Гиблое место - Шхиян Сергей - Страница 4

• Предыдущая
• 4/92
• Следующая

– Ты, добрый человек, сам подумай, зачем мне такого коня продавать! Я его, считай, от сердца отрываю! – убедительно говорил лошадиный барышник, у которого я покупал лошадь. – Ты сам посмотри, это же не конь, понеже сокол.

«Сокол», слушая наш разговор, прял ушами, хрумкал овсом из привязанной к морде торбы, но в торг не вмешивался.

– Рад бы больше дать, да не могу, – скучно торговался я, – сам вижу, конь хороший, золото, а не конь, да не по мне он, деньга кусается. Пойду, поищу чего подешевле.

Мужик удивился такому нестандартному подходу к торговле: вместо того, чтобы хаять его конягу, я вместе с ним расхваливал лошадь, но на его цену не соглашался.

– Да где ты за такие деньги лучше жеребца найдешь, это же не конь, а золото! – начинал он по-новому. – Нет, ты посмотри, какие у него ноги! А бабки какие, ни одного засека нет!

Не в силах сойти с раз и навсегда усвоенного стиля, барышник вместо того, чтобы сбавить цену, продолжал придумывать превосходные эпитеты лошади. Однако я стоял, как скала, и он начал понемногу опускаться в цене. Его первый запрос был процентов на пятьдесят выше реальной стоимости такой лошади. Хотя вопрос о таких деньгах был для меня не принципиален; я не хотел оставлять о себе яркое воспоминание как о богатом лохе, потому продолжал вяло торговаться.

Началась борьба нервов и терпения. Лошадник уступал по грошу, и дотерпеть, пока цена уровняется с реальной рыночной, моего упорства явно не хватало.

– Ладно, – наконец согласился я, прослушав по десятому разу дифирамбы заурядной коняге, – добавишь седло и упряжь, и по рукам.

Мужик вдруг легко, без торга, согласился.

– Будь по-твоему, – сказал он, плутовато поглядывая на меня, – грабь бедного человека, аки тать в нощи.

Я по простоте душевной, не проверив товара, отсчитал ему деньги, которые он тут же надежно спрятал в недрах своих одежд. Кто кого ограбил, выяснилось, когда сынишка лошадника принес из амбара седло и упряжь.

– Ты что, смеяться надо мной вздумал! – возмутился я, рассматривая эти халтурные произведения народного промысла. – Где это видано, чтобы подпругу и поводья делали из мочала? И это ты называешь седлом?

Опять начались торг и пререкания, кончившиеся небольшой доплатой и взаимным удовольствием, когда я наконец получил потертое, но удобное седло и вполне приличную кожаную упряжь.

Деревня Лужки, на которую я набрел, выйдя из леса, была довольно интересным местом. Располагалось оно вблизи стратегического в те годы города Серпухова. Дело в том, что Серпухов, Кашира и другие города и села вблизи Оки были крепостями, имеющими для Москвы большое стратегическое значение. Ока оказывалась последним серьезным водным препятствием перед Москвой для хищных кочевников и казаков, строивших свой разбойный бизнес на разграблении Руси и работорговле. Потому места эти были людными и оживленными. С той стороны реки скапливались захватчики, с этой государевы воины. Местное население крутилось между степняками, казаками и стрельцами, сильно рискуя, но и зарабатывая на пиво с медом.

Мой лошадиный барышник, крестьянин по положению, занимался не хлебопашеством, а делами купеческими и посредническими, что, судя по его большой избе, приносило неплохой доход. Жеребец, которого я у него купил, был внешне неказист, низкоросл, лохмат, но, насколько я научился понимать в лошадях, резв и вынослив. Звали его сообразно рыжей масти Гнедком. Окончательно рассчитавшись с крестьянином, я его оседлал и тотчас отправился на север в Первопрестольную столицу.

Непросыхающие после распутицы дороги были так плохи, что мой Буцефал вяз в грязи по самые бабки. Продвигались мы не то, что галопом или хотя бы рысью, а тихим шагом, медленно преодолевая длинные, однообразные версты. Ко времени, когда начало темнеть, мне, по подсчетам, удалось проехать всего-то километров пятнадцать. Однако измучились мы с лошадью так, что я принужден был искать ночевку. Остановился я на окраине большого села, попросившись переночевать в новую избу.

Впрочем, свежесрубленными были тут многие избы – село еще отстраивалось после недавнего пожара, спалившего его почти дотла. Устроив в сарае лошадь, хозяин, крепкий молодой мужик, проводил меня в горницу, где находилось еще трое постояльцев. Я вошел в помещение, перекрестился на образа и поздоровался с сидящими за столом людьми. Мне нестройно ответили и пригласили к столу. Гости пили брагу и были навеселе. Я поблагодарил за приглашение и вежливо присел с краю. Судя по платью, остальные постояльцы были людьми простого, «подлого сословия», то есть моего теперешнего круга. Мне, не спрашивая, налили в берестяную кружку немного браги и подали деревянную ложку.

Все, черпая по очереди, ели из одной глиняной миски щи. Я, опасаясь напугать новых знакомцев своим «странным» выговором, только кратко поблагодарил за гостеприимство и присоединился к трапезе. Хозяин в застолье не участвовал, отстраненно сидел на голой лавке у окна.

Разговор постояльцы вели неспешный, и касался он состояния дорог и безопасности проезда. Один из гостей начал рассказывать, как недавно государевы стрельцы под водительством воеводы Ивана Басманова с трудом справились с казачьей бандой Хлопка Косолапа, чуть не захватившей саму Москву. Услышав знакомое имя, я начал прислушиваться к разговору, и это не прошло незамеченным.

– А ты, православный, из чьих будешь? – неожиданно, прервав рассказчика, спросил меня мужик средних лет, могучего телосложения.

При свете лампадок и лучины разглядеть его лицо было мудрено, тем более, что сидел он ближе меня к образам и свет находился у него за спиной.

– Из-под Углича еду в Москву по своим делам, – кратко ответил я, старательно подражая их архаичному выговору.

– Про Хлопка слышал? – задал новый вопрос мужик.

– Не доводилось, – ответил я.

– Слышно, его черкасы, коих не добили, по округе рыщут, ты не из их числа?

– Нет, я не черкас, я русский.

– Наших у них, слыхать, тоже много. Почто саблю в мешке прячешь? – продолжил он допрос, демонстрируя свою наблюдательность.

– Ножен нет, не голой же ее везти. А вы, из каких будете?

• Предыдущая
• 4/92
• Следующая