Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас - Кокс Джордж Х. - Страница 61

— А ты не допускаешь такой возможности? Можешь представить, чтобы Старик позволил такому ничтожеству безнаказанно ему угрожать? Можешь…

— Но, Билли, дорогой, Старик ведь в ту ночь был в Бостоне, выступал на банкете прессы. Я читала об этом в газетах. И речь тоже. Я читаю все его речи. Он прекрасный оратор. Мог стать политиком. Ты это знаешь? Он и так фигура. Но мог бы достичь самой вершины. Даже стать президентом.

Простодушная гордость в ее тоне была столь же невероятна, как и все остальное, с ней связанное, но слышал я ее как в тумане, совершенно убитый, что моя версия лопнула как мыльный пузырь. Я же тоже читал в газетах отчет о банкете, и задумайся хоть немного, понял бы, что Старика следует исключить из числа подозреваемых. Только мне это и в голову не пришло, и не кто иной, как Поль, избавил меня от заблуждения. Сокрушенно озирая роскошный интерьер, я с отчаянием думал, что совершенно напрасно вторгся в личные дела моего лучшего друга и что снова оказался там, откуда начал.

— Значит, все, что я здесь вижу, — это от Старика?

— Ну что ты, как можно! Ты имеешь в виду квартиру и все такое? Это было бы ужасно — я ведь не содержанка какая! Это не по нему.

Уставившись на нее, я после паузы спросил:

— Хочешь сказать, он тебе вообще ничего не дает?

— Ну, конечно, дает. Подарки. Личные подарки. Знаешь, там шубку, или браслет, или колье… ну, все время понемногу. Иногда мне хочется, чтобы он перестал, потому что Поль…

— Что — Поль?

— У Поля свой бзик. Знаешь, мы с ним не разговариваем о Старике. Думаю, не вспомнили ни разу с того момента, как в самом начале обо всем договорились. Но мне кажется, Поль о нем непрерывно думает и вбил себе в голову, что как только Старик мне что-то подарит, должен перебить его чем-нибудь большим и лучшим. Наверно, хочет доказать, что тоже что-то значит, и заставить меня больше любить его. Глупенький. Должен бы знать, что я его и так люблю. Одно дело — он, и совсем другое — Старик. Просто все так сложилось, и все. Иногда мне так хочется ему сказать, что не нужно выбрасывать такие деньги, только я не сильна в объяснениях, и Поль — ну, он таков, каков есть.

Меня снова охватило давешнее возбуждение.

— У Поля ведь нет своего состояния, правда? По крайней мере, он мне так говорил.

— Где бы он его взял? Сколько я его знаю, не имел ни цента. Когда-то давно — может быть. Но не сейчас.

— Как же он тогда, черт возьми, может себе все это позволить?

Поли явно была в недоумении.

— Вот именно. Именно об этом и Джимми спрашивал. Ну, я не знаю. Ведь у него есть работа, правда? Платит из тех денег, что зарабатывает в фонде.

Я не знал, что у Поля за оклад. Никогда об этом Бетси не спрашивал. Но когда теперь я над этим задумался, голову готов был дать на отсечение, что никакой оклад бы не перекрыл одних его подарков — доказательств любви. «Именно об этом и Джимми спрашивал». И вдруг все стало для меня настолько очевидным, что я поразился, почему же не сообразил этого раньше. «Фонд Поли Фаулер по накоплению мехов, драгоценностей и автомобилей» — так снова и снова Поль именовал фонд Бетси, и все подшучивал над тем, что из фонда кое-что перепадает и ему. В этом был весь Поль — небрежно и цинично маскировать то, что было слишком похоже на правду. Звенья цепочки сомкнулись вдруг там, где я меньше всего ожидал. Встреча, после которой у Джимми появятся деньги? Нет, Джимми шантажировал не Старика. Для такого крупного зверя он был слишком слаб. Но Поль, растратчик, на след которого он напал так же легко, как я, — это совсем другое дело. Для шантажиста мелкого калибра, каким был Джимми, Поль при правильном подходе мог стать источником процветания на многие годы.

— Поли, ты помнишь тот вечер, когда произошло убийство? — спросил я.

— Конечно, помню. Это было в четверг, когда я крашу волосы.

— Волосы?

— Жуткое дело! Это так сложно. Одна девица с Беверли Хиллз меня научила, как это делается, но не могу найти никого, кто бы умел как следует. Серьезно, где я не спрашивала! Так что всегда приходится самой. Поль этого терпеть не может. То есть я ему никогда не позволяю смотреть на это. Так что я все приготовлю в ванной, а потом запрусь в спальне. И занимает это четыре часа, все эти процедуры и так далее. Потому Поль так и злится. Ты же знаешь, какой он. Не выносит просто сидеть и в одиночку смотреть телевизор. Никак не может понять, почему я не делаю это днем, но у меня то то, то это, никак не успеть…

Вот оно, алиби Поля! Вечер, проведенный дома с женой, — это был вечер, когда Поли, запершись на четыре часа в спальне, красила волосы! Все прояснялось с невероятной легкостью. Я встал, колени у меня подрагивали.

— Большое спасибо, Поли. Мне очень жаль, поверь. Нужно бежать.

— Да ничего, Билл, я рада была тебе помочь.

Проводила меня к дверям. Во время нашего разговора я замечал в ее глазах какое-то странное любопытство, но теперь оно исчезло. Лицо Поли осветила широкая довольная улыбка.

— Я вдруг сообразила, как ты узнал про меня и Старика. Дафна, правда?

— Точно.

— Однажды на яхте застала нас в каюте. Давным-давно. Я почти забыла. Ну, вот мне и полегчало, а то все ломала голову…

Она поцеловала меня.

— Но Бетси я бы не говорила. Знаешь, она так же старомодна, как и ее отец, а раз Поль работает в фонде и тому подобное… Ну, ты понимаешь?

— Само собой. И ты не говори Полю, что я был здесь. Ни к чему ему знать.

— Конечно, — сказала Поли. — Полю я бы и так не сказала. Прощай, золотце. До встречи.

Решение найдено. В этом я был уверен. Реальных доказательств пока еще не было, но то, что Поль сорит деньгами, прямо било в глаза, а нужные доказательства этого, скорее всего, найдутся в учетных книгах фонда. Джордж Дарт, бухгалтер издательства Кэллингема, — мой хороший приятель. Хотя на этой фирме меня теперь считают ненормальным, Джордж — я в этом уверен — сделает для меня проверку. А доступ к книгам мне обеспечит Бетси. Шестой час. Должна уже быть дома.

Я взял такси. Вначале чувствовал только наслаждение от неожиданного триумфа над Трэнтом и Макгайром и что-то вроде шока насчет Поля. Но по мере приближения к дому меня начала мучить мысль, как подействует это на Бетси. Правда, я избавлю Рикки от выступления в суде и наш брак — от распада, это так, но ценой жертвы другого, составляющего смысл ее жизни, — ее фонда. Что бы ни случилось, именно Бетси придется хуже всего. Бедняжка Бетси, единственная из нас, кто не грешен ни в чем. Открывая дверь в квартиру, услышал ее голос: «Билл!» — и ее шаги, направлявшиеся ко мне, и второй раз сегодня ощутил себя палачом.

Она появилась в холле. Я ждал холодную, непроницаемую маску, как прошлой ночью, но, потрясенный и благодарный, увидел нежное, улыбающееся лицо.

— Ах, Билл, — поцеловала она меня, — мне так стыдно за вчерашнее. Можешь ли ты простить меня?

— Я тебя?

— Целый день я провела у отца — он сказал мне, что ты вместе с Рикки решил выступить в суде. Бушевал, безумствовал, угрожал мне самыми ужасными карами, чтобы заставить отговорить тебя. И пока я его слушала, до меня дошло: вчера ночью я была так же ужасна, как он. Ты веришь, что она невиновна, и больше ничто на свете не имеет значения. Ты не смеешь дать себя отговорить, ты должен продолжать наперекор всему. Как же я могла быть такой невозможной, такой ограниченной, такой тупой?

Бетси удивляла меня снова и снова. Неужели я до сих пор не понял, что она идеал — идеал жены и матери? Я поцеловал ее в губы, и в глаза, и в ушко. Почувствовал стыд за то, что боялся встречи с ней, и исчезли все опасения сказать ей все в открытую.

— Возможно, — начал я, — что выступать в суде мне не придется. И до суда над Анжеликой дело вообще не дойдет. Полагаю, я узнал, кто убил Джимми.

Обняв одной рукой за плечи, отвел ее в гостиную, подальше от кушетки в холле, напоминании о порывах моего второго «я», с которыми я справился. Рассказал ей все. Вначале собирался умолчать об отношениях между ее отцом и Поли, но потом рассказал и об этом, ибо понял, что, скорее, обидел бы ее этим, чем защитил. Когда поделился с ней, в чем подозреваю Поля, для нее это был ужасный удар. Видно было по лицу. Но внешне приняла это так, как я и ожидал. Только грустно пожала плечами.