Возвращение (СИ) - Мельник Сергей Витальевич - Страница 20

Народ устал, скоро осень, возможно, моя мысль станет лучшим прикрытием для нас, чем я даже загадывал. Возможно, а возможно и нет, в любом случае решено было попробовать, а там видно будет.

Первые три дня нас никто не останавливал и даже не обращал на нас ни малейшего внимания и лишь по истечению этого срока мы стали встречать первые конные разъезды войск короны. Нас расспрашивали, нас осматривали, но отпускали с недоумением, когда вперед выходил граф и с достоинством, а так же хорошим апломбом, начинал вещать всякую ересь о том, что он де потомок знатного рода и, ему претит эта братоубийственная война. От чего он на свои деньги и снарядил этот эшелон лекарей, дабы врачевать страждущих и умирающих, а так же нести свет добра и праведности среди людей повсеместно. Как ни странно но нам верили, ибо во–первых, у этой войны сам по себе был столь же заумный мотивационный посыл, так во–вторых, еще и руководили всем этим, как и с этой так и с той стороны войсками люди голубых кровей, которые привыкли под час еще и не такую хрень выдавать, разбрасываясь обетами, клятвами, родовыми девизами и командными кричалками. И казалось бы, все ничего, легенда сработала, но внезапно, выплыла та фаза прикрытия о которой мы меньше всего позаботились. Нам стали приводить, привозить и приносить раненных, от чего как вы понимаете нам всем стало резко не до смеха и вся условность, а так же самоцель как‑то отодвинулись на второй план перед человеческой болью и не передаваемым тяжелым духом стоящей за плечом смерти. Я не знаю, и надеюсь, никогда не узнаю так же, страшны раны от пулевых отверстий, но жуть рваной плоти распускающейся пластами под заточенной сталью мне уже не забыть никогда.

Скотобойня реально мясная лавка наполненная кровью вперемешку с смрадом протухающей но еще трепещущей плоти. Агония криков и увы под час уже полная расписка в своем бессилии. Мы не успевали, катастрофически не успевали спасать заботливо перетянутые грязными тряпками гноящиеся тела людей, лишь поверхностно латая страждущих, где‑то топорно облегчая боль и сшивая свежие раны.

Четыре иногда шесть часов в седле и весь вечер и ночь наполненные тяжким бременем работы от которой невозможно было отказаться. Сон? Нет, это был бы слишком шикарный подарок для нас, максимум получасовое забытье в трясущемся седле, еще минут двадцать, что бы разжевать кусок солонины с сухарем, может быть пять минут, что бы стоя на коленях у ручья плескать в измученное лицо прохладу живительной воды.

Сократили путь, с грустью про себя думал я печально качая головой и знаком показывая группе солдат, что этот их товарищ лежащий у моих ног уже не жилец. Тяжелый случай, парень примерно двадцати пяти лет, с колотой раной в живот, и самое мерзкое во всем этом, что его сейчас прирежут свои же, так тут принято. Последняя милость, облегчение страданий, такое вот мать его милосердие.

А знаете что еще поганей во всем этом? Нет? Так я скажу… Поганей всего в этой ситуации, что возможно возьмись я за этого парня в серьез, потратив на него три может пять месяцев, делая все по уму и с расстановкой, он скорей всего смог бы жить дальше. И не он один, не он один такой о котором у меня нет времени позаботится, и даже уже не десяток тех, кого бы я смог спасти, остановившись, прекратив свой путь и организовав стационарный лагерь.

Какова позиция? Вот вам и грань человечности, паскудство бытия и личной мотивированности идущих мимо. У меня есть цель, у меня дела, мне нужно идти вперед и я не могу…простите…не могу остановиться что бы дать вам шанс на жизнь! Мне нужно идти! Мне нужно…

Мерзко, ох мерзко было на душе и далеко не мне одному. Даже вампиры в своей теперь животной агрессии и жажде крови, не могли отринуть былую суть человеческой природы, в себе оставаясь безучастными до конца.

Среди всего этого хладнокровным спокойствием, просто феноменальной выдержкой и способностью абстрагироваться от окружающей действительности, завидно смог только похвастаться Аль, который надо отдать ему должное работал не меньше нашего, принося пользы на порядок больше всех вместе взятых. Алхимик ребята, это мощно. Наши запасы лекарственных препаратов подошли к концу буквально за считанные дни, не дотянув и недели сроку. И вот тут то, нам на помощь пришел не дюжий интеллект и профессионализм этого паренька, который на походном костре из придорожных растений вытягивал такие ингредиенты, что даже я пожимал плечами признавая его превосходство над мои травоведеньем и основами знаний упорядоченной химии своего мира.

К середине третей недели пути, апатия и безразличие настигли и меня. Стало просто все равно, стало пусто в сердце, а в душе наступил покой. Я не могу большего сверх того что необходимо, не будь здесь и сейчас меня, моей малой толики даваемой страждущим, на тот свет отправилось бы в разы больше людей, так что винить себя в чужой войне я более не был в силах.

Хотя винить меня и без меня было кому. Это было внезапно пугающе и отрезвляюще страшно. Пошатываясь от усталости, я тащил после практически бессонной ночи, целый ворох окровавленных тряпок распущенных на полоски бинтов, что бы простирнуть все это мракобесие в ближайшей речушке. Прачек у нас не было, полное самообслуживание, а после простирывания все это кровавое месиво, предстояло еще и выварить дабы хоть как‑то убить инфекционную заразу из загноившихся ран.

Воздух был приятно прохладен, ночью прошелестел по еще плотной, но местами уже желтеющей листве легкий дождик, дышалось сладко и хорошо, так что я довольно быстро добежал до мягкого ската ровной песчаной мели, где пришлось снимать сапоги и закатывать штанины что бы войти в воду, у берега было слишком мелко и я рисковал измазать бинты придонным илом, а вот зайдя чуть глубже, в довольно уже прохладную воду, тряпки удавалось выстирывать куда как эффективней. Правда, легкое течение размотало окровавленные лоскуты на длинные белесые полосы, которые приходилось придавливать ногой, чтобы их не унесло, но это трепетание ткани на течении пользительно сказывалось на качестве моего труда.

Внезапность случившегося, а так же моя рассеянность и полное невнимание к предупреждению Мака, имело ошеломляющий эффект. Резкий мощный всплеск холодной воды, этакий бурун водоворота вывернулся мощью волн, заставив меня пошатнуться, а в этот момент тонкие белесые руки из‑под воды каменной хваткой вцепились в щиколотки окончательно сбивая с ног.

Вода захлестнула меня холодной темнотой с головой, я потерял опору уходя под воду и в панике пытаясь вырваться на поверхность, но ворох бинтов а так же сильные руки упорно тянули меня куда‑то прочь в темноту пугающей глубины. Жуткая паника накатила безумством истерики, последний вздох перед погружением был ничтожно мал. Живительного воздуха было катастрофически мало, я как умалишенный пытался отмахиваться руками и ногами, в какой‑то момент, сквозь мутную толщу воды встретившись взглядом с мелово белым лицом женщины с бесстрастием смотрящей на мои мучения и своими руками тянущей меня к смерти.

Наступила та секунда, когда разум отказал полностью, судорога и боль сковали меня, когда испуганное тело все же вдохнуло холод воды в легкие, втягивая ее болью и мукой. Даже не возьмусь предполагать, сколько же на самом деле длилась эта агония, однако в какой‑то момент я осознал, что руки до этого безжалостно давящие меня ко дну больно ударяют меня по спине, заставляя выйти из нутра грудной клетки с жутким спазмом воду. Я кашлял и трясся как осенний лист на ветру, голова гудела, и перед глазами плыли круги, грозя сознанию выходом в забытье. Стоя на «корачках» у кромки берега я выплевывал из себя с хрипом воду, пытаясь хоть немного отдышаться.

— Дыши. — Мягко мне полушепотом на ушко, шептала женщина все так же бесстрашно смотря на мои мучения. — Дыши Ульрих Рингмар, ты будешь жить, тебе еще рано умирать.

Руки обессилено подогнулись и я распластался на влажном мокром песке, вперемешку с илом ощущая холод воды плещущейся о мои ноги. С трудом удалось перевернуться на спину делая полноценные, но еще болезненные вдохи живительного кислорода, что бы посмотреть на своего мучителя и спасителя в одном лице.