспышки злости, только когда Долли подросла и поумнела настолько, чтобы избегать травм. Сейчас для нас важнее Долли, потому что у нее есть будущее. Долли – здоровый, умненький, совершенно нормальный ребенок. Как можно допустить, чтобы ее будущее зависело от Анны? Но если мы не разлучим их, неизвестно, что придет Анне в голову.

– И ты предлагаешь не говорить Долли, что Анна – ее мать? – спросила Элизабет. – Объяснить, к примеру, что ее мать – я?

– Если нам удастся сохранить тайну – да.

Александр слушал лишь вполуха, задумавшись о том, как быть с клятвой, данной им Яшме.

– А если отправить Анну не в сумасшедший дом, а в другую семью? Ухаживать за ней должны женщины, чтобы не повторилась история с О’Доннеллом. Надо подыскать дом с большим двором и с садом, чтобы она чувствовала себя как дома. Скажи, Нелл, Анна сможет забыть нас? Научится любить хоть кого-нибудь из опекунов?

– Лучше опекуны, чем сумасшедший дом, папа, или жизнь дома, но взаперти. Если ты подыщешь Анне дом в Сиднее, я буду следить за тем, как с ней обращаются.

– Следить? – встревожилась Элизабет.

В глазах ее дочери вновь мелькнули стальная воля и предусмотрительность Александра Кинросса.

– Да, мама, за этим придется строго следить. Люди лживы, особенно те, кто берется ухаживать за безнадежно больными. Их подопечные могут стать жертвами умышленной жестокости, просто черствости и невнимания. Не спрашивай, откуда я это знаю, – знаю, и все. Вот я и буду присматривать за Анной – неожиданно навещать ее, смотреть, нет ли у нее на теле ран, проверять, моют ли ее, и так далее.

– Ты свяжешь себе руки, – напомнил Александр.

– Папа, мне давно пора хоть чем-нибудь помочь Анне. Мама и без того слишком долго несла свой крест.

– У меня были хорошие помощники, – ради справедливости заметила Элизабет. – Представьте, что было бы, если бы мы, к примеру, не смогли позволить себе няню! Кстати, у одной семьи в Кинроссе та же беда.

– Но с другим исходом. В той семье девочка родилась уродцем – с заячьей губой, волчьей пастью, карликовым ростом, – объяснила Нелл.

– Откуда ты знаешь? – поразился Александр.

– Когда я жила дома, я часто навещала ее, отец. Меня заинтересовал ее случай. Но она не проживет так долго, как Анна.

– Тем лучше для нее, – сказал Александр.

– Но не для ее матери, – возразила Элизабет. – Не для братьев и сестер. Они любят ее.

Неделю спустя Анна сломала Долли руку и напала на Пиони, когда та пыталась спасти охрипшего от плача ребенка. Медлить и раскаиваться стало некогда: пришлось успокаивать отбивающуюся Анну. Ребенка у нее забрали. Пока в Сиднее подыскивали дом, Анну переселили в комнаты для гостей с отдельным входом и замками на внутренних дверях. Однако комнаты располагались на нижнем этаже, поэтому на окнах понадобилось установить решетки.

Александр и Нелл поспешно уехали в Сидней осматривать дома, и Нелл воспользовалась поездкой, чтобы подробно поговорить с отцом. Впрочем, смелости она набралась, только когда поезд уже подъезжал к Литгоу.

– Знаешь, папа, – начала она, – по-моему, в конце концов нам придется просто построить этот дом. Вряд ли мы найдем уже готовый с двором в центре. Проект мы можем заказать Донни Уилкинсу – заодно и избежим огласки.

• Предыдущая
• 97/125
• Следующая