Собрание сочинений. Том 5 - Маркс Карл Генрих - Страница 15

Г-н Блём говорил о неотложности предложения. С этим вопросом должно быть покончено до обсуждения адреса. Говорят об импровизированных комиссиях. Г-н Ганземан вчера тоже импровизировал вопрос о доверии, и, однако, по этому вопросу было проведено голосование.

Г-н Ганземан, который, вероятно, во время всех этих неприятных прений обдумывал свой новый финансовый план, был неделикатно пробужден от своих золотых грез, услышав свое имя. Он явно понятия не имел, о чем идет речь. Но имя его было названо, и он должен был выступить. В памяти у него остались лишь два отправных пункта: речь его начальника Кампгаузена и речь г-на Рица. Из них он составил, после нескольких пустых фраз по вопросу об адресе, следующий мастерский образец красноречия:

«Как раз то обстоятельство, что еще не известно, чем будет заниматься комиссия — пошлет ли она своих членов в великое герцогство или займется каким-либо иным делом, — как раз это доказывает большую важность данного вопроса (!). И сразу решать его здесь — значит импровизированно решать один из важнейших политических вопросов. Я не думаю, что Собрание пойдет по этому пути, я питаю доверие к нему, полагаясь на его осторожность и т. д.»

Как должен г-н Ганземан презирать все Собрание, чтобы подсовывать ему такие умозаключения! Мы хотим назначить комиссию, которая, может быть, отправится в Познань, а, может быть, и нет. Именно потому, что мы не знаем, должна ли она остаться в Берлине или отправиться в Познань, вопрос о том, следует ли вообще назначать комиссию, имеет большую важность. А так как он имеет большую важность, значит, он — один из важнейших политических вопросов!

Но в чем состоит этот важнейший политический вопрос, об этом г-н Ганземан пока еще умалчивает, подобно тому, как это делает г-н Кампгаузен со своим важным политическим принципом. Повторяем — вооружимся терпением!

Впечатление, произведенное логикой Ганземана, столь убийственно, что все тотчас же начинают требовать прекращения прений. Тогда разыгрывается следующая сцена:

Г-н Юнг требует слова, чтобы высказаться против прекращения прений.

Председатель: Мне кажется недопустимым предоставлять для этого слово.

Г-н Юнг: Общепринято предоставлять слово против прекращения прений.

Г-н Темме зачитывает § 42 временного регламента, согласно которому г-н Юнг прав, а председатель неправ.

Г-н Юнг получает слово: Я против прекращения прений, так как последним выступал министр. Выступление министра имеет важнейшее значение, потому что оно привлекает на одну сторону большую часть, потому что большая часть Собрания неохотно дезавуирует министра…

Длительные всеобщие возгласы: Ого! Ого! Страшный шум раздается на скамьях правых.

Г-н юстиц-комиссар Мориц (с места): Предлагаю призвать Юнга к порядку, он позволил себе личные выпады против всего Собрания! (!)

Другой голос со стороны «правых» кричит: Я тоже предлагаю это и протестую против…

Шум все больше усиливается. Юнг выбивается из сил, но не в состоянии перекричать этот шум. Он требует от председателя дать ему возможность продолжать.

Председатель: Так как Собрание выразило свою волю, мои функции выполнены. (!!)

Г-н Юнг: Собрание не выразило свою волю; вы должны сперва провести формальное голосование.

Г-н Юнг вынужден сойти с трибуны. Шум не стихает, пока он не покидает трибуны.

Председатель: Последний оратор, по-видимому (!), высказался против прекращения прений. Остается узнать, не хочет ли еще кто-нибудь говорить в пользу прекращения прений.

Г-н Рёйтер: Прения о прекращении или продолжении прений отняли у нас уже 15 минут; не лучше ли прекратить их?

Вслед за тем оратор снова распространяется насчет неотложности предложения о назначении комиссии. Это заставляет г-на Ганземана выступить вторично и, наконец, пролить свет на свой «важнейший политический вопрос».

Г-н Ганземан: Господа! Дело идет об одном из величайших политических вопросов, а именно о том, намерено ли Собрание вступить на путь, который может привести его к серьезным конфликтам!

Наконец-то! Как последовательный Дюшатель, г-н Ганземан снова объявил обсуждаемый вопрос вопросом о доверии. Все вопросы имеют для него лишь одно значение, а именно то, что они — вопросы о доверии, а вопрос о доверии для него, разумеется, является «величайшим политическим вопросом»!

Г-н Кампгаузен на этот раз, по-видимому, недоволен таким простым и ускоренным методом. Он берет слово.

«Следует заметить, что Собрание могло бы уже быть осведомлено» (относительно Познани), «если бы депутату было угодно сделать запрос» (но ведь хотели самолично удостовериться!). «Это было бы наиболее скорым способом получить разъяснение» (но какое?) «… Я заканчиваю заявлением, что суть всего предложения сводится исключительно к тому, что Собрание должно решить, следует ли нам в тех или других целях создавать комиссии для расследования; я вполне согласен, что вопрос этот должен быть зрело обдуман и выяснен, но я не согласен со столь внезапной постановкой его здесь на обсуждение».

Итак, вот он, «важный политический принцип» — вопрос о том, имеет ли согласительное собрание право создавать комиссии для расследования или же оно намерено само отказать себе в этом праве!

Французские и английские палаты издавна создавали такого рода комиссии (select committees) для расследования (enquete, parliamentary inquiry), и порядочные министры никогда ничего против этого не имели. Без таких комиссий ответственность министров превращается в пустую фразу. А г-н Кампгаузен отрицает за соглашателями это право!

Довольно. Произносить речи легко, но голосовать трудно. Прения подходят к концу, предстоит голосование, и тут начинаются бесконечные затруднения, сомнения, мудрствования и угрызения совести. Но избавим от всего этого наших читателей. После продолжительных разглагольствований предложение Парризиуса отвергается, а предложение Рейтера передается в отделения. Мир праху его!

Написано Ф. Энгельсом 6 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 8, 8 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

ВОПРОС ОБ АДРЕСЕ

Кёльн, 7 июня. Итак, Берлинское собрание решило обратиться к королю с адресом, чтобы дать министерству повод изложить свои взгляды, оправдать свою деятельность за истекшее время, Это-де не должно быть благодарственным адресом в духе старых ландтагов и даже не изъявлением почтения: его величество, по признанию его «ответственных», с высочайшего соизволения, министров, предоставляет лишь «наиболее удобный», «наилучший» повод для «согласования» принципов большинства с принципами министерства.

Если, таким образом, по существу дела персона короля — мы снова сошлемся на слова самого министра-президента — является только средством обмена, чем-то вроде денежного знака, посредством которого совершается действительная сделка, то для формы обсуждения она — эта персона — далеко не безразлична. Во-первых, тем самым представители воли народа должны будут вступить в непосредственное сношение с короной, и отсюда легко сделать вывод, что дебаты об адресе уже сами по себе являются признанием теории соглашения^[35], отказом от народного суверенитета. Во-вторых, с главой государства, претендующим на особую почтительность, нельзя говорить так, как если бы прямо обращались к министрам. Пришлось бы выражаться с большей сдержанностью, больше намекать, чем говорить прямо, и, кроме того, опять-таки от решения министерства будет зависеть, сочтет ли оно даже робкую критику совместимой со своим дальнейшим существованием. Что же касается сложных вопросов, в которых наиболее резко проявляются противоречия, то они будут по возможности обойдены молчанием или затронуты лишь поверхностно. Здесь легко можно будет сыграть на боязни преждевременного разрыва с короной, который-де мог бы повлечь за собой серьезные последствия, и при этом нетрудно будет прикрыться доводом, что не следует забегать вперед, так как предстоит более основательная дискуссия по отдельным вопросам.