Черный Магистр - Шхиян Сергей - Страница 22

• Предыдущая
• 22/66
• Следующая

Ротмистр снял фуражку, повертел ее в руках, не зная, куда пристроить, положил на резной столик и сел к столу. Вид у него был немного виноватый и, как все русские люди, вынужденные выполнять неправедные, по их мнению, приказы, начал извиняться за дурость начальства:

— Приказ об них, — он кивнул в мою сторону, никак не называя меня по имени, — пришел из губернии. Кто-то из наших доброхотов донес, что у вас проживает некто, извините, сударь, за грубое слово, безо всяких формальных бумаг.

— Это кто же у нас здесь такой доноситель? — сердито спросила Катя.

— Этого разглашать никак не положено, однако, как мы среди своих, не иначе как доктор Василий Егорович. Окромя него некому.

— Неужели Неверов? — поразилась Кудряшова. — Ему-то что за нужда пачкаться?!

— Думаю, исключительно из ревности.

— Как так, ревности? К кому?

— К им, — указал на меня глазами полицейский. — Он, доктор, тоже, видать, имел на вас виды. Простите за солдатскую прямоту.

— На меня? Почему? — смутилась и покраснела Катя. — Я, кажется, Василию Егоровичу никаких авансов не делала. Да и молод он для меня!

— Видимо, вашим состоянием весьма интересуется, — окончательно раздавил доктора ротмистр. — Как он человек небогатый, то и хочет женитьбой поправить дела-с.

— Фу, какая пошлость! — возмутилась хозяйка. — Он такой молодой, и какие мелочные расчеты!

— Не такие уж и мелочные, если принять в учет ваше состояние, — не согласился ротмистр.

— Впрочем, бог с ним, пусть это будет на его совести. Борис Николаевич, отужинаете с нами?

— Сочту за честь, — вежливо согласился названый гость.

— Тогда я пойду, распоряжусь, — сказала хозяйка и вышла из гостиной.

Мы остались с полицейским с глазу на глаз. Он еще дичился и смотрел на меня искоса. Наконец не выдержал молчания и спросил:

— А правда, милостивый государь, что вы императора Павла Петровича видели?

— Видел, и даже разговаривать довелось, — ответил я.

— И как они-с? Впечатлили-с?

— Честно говоря, нет. Маленький, дерганый и очень французской революции боялся.

— Как же такое может быть, коли они помазанники божьи, то должны и соответствовать! Государь должен за Россию перед Всевышним отвечать!

После недавно пережитого шока было необыкновенно интересно слушать рассуждения ротмистра о божественной сущности власти. Выручила меня Марьяна, принесла на подносе большой стакан водки и закускy. Борис Николаевич опять смущенно кашлянул в кулак, не поморщившись, засосал напиток и деликатно закусил маленьким кусочком хлеба с икоркой.

Катя не возвращалась, и я спросил у горничной, где она.

— Катерина Дмитриевна просила извиниться, они занемогли головой.

— У дам-с очень тонкая натура, — пояснил мне полицейский, — они чуть что, так сразу в слезы. Моя супруга, на что женщина полная, видная, а такую деликатность в натуре имеют, страх!

— Ваше благородие, еще водку пить будете? — не очень вежливо спросила ротмистра Марьяша.

Тот подумал, вероятно, взвешивая все за и против, после чего пришел к однозначному выводу:

— Пожалуй, что и выпью. У Екатерины Дмитриевны водка очень мягкого качества, — пояснил он мне, — так сама в горло и льется.

Марьяша пошла за следующим стаканом, а ротмистр обратил ко мне недоуменный взор.

— А вы почему не пьете?

— Не могу, у меня сегодня еще много дел. Нужно быть трезвым, — довольно двусмысленно ответил я.

— Ежели вы лыжи навострить собрались, — добродушно предупредил полицейский, — то напрасно. У вашего дома засада выставлена. Все равно далеко не Уйдете.

— Зачем же засада, куда мне отсюда бежать?

— Для порядка-с. Мало ли что, а начальство потом с кого спросит? С меня!

— Большая засада-то? — поинтересовался я.

— Это военная тайна, — строго сказал ротмистр. — Однако, как я вижу, вы человек с понятием и тверезый, могу открыться. На большую засаду у нас нижних чинов мало. Поставил на концах улицы по околоточному,

— Всего два человека, — удивился я. — Не мало ли?

Ответить ротмистр не успел, вернулась Марьяша со следующей порцией водки. Борис Николаевич благоговейно принял тонкий сосуд в свою большую руку, крякнул, поднял глаза к потолку и опрокинул его в широкий рот. После чего докушал кусочек хлеба и заторопился.

— Позвольте на сим откланяться. Супруга меня дожидается. Они, как я вам уже докладывал, хоть и полны-с телом, однако, очень деликатного суждения. Чуть что, так сразу в слезы.

Борис Николаевич встал, перекрестился на красный угол и принял от горничной фуражку.

— Так мы вас прямо с утра и ждем-с, — сказал он мне ласково, однако, и руки не подал, и козырять не стал, только слегка поклонился и, твердо ступая тяжелыми сапогами, вышел из гостиной.

Когда полицейский исчез, я тут же пошел в спальню. Однако, Катя не лежала, как я думал, с головной болью, а спешно переодевалась в дорожное платье.

— Ты куда это собираешься? — удивленно спросил я.

— Мы немедленно уезжаем, — ответила она.

— Что значит «мы»? Тебе-то зачем ехать?

— Я не отпущу тебя одного. Хватит с меня сумасшедших женщин с пистолетами и полиции. Я бегу с тобой!

— Катя, но ведь это опасно!

Женщина пристально посмотрела на меня, усмехнулась краешками губ.

— Я не хочу, чтобы тебя спасали другие женщины.

— О чем ты говоришь, какие еще женщины?!

— Найдутся, какие, — не очень связно ответила она, но прерывая сборов. — Я тебя одного не отпущу.

— Есть женщины в русских селеньях! — процитировал я Некрасова.

— Возьми с собой одежду Ивана Ивановича, ту, что ты носил. Может пригодиться, — распорядилась она. — Я чорез четверть часа буду готова.

— Совсем необязательно торопиться, — умерил я ее пыл. — Дом с двух сторон стерегут околоточные. — Сначала нужно разобраться с ними, а то поднимут шум.

— Вот напасть какая! — рассердилась Катя. Потом громко позвала: — Марьяша, иди сюда!

Та, как будто специально ждала у дверей, тотчас вошла в комнату.

— Там на улице какие-то околоточные следят за домом, сможешь заманить их в дом и напоить?

— Это кто же такие? — поинтересовалась Марьяна. — Никак Филимонов с Охряменкой? Так их и заманивать не нужно, они около заднего крыльца в кустах сидят, ждут, когда на кухню позовут.

— Это их приставили за нами следить? — сердито спросила Кудряшова.

— Их, голубчиков. Только вы, Катерина Дмитриевна, не опасайтесь. Я с ними быстро управлюсь. Скоро сами будут такими пьяными, что их самих можно будет украсть.

Девушка ушла, мы же остались завершать сборы.

— Тебе не страшно, — спросил я, — бросаться в такую авантюру?

— Мне страшнее оставаться в Троицке, толстеть и ждать старости.

— Мне не хочется втягивать тебя в неприятности, но, возможно, ты и права. Жить здесь молодой женщине противопоказано.

— Куда мы поедем?

— Сначала, — я задумался, какой выбрать маршрут бегства, — поедем на восток, потом повернем на Москву.

— А зачем делать такой большой крюк? — удивилась она.

— Чтобы нас не поймали. Искать-то станут именно в том направлении, а мы поедем в другую строну.

— Очень нужно, — возразила Катя. — Борис Николаевич меня искать не осмелится.

— Почему?

— Ему супруга не позволит. Она ротмистра ко всем женщинам ревнует, особенно ко мне.

— Зачем ему самому нас ловить, он пошлет телеграмму в губернию, нас там и без него арестуют.

— Не пошлет, — подумав, уверенно сказала Катя — И жена не разрешит, да и некому посылать. Телеграфа у нас здесь еще нет, а есть он только в городе*** да и то, слышно, тамошний телеграфист второй месяц в запое, может, и помер уже от пьянства.

Во время этого разговора я понял, что мой побег с самого начала стал развиваться не по классическим законам жанра Получался он какой-то очень уж ненатуральный. Вместо того, чтобы перелезть через крепостную стену и, отстреливаясь от многочисленных преследователей, броситься в быстрые, мутные воды какого-нибудь местного Терека, беглецы, вернее, беглянка принялась обстоятельно собирать в дорогу багаж. Оказалось, что налегке скрыться от преследователей совершенно невозможно, и для настоящего бегства нужно очень много нарядов и припасов.

• Предыдущая
• 22/66
• Следующая