Монах: время драконов - Ши Роберт - Страница 33

• Предыдущая
• 33/114
• Следующая

Облизав губы, Согамори сказал:

– Какое отношение казни имеют к этому вопросу?

– Такаши и так называют мясниками, – сказал Кийоси. – Это ваши советы завоевали нам это имя, князь Хоригава. – Темные глаза юноши сверкнули на князя. – Вы хотели, чтобы мы прославились еще и как детоубийцы?

– Гниды порождают вшей! – повторил Хоригава. – Оставьте Хидейори и Юкио в живых – и они многие годы будут приносить беды Такаши. Убейте их сейчас – и они будут забыты завтра! Для того чтобы убить взрослого мужчину, иногда приходится развязывать войну. Задуть жизнь ребенка очень просто! – он щелкнул пальцами.

Чувствуя удары своего сердца, Танико выбрала момент, когда Кийоси и Хоригава свирепо смотрели друг на друга, потянулась, пожала ладонь Согамори и вложила в нее свернутый лист бумаги зеленоватого цвета, края которого были сплетены. На нем Акими написала:

«Смысл должен быть абсолютно ясен», – подумала Танико.

Заметив в ладони бумагу, Согамори удивленно повернулся к ней. Потом его круглое лицо понимающе просияло.

Танико спряталась за веером, позволяя ему разглядеть роспись на нем. Она с точностью представляла алтарь Принцессы Прекрасного Острова на Итсукушиме, построенный и поддерживаемый семьей Такаши. Согамори и Кийоси совершали паломничество к этой святыне, когда Домей поднял бунт. Танико встала, поклонилась троим мужчинам и удалилась в тень. Она надеялась, что Хоригава был слишком захвачен спором, чтобы заметить ее уход.

Когда она уже была среди деревьев на краю сада, кто-то схватил ее за руку. Это была Акими. Танико оглянулась. Согамори читал стихотворение, держа бумагу так, чтобы Хоригава и Кийоси не могли ее видеть. Он вложил лист в рукав и встал. Всматриваясь в тени, он старался разглядеть Танико.

Танико передала свой веер Акими и спряталась за высокой стеной бамбука. Согамори сказал что-то Хоригаве и Кийоси, от чего оба засмеялись. Потянулся и направился к деревьям, неторопливым шагом демонстрируя полную непреднамеренность.

Закрыв лицо веером, Акими вышла перед Согамори. По мере того как он приближался, она все глубже заманивала его в темноту.

Роспись на твоем веере свидетельствует об утонченном вкусе, дорогая госпожа, – сказал он, потянувшись к ней.

– Благодарю вас, мой господин, – Акими легко засмеялась.

– Твой голос не похож… Я должен видеть тебя! – Согамори схватил Акими за запястье и отвернул веер от ее лица. Он резко втянул в себя воздух, узнав ее.

– Это какой-то обман?

– Можете назвать это так, если хотите, мой господин. Стихотворение, которое передала вам моя подруга госпожа Танико, написала я. Именно я хотела встретиться здесь с вами.

Все еще держа Акими за запястье, Согамори посмотрел на нее:

– Я был поражен твоей ослепительной красотой, когда впервые увидел тебя при дворе. Я не смел надеяться. Ты всегда принадлежала ему. Как ты могла прийти ко мне сейчас, когда именно я уничтожил его?

– Женщина может восхищаться более чем одним мужчиной, мой господин. Из-за него я не смела приблизиться к вам. Теперь его нет, и ничто не может стоять между нами, если вы еще согласны снизойти до меня.

– Значит, ты будешь моей? – Согамори едва дышал.

Танико почувствовала, как слезы зажгли ее глаза при мысли о том, чем жертвует ее подруга.

– Мой господин, я боюсь его свирепого духа. Но есть способ заставить его успокоиться. Тогда я полностью могу отдать себя вам.

– Какой?

– Вы обещаете сохранить жизнь его детям…

Несколько дней спустя Хоригава в ярости вбежал в особняк Шимы. Оставшись с Танико наедине, он схватил ее руку и грубо выворачивал, пока она не вырвалась.

– Я не сделала ничего, чтобы заслужить такое обращение, ваше высочество!

– Господин Согамори объявил, что сохраняет жизнь двум отпрыскам Муратомо. Назвал это примером человеколюбия самурая. Нежностью воина. Как будто самурай может знать хоть что-нибудь о порядочности! Это как наряжать обезьяну в одежды придворного! Только страсть к госпоже Акими могла довести его до такой глупости! Она спит теперь с ним. Это твои проделки! Акими приходила к тебе перед моим пиром. Она встретилась тогда с Согамори, хотя ее никто не приглашал. Я узнал во всем этом твою руку, моя умная молодая госпожа из Камакуры! – он надвинулся на нее, глаза его сузились до щелок, ноздри раздувались, лицо побледнело.

Танико склонила голову:

– Как ваше высочество всегда говорит, я всего лишь ребенок из провинции. Как я могу влиять на такие важные события?

Хоригава отвернулся от нее и зашагал по комнате.

– Этот молодой пес, который приходил убить меня в Дайдодзи, останется жить! На попечении твоего отца. Твоего отца! После поражения Домея он исчез, а потом появился в Камакуре, в доме твоего отца.

– Вы думаете, что я послала его к моему отцу, ваше высочество? Я никак не могла бы этого сделать. Несомненно, молодой Муратомо проходил через Камакуру, и мой отец, как верный сторонник Такаши, остановил его и задержал у себя.

– О, несомненно, несомненно! Как я могу знать, что произошло между вами, пока я лежал, заживо погребенный? Когда я думаю о часах, проведенных под гнетом земли… Ну хорошо, ты поймешь, что такое быть заживо погребенным! – Он посмотрел на нее с такой ненавистью, что Танико, несмотря на презрение, которое она испытывала к нему, обуял ужас.

– Что вы имеете в виду?

– Ты не останешься в Хэйан Кё, чтобы вновь разрушить мои планы. Как муж, я приказываю тебе переехать в мой дом в Дайдодзи. Ты будешь жить там. Я не могу поступить с тобой так, как мне хотелось бы, – мне нужна поддержка твоей семьи. Но я не позволю тебе вмешиваться в мои дела! Приготовься. Я хочу, чтобы ты выехала завтра утром!

«О нет, милосердный Будда! – взмолилась молча Танико. – Он отбирает у меня единственное, благодаря чему жизнь была терпимой. Покинуть столицу, жить в изгнании, – нет! Если я не могу жить здесь, в центре событий, лучше пусть он убьет меня. Я все равно умру в Дайдодзи от скорби и тоски».

Она знала, что умолять его бесполезно. Любой признак ее страданий доставит ему удовольствие и еще больше утвердит в решении. Две женщины пожертвовали собой, чтобы сберечь жизнь сыну Акими, Юкио. Она могла только надеяться, что, когда мальчик вырастет, он оправдает эти жертвы.

«С Муратомо все кончено, – думал Дзебу. – Почти все вожаки клана мертвы». Хидейори скорее был пленником господина Бокудена, чем его подопечным. Сам Дзебу больше ничего не мог сделать для семьи Домея. Он двигался на юг, в сторону столицы, все еще служа Муратомо, как приказал Орден. Но крылья Белого Дракона подрезаны. Все потерянные сейчас жизни были потеряны впустую.

Дзебу устало тащился через насыпи собранного риса. Позади был еще один проигранный бой, если его можно было назвать боем. Такаши устроили засаду на дюжину голодных самураев Муратомо, с которыми ехал Дзебу. Дзебу предупреждал их: это может случиться, но воины Муратомо твердили, что ни один настоящий самурай не нападет на другого самурая без надлежащего предупреждения и вызова. Тот, кто командовал Такаши, очевидно, не утруждал себя подобной щепетильностью.

Перед лицом многократно превосходящего врага самураи Муратомо покончили со своими жизнями. Что дала их жертва мертвому Домею?

Дзебу напомнил себе, что он должен думать как зиндзя. Для зиндзя не существовало ни плохого, ни хорошего, ни успеха, ни поражения, ни жизни, ни смерти. Зиндзя просто бросал всю свою энергию на выполнение сиюминутной задачи, не задумываясь о результате. С этой точки зрения его товарищи из клана Муратомо, живые несколько часов назад и мертвые сейчас, ничего не потеряли. По крайней мере, они больше не испытывают мук голода.

• Предыдущая
• 33/114
• Следующая