Крах - Шевцов Иван - Страница 12
- Предыдущая
- 12/55
- Следующая
Так ответил русский поэт-патриот на циничную провокацию сионистов, утроивших с благословения Ельцина, Козырева, а, возможно, и патриарха иудейский праздник Ханук в Кремле.
Телохранитель, здоровый парень, бывший работник Московского уголовного розыска, проводил Евгения до самой двери его квартиры. Раньше он провожал хозяина только до лифта. Евгений своим ключом открыл дверь и окликнул Таню. Она вышла в прихожую молча, устремив на мужа вопросительный взгляд, в котором Евгений уловил искорки подозрения.
— Ты в порядке? — произнес он дежурную фразу, позаимствованную из американских фильмов, и проскользнул мимо нее в ванную. Ему не хотелось раздражать ее лишний раз запахом дорогих духов, принесенном от Любочки. На эту тему раньше у них был неприятный разговор, но Евгений всегда отделывался одним и тем же объяснением: «Не могу же я запрещать своим сотрудницам пользоваться духами». Однажды Таня поверила, а потом, не желая предаваться подозрениям, перестала обращать на это внимание. Спросила:
— Ужинать будешь?
— Попью чайку. И ты со мной за компанию, — ответил он, стараясь казаться усталым и озабоченным. Сообщение Тани об анонимном звонке выслушал рассеянно и равнодушно. И заключил: — Все это, Танюша, мелочи. Главное в другом, в служебном. Допустили мы серьезные просчеты, выплачивали непомерные проценты и многое другое. Появилась реальная угроза краха, банкротства. Понимаешь?
Он смотрел на нее пристально, точно ждал от нее совета или помощи. После продолжительной паузы она спросила:
— А выход? Есть какой-то выход? Что думаешь предпринять?
Евгений ждал этот вопрос, потому уже заранее, еще днем приготовил на него ответ. Он понуро уставился в чайную чашку и, не поворачивая головы, произнес:
— Пока что надежда на Анатолия Натановича. Единственная надежда, — повторил Евгений и, подняв опечаленные глаза на жену, сообщил: — В субботу мы встретимся с ним у нас. Так что, пожалуйста, постарайся принять его поприличней, как и положено персоне его уровня. Договорились? — Взгляд покорный, умоляющий, мол, пожалуйста, пойми, что это единственный шанс, последняя надежда.
И хотя Таня не очень разбиралась в банковском бизнесе и вообще в служебных делах мужа, она все же догадывалась, что дело серьезное, и тучи, сгущающиеся над головой Евгения, могут разразиться сокрушительной грозой. В то же время тонким чутьем наблюдательной женщины она догадывалась, что надежда на Ярового тщетна, что этот человек с алчным взглядом задумал какой-то коварный замысел. Нет, она не ощущала опасности для себя со стороны Анатолия Натановича — просто он был ей противен. И она спросила, ровным, без интонации голосом:
— А если Яровой не поможет?
Евгений ответил не сразу. Он хотел понять смысл ее вопроса: «не захочет»? или «не сможет»?
— Тогда придется идти на крайнюю меру, — решительно сказал Евгений и цепко уставился на Таню, выдержав паузу, уточнил: — Бросать все к чертовой бабушке и сматываться за бугор. С деньгами, конечно.
— С чужими. — В ее голосе прозвучала ирония. Евгений проигнорировал неприятную для себя реплику, потому что Таня не столько спрашивала, сколько утверждала, и была права. Он понимал, что произнес трудные, пожалуй, трагические для жены слова. Больше сказать ему было нечего и он поднялся из-за стола, чтоб уйти от болезненного разговора, но Таня задержала его прямым вопросом:
— Это твое твердое решение или нечто вроде совета?
— Танюша, конечно же, совета, — взволнованно заговорил он. — Все надо взвесить, пока что это предположение, но надо быть готовым к худшему, чтобы вовремя принять трудное, но единственно верное решение. На днях я еду в Англию по своим делам, надо навестить Егора, и заодно по просьбе Анатолия Натановича. Там, возможно, по пути я заверну в Испанию и попытаюсь присмотреть для нас приличную хижину где-нибудь на берегу теплого моря.
Евгений считал, что такая соблазнительная перспектива утешит или, по крайней мере, успокоит Таню. Но он ошибся: Таня сходу отмела ее.
— Скажу сразу, чтоб ты не заблуждался: я из России ни на теплые, ни на холодные воды не поеду.
— Детка, не надо так сразу, подумаем, взвесим. Из двух зол выбирают наименьшее.
— Для меня самое большое зло — покинуть Родину.
«В таком случае придется мне ехать с Любочкой», — подумал Евгений в сердцах. Непреклонность Тани начинала его бесить, но он сдерживал себя, памятуя о предстоящей встрече с Яровым. В то же время решил бессловесно выложить свою обиду: начал стелить себе на диване в гостиной. Таня спросила:
— Ты примешь душ?
— Нет, — буркнул он обиженно.
— Я хорошо представляю жизнь на чужбине, вдали, как говорится, от родных могил, даже если ты материально обеспечен. Врач из нашей поликлиники уехала в Израиль и, представь себе, вернулась. Не могу, говорит, привыкнуть, где все чужое. А если уж евреи бегут со своей исторической родины, то как же русским жить вне России? — Этими словами Таня хотела смягчить раздражение мужа. Но он оставался непреклонным:
— Твой пример ничего не доказывает. Евреи возвращаются в Россию, а таких считанные единицы, не из ностальгии, а по причине двойного гражданства. Они свили свои гнезда в Израиле и не хотят оставлять в России. Это одна причина. Хотят быть и здесь и там, снуют, как челноки. А другая состоит в том, что власть в сегодняшней России принадлежит евреям. Они захватили все теплые места и без зазрения совести грабят страну. Я-то вижу, знаю. Яровому, пока правит Ельцин, незачем куда-то уезжать. А рухнет Ельцин, и Анатолий Натанович махнет за океан. Там он заготовил себе уютное гнездышко, и никакая ностальгия его не доймет.
— А ты не считаешь, что добровольная эмиграция — это измена?
— Кому? — нахохлился Евгений.
— Родине.
— Да что это за родина, в которой сплошной бардак и идиотизм? — кипятился он.
— Родина не виновата, — спокойно сказала Таня. — Виноваты предатели, обманом захватившие власть. Предатели не долговечны, а Пушкин и Чайковский — навсегда с Россией.
- Предыдущая
- 12/55
- Следующая
