Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас - Кокс Джордж Х. - Страница 49

Бетси вернулась около полуночи. Не снимая плаща, влетела в гостиную.

— Как успехи, Билли?

— Никак. Я ее видел. Это все.

Стоя в дверях, она уставилась на меня.

— Но разве она ничего тебе не сказала?

— Абсолютно ничего.

Сняв плащ, бросила его в кресло.

— Я рассказала отцу. Вначале он подпрыгнул до потолка. Потом успокоился. Позвонил комиссару, тот его приятель. Попросил как-нибудь скрыть от журналистов, что она была твоей первой женой. Комиссар обещал сделать все, что в его силах.

Подойдя ближе, села на подлокотник кресла, с осунувшимся от тревоги лицом.

— Милый Билл, не расстраивайся так. Ты сделал для нее все, что мог. Знаю, тебе тяжело. Но это не значит, что она…

Она запнулась.

— Не значит что? — спросил я.

— Я хочу сказать, что она тебя особенно интересует. Разумеется, она тебя интересует, но… ах, Билл…

Она прижалась ко мне. В этот миг я понял, что весь вечер страдаю от мысли, что моя прежняя любовь к Анжелике вдруг проснется из-за того, что случилось. Господи, неужели я все-таки сделаю ее несчастной?

Я не хотел прикасаться к ней, я не хотел ни к кому прикасаться — и с этой мыслью я обнял ее и посадил на колени.

— Бетси, девочка моя, ты же знаешь, что между нами все по-прежнему.

Она меня ласково поцеловала.

— Мне жаль ее. Правда. Но дело в тебе и Рикки. Я о вас думаю.

Мы спали вместе, но и тут что-то стояло между нами. Еще долго после того, как Бетси уснула, я думал о ней, о Рикки и об Анжелике в камере на Центр-стрит. Пытался думать о ней с благодарностью. Но не мог. Мог ее только ненавидеть. Проклинать. Господи, зачем она вообще появилась на свет?

Наконец я тоже уснул, но, проснувшись, не чувствовал себя лучше. Днем я изнывал на фирме. Перенес даже разговор со Стариком, который информировал меня о своем разговоре с комиссаром и великодушно заверил, что не ставит мне в вину мои прошлые отношения с Анжеликой. Но чувствовал я себя так, словно всю неделю был болен. Встреча с Бетси была для меня мукой. И последовавшая ночь тоже. И еще два дня.

Об аресте Анжелики писали в газетах, но именовали ее Анжеликой Робертс и особого шума не было. Анжелика была заурядной особой, задержанной для допроса по заурядному делу об убийстве. Вне связей с семейством Кэллингемов прессу она не интересовала.

Трэнт тоже не отзывался. Поскольку я был уверен, что он меня подозревает и тянет только с каким-то умыслом, его молчание действовало мне на нервы не меньше, чем прямая атака. Не знаю, в который уже раз я говорил себе, что это неестественное состояние невыносимо, и думал позвонить ему и во всем сознаться. Но каждый раз меня останавливали остатки самоуважения и мысль о Бетси.

На третий день, когда я собирался обедать, Трэнт позвонил мне в кабинет. При звуках его голоса мне стало легче.

— Мне очень жаль, мистер Хардинг. У меня для вас плохие новости. Адвокат мисс Робертс всячески старался доказать ее алиби. И мы пытались тоже. Но ничего не нашли. Сегодня утром прокурор вынес обвинение.

— Хотите сказать, что она пойдет под суд?

— Вот именно. К сожалению, она отказалась от всякого сотрудничества. Прокурор не сомневается в ее вине. И убежден, что сумеет это доказать.

Все кончилось, прежде чем я пришел к какому-то решению. И еще раньше, чем я понял, что делаю, сказал:

— Мне нужно с вами немедленно поговорить.

— Пожалуйста, мистер Хардинг. Я здесь, на Центр-стрит. Приходите. Помолчав, он добавил:

— Я рад, что вы наконец решились. Так будет лучше для всех.

На Центр-стрит я поехал в такси. Никогда мне и в голову не приходило, что я могу сделать это, не посоветовавшись с Бетси, не предупредив Старика. Но все это было уже неважно, я только ощущал чисто физическую потребность ослабить нажим. И даже не пытался понять загадочный намек Трэнта. Речь шла об одном — отдать Анжелике долг, раз навсегда избавиться от этой обузы.

В здании на Центр-стрит охранник отвел меня в ту же комнату, в которой я уже был, или точно такую же. Скоро пришел Трэнт, со своей обычной приветливой, но теперь пугавшей меня улыбкой.

— Надеюсь, вы не раздумали, мистер Хардинг?

— Нет.

В комнате стояли простой деревянный стол и стул. Усевшись, он взглянул на меня.

— Чтобы вы были в этом уверены, думаю, будет лучше, если я вначале познакомлю вас с некоторыми фактами. Боюсь, я был с вами не совсем откровенен. К сожалению, полицейские не всегда могут придерживаться правил. По большей части я все знал с самого начала. Знаете, как только мистер Кэллингем назвал мне по телефону ваше имя, я подумал, не тот ли вы Уильям Хардинг, который написал «Зной юга». Прежде чем ехать к вам, просто так, по привычке, посмотрел фотографию на обложке книги. Я только что вернулся из квартиры Лэмба и в кармане еще лежал перстень с дельфином. Разумеется, я тут же узнал в нем перстень, который был на пальце вашей бывшей жены. Так что я уже тогда знал, что она в этом замешана и что вам тоже есть что скрывать. Раз вы отрицали, что перстень вам знаком, я понял, вы что-то скрываете. А когда я, еще позднее, показал вашу фотографию миссис Шварц, она опознала в вас человека, который дрался с Лэмбом в коридоре дома, где жила мисс Робертс, мне стало ясно, что вы скрываете.

С каким-то болезненным интересом, словно все это не имело ко мне отношения, я подумал: «Значит, женщина, которая вышла в ту ночь из такси, была миссис Шварц».

Лейтенант Трэнт наклонился ко мне через стол, все такой же бесконечно терпеливый, как всегда.

— С самого начала я мог пригласить вас на допрос. Но мне казалось, что я вас хорошо понимаю, хотя только по «Зною юга». Сказал бы, что вы романтик, мистер Хардинг, но в то же время человек ответственный. Не любите, когда на вас давят, когда вам угрожают, но всегда сделаете то, что сочтете правильным. Если я буду на вас давить, решил я, ничего не добьюсь. Если, наоборот, оставлю вас в покое и только время от времени буду вас беспокоить, вы, несомненно, когда придет время, решите что ваш гражданский долг для вас важнее, чем некие химеры романтической галантности.

Я едва его слушал; превозмогая усталость, тупо внимал его словам. Умные глаза, словно любующиеся своим умом, упорно изучали мое лицо.

— И, как видите, все так и вышло. Несколько позднее, чем я ожидал, но получилось. Когда до вас дошло, что ей все равно будет предъявлено обвинение, когда вы поняли, что уже ничем не можете ей помочь, решились сказать правду. Уверяю вас, прокурор оценит ваши показания. Все пройдет без сучка, без задоринки.

Я все еще усиленно пытался понять смысл его слов. Удивительно тихий для полицейского голос доносился как сквозь туман.

— Вы, конечно, встречались с вашей бывшей женой после ее возвращения в Нью-Йорк, правда? И даже пытались ей как-то помочь, когда возникли проблемы с ее навязчивым, опасным и непредсказуемым любовником. Когда его застрелили, вы знали — это она. Из этого не следует, что у вас были какие-то доказательства, что вы в юридическом смысле стали соучастником преступления. Но вам настолько хорошо известны были обстоятельства, что вы не сомневались, кто это сделал. А ваше отношение к убитому — что он ничего иного и не заслужил — определило ваше дальнейшее поведение. Решили защищать ее, помочь ей скрыться.

Не мигая, глядел я ему в лицо, словно не в силах оторваться от этой уверенной, ободряющей улыбки.

— Я даже знаю, что в день после убийства вы были в отеле «Уилтон». Наверняка дали ей денег. И проводили на поезд. Насколько я вас знаю, вы не колеблясь подтвердили бы ее алиби, будь вы в ту ночь один, а не с мисс Дафной.

Душа моя настолько отупела, что только теперь, когда он мне все выложил, я понял, что это все меняет. И это так меня ошеломило, что я вначале испытал лишь ужас от того, как ловко он все раскрыл, и от того, как неверно, как абсурдно все интерпретировал.

— Вы думаете, я пришел дать показания против Анжелики?