Собрание сочинений. Том 7 - Маркс Карл Генрих - Страница 81

Мы теперь подходим к той сцене, в которой Шеню изображает разоблачение после февральской революции предательства Делаода. Партия «Reforme» собралась у Альбера в Люксембургском дворце по приглашению Коссидьера. Явились Монье, Собрие, Гранмениль, Делаод, Шеню и др. Коссидьер открыл собрание и сказал при этом:

«Среди нас есть предатель. Мы должны конституироваться в качестве тайного трибунала, чтобы судить его». — Гранмениль, как старейший из присутствующих, был избран председателем, а Тифен секретарем. «Граждане, — продолжал Коссидьер в качестве общественного обвинителя, — мы долго обвиняли честных патриотов. Мы были далеки от представления о том, какая змея пробралась в нашу среду. Сегодня я открыл действительного предателя: это Люсьен Делаод!» — Последний, до тех пор спокойно сидевший, вскочил при этом прямом обвинении. Он сделал движение по направлению к двери. Коссидьер быстро закрыл ее, вытащил пистолет и крикнул: «Если ты двинешься с места, я размозжу тебе голову!» — Делаод горячо доказывал свою невиновность. «Хорошо», — сказал Коссидьер. «Вот папки с документами, которые содержат тысячу восемьсот донесений префекту полиции», и он роздал нам специально касающиеся каждого из нас донесения. Делаод упорно отрицал, что эти донесения, за подписью Пьер, исходили от него, пока Коссидьер не прочел письмо, впоследствии напечатанное в его мемуарах, в котором Делаод предлагал свои услуги префекту полиции и которое было подписано его настоящей фамилией. С этого момента несчастный больше не отпирался. Он пытался оправдаться, ссылаясь на нищету, которая внушила ему роковую мысль броситься в объятия полиции. Коссидьер вручил ему пистолет — единственный выход, который оставался у Делаода. Делаод стал умолять своих судей, он взывал к их великодушию, но они оставались непреклонны. Бокке, один из присутствующих, потеряв терпение, схватил пистолет и три раза подавал его Делаоду со словами: «Allons {Ну, давай. Ред.}, размозжи себе голову, трус, трус, или я сам тебя застрелю!» — Но Альбер вырвал у него из рук пистолет, говоря: «Опомнись, выстрел здесь, в Люксембурге, поставит всех на ноги!» «Верно, — воскликнул Бокке, — нам надо достать яд». «Яд? — говорит Коссидьер, — я принес с собой яды всех сортов». Он взял стакан, налил в него воды, положил туда сахару, затем всыпал туда белый порошок и предложил Делаоду, который в ужасе отшатнулся. «Так вы хотите меня убить?» — «Да, — сказал Бокке, — пей». На Делаода было страшно смотреть. Он был бледен, его сильно вьющиеся и хорошо расчесанные волосы встали дыбом. Пот струился по его лицу. Он умолял, он плакал, «Я не хочу умирать!» Но Бокке все еще неумолимо держал перед ним стакан. «Ну, пей же, — сказал Коссидьер, — ты и оглянуться не успеешь, как тебя уже не будет». — «Нет, нет, я не буду пить!» — И в смятении он прибавил, сделав зловещий жест: «О, я отомщу за все эти пытки!»

Когда убедились, что всякий призыв к point d'honneur {чувству чести. Ред.} бесполезен, Делаод по ходатайству Альбера был помилован и препровожден в тюрьму Консьержери (Шеню, стр. 134–136).

Мнимый куперовский шпион становится все более жалким. Он раскрывает перед нами всю свою низость, когда одной только трусостью оказывает сопротивление своим противникам. Мы упрекаем его не в том, что он не застрелился сам, а в том, что он не застрелил первого попавшегося из своих противников. Он пытается задним числом спасти себя брошюрой, в которой старается изобразить всю революцию просто как мошенничество. Правильное название этой брошюры: «Разочарованный полицейский». Она служит подтверждением тому, что подлинная революция является прямой противоположностью представлениям шпика, который, в полном согласии с «людьми дела», видит в каждой революции результат деятельности маленькой котерии. Если все движения, более или менее произвольно спровоцированные котериями, остались простыми мятежами, то из самого изложения Делаода вытекает, что, с одной стороны, официальные республиканцы в начале февральских дней еще не питали никакой надежды на завоевание республики; с другой стороны, буржуазия вынуждена была против воли помочь завоеванию республики; что, таким образом, установление февральской республики было необходимым следствием обстоятельств, которые заставили массы пролетариата, находившегося вне всяких котерий, выйти на улицу, а большинство буржуазии — отсиживаться дома или участвовать в совместных действиях с пролетариатом. В остальном сообщения Делаода весьма скудны и сводятся к самым банальным сплетням. Только одна сцена представляет интерес: состоявшееся в помещении «Reforme» вечером 21 февраля собрание официальных демократов, на котором главари решительно высказались против вооруженного выступления. Содержание их речей в целом доказывает, что в этот день у них еще было правильное понимание обстановки. Смешны только высокопарный тон этих людей и их позднейшие претензии, будто они с самого начала сознательно и намеренно произвели революцию. Самое худшее, что может о них сказать Делаод, это то, что они так долго терпели его в своей среде.

Но перейдем к Шеню. Кто такой г-н Шеню? Он старый конспиратор, участвовавший во всех вооруженных выступлениях, начиная с 1832 г., и хорошо известный полиции. Призванный в армию, он вскоре дезертировал и оставался неузнанным в Париже, несмотря на свое неоднократное участие в заговорах и в вооруженном выступлении 1839 года^[167]. В 1844 г. он является в свой полк и, странным образом, несмотря на его хорошо известное прошлое, дивизионный генерал освобождает его от военного суда. Более того, он получает возможность вернуться в Париж, не отслужив своего срока в полку. В 1847 г. он замешан в заговоре с зажигательными бомбами^[168], ускользает при попытке ареста, но, тем не менее, остается в Париже, хотя и осужден in contumaciam {заочно. Ред.} на четыре года. Только после того, как его сообщники по заговору обвинили его в связях с полицией, он отправляется в Голландию, откуда возвращается 21 февраля 1848 года. После февральской революции он становится капитаном в гвардии Коссидьера. Коссидьер вскоре начинает подозревать его в сношениях со специальной полицией Марраста (подозрение, несомненно имеющее основание) и удаляет его без большого сопротивления в Бельгию, а затем в Германию. Г-н Шеню более или менее добровольно зачисляется последовательно в бельгийский, немецкий и польский волонтерские отряды. И все это в такое время, когда власть Коссидьера уже начала колебаться. При этом Шеню утверждает, будто он совершенно подчинил себе Коссидьера и однажды угрожающим письмом добился от него своего немедленного освобождения из-под ареста. Вот то, что мы можем сказать о характере нашего автора и о доверии, которого он заслуживает.

Обилие румян и пачулей, которыми проститутки стараются прикрыть не слишком привлекательные стороны своего физического бытия, находят свое литературное подобие в bei esprit {остроумии. Ред.}, которым Делаод приправляет свой памфлет. Наоборот, книга Шеню, по наивности и живости изложения, в литературном отношении часто напоминает Жиль Бласа^[169]ю Подобно тому как Жиль Блас в самых разнообразных своих приключениях остается всегда слугой и рассматривает все с точки зрения слуги, так Шеню, начиная с вооруженного выступления 1832 г. и кончая его удалением из префектуры, остается все тем же, находящимся на подчиненных ролях, конспиратором, особую ограниченность которого, впрочем, очень легко отличить от плоских размышлений приставленного к нему из Елисейского дворца литературного «мастера». Ясно, что и у Шеню не может быть речи о понимании революционного движения. Поэтому в его сочинении интересны лишь те главы, где он более или менее беспристрастно описывает то, что видел сам: заговорщиков и героя Коссидьера.

Всем знакома склонность романских народов к заговорам, а также роль, которую играли заговоры в современной истории Испании, Италии и Франции. После поражений испанских и итальянских заговорщиков в начале 20-х годов Лион и в особенности Париж стали центрами революционных объединений. Как известно, до 1830 г. во главе заговоров против Реставрации стояли либеральные буржуа. После июльской революции их сменила республиканская буржуазия; пролетариат, наученный конспирировать уже при Реставрации, начал выступать на передний план по мере того, как республиканские буржуа, после безрезультатных уличных боев, в страхе отшатнулись от заговорщических обществ. Общество времен года, с помощью которого Барбес и Бланки организовали вооруженное выступление 1839 г., уже было исключительно пролетарским; таким же было образовавшееся после его поражения Общество новых времен года, во главе которого стал Альбер и в котором принимали участие Шеню, Делаод, Коссидьер и др. Заговорщики через посредство своих главарей находились в постоянном контакте с мелкобуржуазными элементами, представленными в «Reforme», но всегда держались очень независимо. Разумеется, эти заговорщические общества никогда не охватывали основную массу парижского пролетариата. Они ограничивались сравнительно небольшим, всегда колебавшимся числом членов, которые состояли отчасти из старых, постоянных заговорщиков, регулярно передававшихся каждым тайным обществом его преемнику, отчасти же из вновь навербованных рабочих.