Гиблое место - Шхиян Сергей - Страница 25

• Предыдущая
• 25/92
• Следующая

– Гадай, – согласился я, только я во все это не очень верю.

– Вода никогда не обманет, – упрямо сказала Ульяна, – на что гадать-то, добавила она, взглянув на Морозову, на угли али на кольцо?

– Погадай на кольцо, – зардевшись, попросила вдова.

Ульяна выдернула из юбки нитку, привязала к ней медное колечко и начала раскачивать его над водой в бадейке так, что оно слегка задевало гладь.

– Быть тебе, боярыня, любимой, – заговорила девочка каким-то сомнамбулическим голосом, – да не долго счастливой. Бури ты любишь, а гладь и мир не по тебе. На самый верх взойдешь, на самом верху умрешь. Сына твоего близ двух венцов вижу. Все ему кланяются, а он никому.

Наталья Георгиевна напряженно ловила слова простой деревенской девчонки.

– А про дочку скажи, как дочка-то, – заворожено спросила она.

– Про дочку много не вижу, – сказало усталым голосом Ульяна и положила руки на колени. – Жива будет, а как жизнь повернется, не знаю, на нее особо гадать нужно.

Однако погадать на девочку Ульяна не успела, дверь избы широко распахнулась, и в нее ввалилось несколько человек стрелецкого обличия, но незнакомого цвета кафтанах. О желто-зеленом стрелецком полке я не слышал. Были они при бердышах и саблях.

– Попались, ясны соколы! – сказал, выходя из-за спин солдат и довольно потирая руки, толстый мужчина с румяным, сытым лицом. – Давно мы вас поджидаем!

Я, было, дернулся инстинктивно к своему ятагану, но стрельцы оказались быстрее и двумя копья приперли меня к стене. Острия проткнули нательную рубаху неглубоко вошли в тело. Грудь окрасилась кровью.

– Ишь, какой шустрый! – довольно сказал толстяк.

Все произошло так неожиданно, что я ничего толком не понял. Мелькнула мысль, что меня все-таки выследили за инцидент с разгромленными стражниками.

По животу поползли струйки крови. На груди рубаха быстро краснела, а стрельцы, будто играя, шевелили в ранах концами бердышей. Пока было не очень больно, но сделалось страшно.

– Как деньги брал, слезы лил, и я тебе хорош был, – продолжил толстяк, – а отрабатывать, в бега наладился! Шалишь, холоп, кабалу отслужить надо.

Я сначала ничего не понял: какие я брал деньги, при чем здесь кабала! Потом понял, что меня, вероятно, просто с кем-то перепутали. Однако, взглянув в наглые, хитрые глазки толстяка, догадался, что здесь происходит обычный беспредел, и промолчал.

– Побегал и будет, – не дождавшись моего протеста, вновь заговорил наглец, – да ладно, будешь хорошо работать, может быть, и прощу! Ишь, какая баба лепая! – добавил он, переключив внимание на Наталью Георгиевну. – И тебя возьму за его долг, будешь мне пятки чесать!

Толстяк подошел к Морозовой и приподнял ее лицо за подбородок.

– Лепая, баба, лепая! И детки растут хорошие, А в побег ударитесь, запорю до смерти! – жестко добавил он.

Ситуация складывалась самая дурацкая. Что дальше делать, по-моему, никто толком не знал. Начни я выступать, возмущаться, меня бы или закололи, или забили. Поэтому я молчал и не дергался, ждал, чем все это кончится. Молчала и Морозова. Не дождавшись наших протестов, толстяк обратился к своим опричникам:

– Гулящему дать пару дюжин батогов, чтобы неповадно было бегать, да смотрите, не забейте до смерти. Знаю я вас! А бабу вечером ко мне приведете. Да глаз с них, холопов, не спускать!

Отдав распоряжения, он похотливо ухмыльнулся и, прихватив мой ятаган, вышел из избы. Холщовый мешок с деньгами, лежащий на полу, его не заинтересовал. Как только начальник исчез за дверями, два стрельца подхватили меня под руки и выволокли из избы. Сопротивляться не имело смысла, и я покорно подчинился их воле. Остальные стрельцы вышли вслед за нами. Один из нападавших, высокий парень с чистыми голубыми глазами, оставшийся здесь, скорее всего, за старшего, горделиво оглядел меня и своих товарищей.

– Ты, что ли, Ермола, гулящего холопа учить будешь? – спросил он здоровенного мужика, из тех двоих, что прокололи мне грудь.

– Можно и поучить! – с деланной неохотой ответил Ермола, довольно склабясь.

– Учи. Только помни, что боярин сказал, не забей до смерти!

Меня грубо швырнули на землю лицом вниз. Я попытался встать, но меня тут же придавили сверху за плечи и ноги. Я оказался лицом в грязи и едва смог повернуть голову, чтобы не захлебнуться. Было похоже на то, что методика истязаний была у них отработана до тонкостей, Ермола встал рядом со мной, и я краем глаза увидел конец толстой палки-батога, которым он оперся о землю.

Мне задрали рубаху. Первый удар по спине был хлесткий, с оттяжкой. От острой, нестерпимой боли я невольно вскрикнул.

– Не нравится! – радостно сообщил товарищам Ермола. – Гулять нравится, а учиться не нравится!

Снова свистнула в воздухе палка, и опять мне словно кипятком обожгло спину. Я буквально взвыл от боли... После десятого батога удары уже не ощущались. Я потерял сознание.

Очнулся я от нежных, но болезненных прикосновений к спине. Казалось, на ее месте теперь была сплошная горящая рана. Из горла невольно вырвался стон.

– Очнулся, – сказал надо мной женский голос.

Я открыл глаза. Перед лицом была бревенчатая стена.

– Не трогайте, – попросил я, разом возвращаясь к реальности.

– Мы водичкой помочим, легче будет, – наклонившись ко мне, произнесла Наталья Георгиевна дрогнувшим голосом.

– Не нужно водичкой. Лучше помогите мне повернуть голову.

Меня осторожно приподняли за плечи, я смог повернуться, чтобы видеть, что делается в комнате. Посторонних в ней не было. Дети, сжавшись, сидели на противоположной лавке. Надо мной, склонившись, стояли Морозова и Ульяна. Лицо у Натальи Георгиевны было совершенно потерянное, в глазах стояли слезы. Я вспомнил, что, кроме всего прочего, ее поволокут вечером в опочивальню толстяка, и это не прибавило мне бодрости.

– Где стрельцы? – спросил я, проглатывая ком, застрявший в горле.

– Двое на улице, стерегут, – откликнулась Ульяна, – остальные ушли. Только не стрельцы они вовсе, а нашего помещика холопы.

– Ничего не бойтесь и мне не мешайте, – попросил я, – все будет хорошо.

• Предыдущая
• 25/92
• Следующая