Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас - Кокс Джордж Х. - Страница 39

— Полиции не было, — сказала она.

Следом за ней я вошел в неуютный гостиничный номер. На комоде стоял радиоприемник, который включался, если опустить в него четвертак. Потертый чемодан Анжелики лежал на складном столике. Во всей атмосфере было что-то жалкое. И сама Анжелика, с ее тяжелыми волнами черных волос, с ее красотой, из-за которой я так часто предавал самого себя, чье существование действовало на меня так угнетающе и мучительно, выглядела как конец всему. Но я ее не жалел. Ничего к ней не испытывал. Она была только помехой на моем пути, препятствием, которое нужно было устранить.

Выглядела она совершенно разбитой, словно вообще не спала. Закурила. Кисло глядя на меня, ждала, что я скажу. Я вспомнил вдруг, что еще прошлой ночью я в каком-то ослеплении видел в ней свое истинное счастье, а жизнь с Бетси и Рикки воспринимал как сплошные обман и ложь. При мысли об этом все во мне сжалось и вспыхнул гнев. Черт возьми, это она втянула в нашу жизнь Джимми, а все ее безумное, тянущееся уже два года увлечение, ее женская слабость, с которой она покорно льнула к нему, несмотря на все унижения, которым он ее подвергал, и почти так же покорно позволила выгнать ее вон. Однажды связалась с ним — так почему не следила за ним? Почему позволила ему войти в жизнь Дафны? Почему покорно собрала чемодан и притащила его ко мне?

В ярости я заорал:

— Ну, надеюсь, теперь ты довольна?

Я знал, что обвинение это незаслуженное. И понимал, что она может ответить мне тем же. Но ничего подобного. Она просто стояла у окна, волосы тяжелой волной падали на плечи, и казалась грустной и спокойной.

— Расскажи мне о Джимми, — попросила она.

— Что еще можно сказать? Кто-то застрелил его. Прошлой ночью. У него дома.

— Но кто?

— Откуда я знаю? Что я знаю о Джимми Лэмбе? Скорее уж это должна знать ты.

Очень-очень тихо она спросила:

— Думаешь, это сделала я?

Мне хотелось швырнуть ей в лицо:

«Почему бы и нет? Ты была от него без ума, а он ни в грош тебя не ставил. Перед тем как он был убит, вычеркнул тебя из своей жизни».

Но она его не убивала. Время смерти подтвердило это. И я был достаточно в своем уме, чтобы понять, что не время устраивать допрос. Убийцей она не была, была только досадной помехой. Нужно было ее обезвредить — ради Бетси, ради Дафны, ради Старика и, прежде всего, ради меня.

— Я знаю, что ты его не убивала, — сказал я. — Полиция утверждает, что он был убит между половиной второго и половиной третьего. В половине второго ты уже час была у меня.

Так ты уже говорил с полицией?

— Разумеется.

— А та женщина, гувернантка, — тоже?

— Да.

— Значит, тебе пришлось сказать им обо мне. Теперь это раздуют газеты и, разумеется, все узнает Бетси. Господи, какую кашу я заварила! Ах, Билл, если бы ты знал, как мне жаль!

Я видел на ее лице только заботу обо мне и отвращение к себе самой. Господи, что за благородство! И вдруг мне опротивела вся та игра, в которую я собирался ее втянуть, та ложь, которая казалась мне такой ловкой, безопасной и даже остроумной.

— Ты должна знать, — начал я, — что я им о тебе не сказал. И Элен тоже.

И я рассказал ей, что сделал. И, рассказывая это, уже не видел себя — шикарного организатора, триумфально занявшего пост вице-президента, но жалкого чиновничка, летящего куда ветер дует, поступившегося всеми принципами в трусливом желании спасти свою шкуру и угодить хозяину. Было бы много легче, не наблюдай она все это время за мной. Но огромные синие глаза, неотрывно глядевшие на меня, хоть и не видел я в них ни малейшего укора, их сосредоточенный, чуть удивленный взгляд словно оценивал меня, словно говорил: — И это человек, которого я когда-то любила!

И хотя знал, что я только приписываю ей эту роль, не мог избавиться от впечатления, что за ней право морально осуждать меня, и ненавидел ее за это. Кем она себя воображает, чтобы судить меня?

Когда я умолк, она все так же продолжала не отрываясь глядеть на меня. Закурив новую сигарету, едва не равнодушно спросила:

— Значит, вот как обстоят дела?

— Да.

— Ты обязан думать о Дафне. Если полиция меня выследит и у меня не будет алиби, придется рассказать правду и тем самым уничтожить тебя в глазах Кэллингема… но если я не скажу правду, они подумают, что это сделала я.

Эта голая констатация фактов звучала для меня как обвинительный приговор. Но ее тон нисколько не изменился и глядела она на меня все с той же виноватой немой покорностью. Так как я не ответил, спросила:

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

«Умерла — подумал я. — Исчезла. Сгинула бесследно. Нет, никуда она не денется. Анжелика — мой крест, мое проклятье, женщина, созданная для того, чтобы меня погубить».

Стоя спиной ко мне, она смотрела из окна на далекую панораму крыш и труб. Теперь вдруг обернулась.

— Я никогда, знай это, не была в квартире Джимми; он бы меня туда и не пустил. В Нью-Йорке мы были всего несколько недель и еще не завели знакомств. Пожалуй, полиция меня не найдет.

— Не беспокойся — найдет. Джимми был убит из твоего пистолета.

— Из моего пистолета?

— Того, что в ту ночь ты прятала под подушкой. Трэнт нашел его возле трупа и показал мне. Разумеется, я его сразу узнал. Ты знала, что он у Джимми?

Она кивнула.

— Знала. Он его отобрал. Три дня назад.

— Почему?

— Это произошло, когда он пришел сообщить, что женится на Дафне. Видимо, ждал, что я устрою ему скандал. Но ничего подобного я не сделала. Это его взбесило и… Короче, мы были в спальне. Мне удалось достать из-под подушки пистолет. Это его охладило. Позднее, уходя, попросил его у меня. Мол, у него нет денег, хотел его заложить. Ну, я и отдала.

Все это говорила она так спокойно, как о совершенно заурядном эпизоде, который может произойти в самых обычных человеческих отношениях. Я представил их двоих, как они упиваются своей душераздирающей драмой, как ругаются, угрожают друг другу оружием и вдруг, совершенно внезапно мирятся и решают заложить пистолет, чтобы Джимми в каком-нибудь шикарном баре мог угостить Дафну парой коктейлей. Я снова полностью осознал все безумие и беспорядок их жизни, и чувство вины, возникшее у меня до того, совершенно исчезло. Что бы она ни значила для меня когда-то, теперь это была моральная развалина — невротичка, погубленная безумной связью, которую я никогда не смогу понять, но за которую я без малейших угрызений совести могу ее презирать. И от этого нового уверенного ощущения во мне снова проснулось желание чем-нибудь ее обидеть.

— Видно, ты дала ему и мой перстень, чтобы заложить заодно? Полиция нашла его у Джимми в квартире.

Медленно начала краснеть. Вначале красное пятно проступило на шее, потом краска стыда постепенно залила лицо.

— Да, я дала ему этот перстень.

— Чтобы он его сдал в залог?

— А почему бы и нет? — Ее покрасневшее лицо казалось моложе и ранимее, но глаза метали молнии. — Ты же не воображаешь, что я берегла его как сувенир любви?

— В ту первую ночь он был у тебя на руке.

— Ну и что из того, что был?

— Ты!.. — Но я овладел собой. Не имело смысла продолжать в том же духе. Спросил наугад:

— Где ты купила тот пистолет?

— В одном ломбарде на Третьей авеню.

— Сообщила им свое имя?

— Конечно.

— Анжелика Хардинг?

— Анжелика Робертс.

Это я сам должен был сообразить. Когда Поль звонил в отель, уже вышло недоразумение с фамилиями. Но я всегда Бог весь почему воспринимал Анжелику только под нашей общей фамилией и привык к этому. Теперь мой разум снова поспешно заработал: может быть, нас спасет хотя бы эта мелочь.

— Какой ты назвала адрес?

— На Западной десятой стрит. Там, где я жила.

И снова мне показалось что в комнате — лейтенант Трэнт, словно стоит он у меня над душой. Но на этот раз он не представлял для меня угрозы. И Анжелика тоже. Я знал, что справлюсь с обоими.