Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас - Кокс Джордж Х. - Страница 22

Шазель был явно шокирован разговором с инспектором, потому что, казалось, не замечал, что ящики стола остались открытыми. Заглянув в них, достал какие-то документы, которые тут же сложил с другими бумагами.

Франсуа жалел, что не мог заглянуть в них: Шазель разорвал все на мелкие кусочки и бросил в корзину для мусора.

Колокола пробили девять. На улице было тихо, только время от времени проезжали машины.

Шазель, который все еще сидел, вдруг резко встал, подошел к стеллажам и открыл панель, за которой спрятан был миниатюрный бар. Достал какую-то бутылку, бокал и вернулся на место.

«Его размышления могут тянуться часами. А что, если попытаться выйти? Нет, может услышать и поднять крик. Хорошо же я буду выглядеть. Подожду, пока ляжет спать. Хотел бы я знать, что он может сказать полиции… Наверняка сейчас начнет звонить адвокату…»

Шазель поднял трубку, начал набирать какой-то номер, но остановился. Трубка с лязгом упала. Налил себе еще. Снова встал, сунув руки в карманы пиджака, и повернулся к полкам с книгами.

«Он совершенно спокоен, явно с легкостью нашел алиби на тот вечер, когда произошло покушение. Завтра сможет доказать, что был с друзьями».

От пронзительного звонка телефона оба мужчины вздрогнули. Шазель снял трубку, хотя не без колебаний.

— Алло? Да, это я. Кто у телефона? Мадам Малле? Добрый вечер. Нет, я его не видел. Нет, у меня его не было. Нет, ничего, спокойной ночи.

Положил трубку.

«Это была Джульетта. Вернулась, беспокоится… Обзванивает всех, чтобы найти меня. Нужно поскорее возвращаться домой, пока она не сообщила в полицию о моем исчезновении. Чего же тянет Шазель, разве он не собирается спать?»

Шазель пил. Уже пятый бокал. Вдруг поднялся и исчез из поля зрения Франсуа.

«Что делать? Не будет же он расхаживать по квартире всю ночь…»

Потом кое о чем вспомнил.

«Я позабыл о деньгах. Не вернул его миллион. Положу его куда-нибудь, хотя бы под матрас».

Достав пачку банкнот, тихонько подполз к кровати, поднял угол матраца и сунул туда пачку. Потом снова занял предыдущую позицию, держа нож для бумаг в правой руке. И тут ноги под ним подогнулись и кровь прихлынула к лицу.

Стоя посреди комнаты с закрытыми глазами, Виктор Шазель приставил револьвер к виску. Пальцы его нажали курок.

Франсуа вскочил как безумный, забыв об осторожности и крича:

— Вы с ума сошли! Не делайте этого!

Шазель повернул к нему изумленное лицо, но было поздно. Франсуа замер, оглушенный грохотом выстрела, и потрясенно уставился на черную дыру в виске Шазеля, который медленно падал вниз, казалось, все еще глядя перед собой гаснущим взором, отмеченным печатью смерти. Хлынул поток крови, револьвер упал на ковер, и его скрыло осевшее тело самоубийцы.

В двери позвонили, потом нетерпеливо застучали. Франсуа был не в состоянии сделать ни шагу, хотя прекрасно понимал, что должен спрятаться, исчезнуть. Не был способен ни на что, стоя над телом Шазеля, только повторял как заведенный:

— Сейчас войдут, меня арестуют и обвинят в его убийстве.

Звонки прекратились. Теперь в дверь грубо колотили. Франсуа вынул из кармана платок и вытер вспотевший лоб. Температура поднялась снова.

С треском вылетели входные двери. В дверях гостиной остановился какой-то человек, окаменев при виде этой сцены. Франсуа еще успел пробормотать:

— Было бы слишком…

И потерял сознание.

Инспектор Туссен сказал:

— Он здорово все рассчитал. Конечно, револьвер принадлежит ему. Застрелил Шазеля в упор, обернув оружие платком. Потом успел еще сжать пальцы жертвы на рукоятке револьвера до появления Дампьера.

— Ну а мотив? — спросил чей-то голос.

— Шазель собирался вышвырнуть его с работы. Три дня назад вынудил Малле принести извинения в присутствии сотрудников за некий инцидент, после которого Шазель счел себя оскорбленным. Кроме того, старик, который был весьма сластолюбив, крутился вокруг его жены. Так что… так что все сходится. Выехал из дому около семи и прибыл к Шазелю четвертью часа позднее. Поставил машину на мосту Коленкур, где запрещена стоянка. Шазеля дома не было. Малле попал в его квартиру с помощью подделанных ключей, которые заказал одному слесарю с улицы Лафайет. Тот опознал его. Войдя в квартиру Шазеля, укрылся в комнате, ожидая его возвращения. Шазель вернулся, но не один. Малле пришлось вновь ждать подходящего момента. Потом явился я, и он слышал весь наш разговор. Решил, что появилась возможность свалить все на самоубийство. Ведь я хотел доказать, что Шазель хотел убить шантажиста, так почему ему не совершить эффектное самоубийство?

— Да, — заметил другой голос, — но он же слышал, как вы предупреждали Шазеля, что ваш человек стоит снаружи под дверью. Как же он собирался выбраться?

— После убийства Шазеля намеревался укрыться где-нибудь в коридоре, потом бежать, воспользовавшись суматохой. Только вот после убийства его подвели нервы. Разве не так, месье Малле?

— Это неправда. Он застрелился сам.

Что в таком случае вы делали в его квартире?

— Я… Он украл мой револьвер, и я хотел забрать ею.

Туссен с сочувственной улыбкой призвал коллег в свидетели столь абсурдного ответа.

— Вы хотите, чтобы мы поверили, что Шазель украл у вас этот револьвер? Зачем бы ему это делать?

Не знаю. Может быть, ему нравилось иметь револьвер.

— А вам зачем так срочно он понадобился?

Франсуа с трехдневной щетиной выглядел весьма неважно. Он чувствовал, что не в силах выкручиваться, и неуверенно сказал:

— Думал, что жена изменяет мне с Шазелем. Может, это вас удивит, но я собирался убить их обоих, а потом застрелиться.

— Вы много пьете, месье Малле?

Франсуа не ответил. Все смотрели на него с отвращением. Жалобным тоном он спросил:

— Можно мне увидеться с женой?

— Позже. Она тоже хочет вас видеть, но нельзя, пока мы не получим вашего признания.

«Значит, я погиб, и по собственной вине. И все из-за абсурдной ревности и любви к Джульетте. Не страдай я так каждый раз, когда она разговаривает с любым мужчиной, не начал бы пить и ничего бы не произошло. А ведь у меня не было причин утверждать, что она меня обманывала. Да, я заслужил то, что со мной произошло. Я последний дурак и должен за это заплатить. Но не за убийство, которого не совершал. Нет, не за него. В такой ситуации мой последний шанс — рассказать им все. Мне должны поверить».

— Я хочу рассказать вам все.

Заметил легкий жест инспектора, следом за которым стенографист взял ручку.

— Все началось пятнадцать дней назад…

Как это было легко! Давно таимые слова сами приходили так быстро, что стенографист с трудом поспевал за ним. Франсуа говорил, говорил и говорил, не заботясь, звучит это убедительно или нет.

— Итак, — сказал Туссен, — вы хотите, чтобы я поверил, что вы убили Сентена, приняв его за Шазеля?

— Да, я убил его, взял его бумажник и тот миллион, который был в пакете. Шляпу выбросил на кладбище.

— Вы надо мной смеетесь. Я рассказал эту историю Шазелю, пока вы подслушивали, и теперь вы повторяете ее мне, приписывая себе поступок Шазеля. На что вы рассчитываете?

Франсуа бессильно вздохнул, но упрямо повторил еще раз свой рассказ о самоубийстве. Говорил о своем испуге, о присланном ему пакете со свинцовой трубой и письме и рисунке, о встрече с Мартином, телефонном разговоре, наконец, о встрече на станции метро и смерти Мартина.

— К чему вы клоните? Ваш рассказ довольно логичен, но нет никаких доказательств, его подтверждающих. У вас нет бумажника Сентена, как и того миллиона, который вы якобы забрали. У вас есть письма, которые вы якобы получили от Мартина, но вы могли их написать и сами.

Малле пришел в голову еще один отчаянный аргумент.

— А свинцовая труба со следами крови Сентена, которую вы получили вместе с письмом Мартина, указывающим на меня, как на виновника?

Инспектор добродушно усмехнулся, ударил рукой по столу и сказал: