Гиблое место - Шхиян Сергей - Страница 49

• Предыдущая
• 49/92
• Следующая

Мстя за пережитый страх, я не совладал с нервами и от души врезал согнувшемуся пополам Ефиму по голове. Он охнул и рухнул на землю.

– Ну, что, – спросил я, оглядывая застывших зрителей, – есть еще желающие подраться?

Желающих, судя по всему, не оказалось. Тогда я занялся поверженным Ефимом. По принципу – сами лупим, сами помощь подаем. Несмотря на силу удара, он хорошо выдержал испытание и, когда я перекатил его на спину, уже начал приходить в себя. Дубинка рассекла ему кожу на голове, льняные волосы окрасились кровью, но, кроме ссадины и шишки на затылке, других повреждений я не обнаружил.

– Чего это ты? – спросил меня мужик, окончательно приходя в себя. – Чего это я? – добавил он, трогая голову.

– Ничего, – ответил я, – за одного битого двух небитых дают, жить будешь.

– Это не по правилам, – сказал Ефим, вставая. – Бить под дых не по правилам.

– Видели теперь, что просто так вам с казаками не справиться? – спросил я почтительно молчащих зрителей. – Если Ефим с оглоблей против простой палки не устоял, то как вы против сабель и мечей устоиге.

– Так мы что, мы ничего... – опять выступил вперед парень с умными глазами.

– Хотите драться научиться?

– Если прикажешь, хотим.

Как учить фехтованию и рукопашному бою, я немного знал по собственному опыту, и мне не пришлось выдумывать велосипед. Правда, «человеческий материал» был совсем сырой. Парни в основном были дородные, сильные, но медлительные. Дрались же по правилам, описанным Лермонтовым в стихотворении о купце Калашникове. Это было благородно, но для боя реального не годилось.

Для начала я устроил воинству хорошую разминку. Увы, все было из рук вон плохо. Через час мои рекруты были мокры, как мыши, и выплевывали свои легкие. Пришлось начинать с самого начала, учить их бегать и правильно дышать...

К обеду сельские здоровяки сделались ручными и тихими. Даже Ефим перестал жаловаться на нечестный бой. С него стекло сто потов, и в сознание вкралась мысль, что он не самый сильный на земле. Отпустив дружину отдохнуть до вечера, я вернулся в свою светелку.

– Видел я, как ты крестьян учишь воевать, – задумчиво сказал Кузьма. – Поди, всякого можно научить ратному делу, не одних только стрельцов и боярских детей?

– Дурное дело нехитрое.

– Разве дурно родину от ворога оборонять?

– Нет, почему же, родину не дурно. Людей убивать дурно.

– А коли они супостаты?

– Все люди братья, – сказал я без большой уверенности в голосе. – Лучше не воевать, а договариваться. Правда, это редко кому удается.

Кузьма согласно кивнули глубоко задумался. Позже, когда мы опять вдвоем обедали в пустой светлице, он все-таки прокомментировал мою пессимистическую фразу:

– По Божьему завету жить надобно, тогда ни воевать, ни договариваться не придется. Тогда будет рай на земле.

Мысль была здравая и всеобъемлющая, только, к сожалению, во веки веков невыполнимая. У каждого из нас есть свой бог, такой, каким мы его представляем. И законы у этих разных богов обычно не небесные, а земные, такие, какие удобны нам для нашего блага и тщеславия.

Целую неделю продолжались наши ежедневные воинские учения. Часть рекрутов сбежала, но те, что остались, окрепли и получили некоторые понятия по ведению боя и взаимодействию в сечи. Я учил их стрелять из лука и пищали, биться на мечах я на саблях, основам джигитовки. Особо отличался парень с умными глазами, о котором я уже упоминал. Звали его Иваном по прозвищу Крайний. Он так навострился стрелять из лука, что уже побеждал меня (не большого мастера), в меткости. К тому же он очень ловко обращался с палицей. У силача же Ефима обучение продвигалось туго, он во всех случаях пытался добиться успеха одной силой.

Короче говоря, жизнь была заполнена до отказа, я втянулся в спортивные игрища, учился стрелять из пищали пятидесятиграммовыми свинцовыми пулями и вполне обходился без общества Натальи Георгиевны. Хозяйка, вероятно, для соблюдения приличий, практически не выходила из женской половины дома. Мы только несколько раз мельком виделись и едва сумели обменяться дежурными, приветственными фразами. Так что ни о каких совместных помывках в бане, на что я втайне надеялся, и общей светелки с широкой лавкой речи просто не шло.

Уяснив, что сроки подготовки качественного боевого отряда я поставил-себе нереально короткие, и то, что уже сложилось, можно шлифовать до бесконечности, я испросил у боярыни аудиенцию. Наталья Георгиевна спустилась в светлицу в сопровождении ключницы и дворовых девушек, церемонно, по русскому обычаю поклонилась мне в пояс, опустив правую руку до пола. Я ответил ей тем же и попытался заодно облобызать в честь предстоящей пасхи, но боярыня от поцелуев тактично уклонилась.

– Люди у меня почти готовы, – сказал я после ритуала приветствий, – и дня через три можно выступать.

Наталья Георгиевна обрадовалась, и в лице ее мелькнула знакомая нежная милость.

– С богом, батюшка Алексей Григорьевич. Сослужи службу великую, верни деток родной матушке.

Меня такие былинные речения немного удивили, раньше мы с ней в общении обходились простым разговорным языком.

– Как здоровье раненого ворогами нижегородского говядаря? – спросила она.

Я хотел в тон ей завернуть какую-нибудь возвышенную древнерусскую фразу, вроде: «Гой еси, боярыня-матушка, отец боисхождаше; да препитает си жену и чяда», но на ходу раздумал ерничать и ответил просто, без выкрутас:

– Кузьма совсем выздоровел и хочет отправиться со мной.

– Отправляйтесь, а мы за вас будем Бога молить.

На том мы и расстались. Я вернулся к себе, где Кузьма тотчас завел разговор о событиях в Москве, случившихся после внезапной кончины царя Бориса Годунова.

Слухи о появлении на Руси сына царя Ивана Васильевича, якобы выжившего царевича Дмитрия, уже давно циркулировали по Московскому государству. Отношение к претенденту на царский престол было самое различное. Те, кто жаждал перемен и надеялся на лучшее, ругали Годуновых и превозносили Рюриковичей; консерваторы, опасаясь, как бы чего не вышло и не стало хуже, стояли за помазанного законного царя. Наследник Бориса, Федор Борисович, по слухам чудесный юноша, пока еще никак себя не проявил, и отношение к нему в народе было нейтральное.

• Предыдущая
• 49/92
• Следующая