Собрание сочинений. Том 7 - Маркс Карл Генрих - Страница 84

Ниже мы приводим из книг Шеню и Делаода некоторые наиболее характерные места о Коссидьере.

Едва назначив Делаода генеральным секретарем префектуры, 24 февраля вечером, Коссидьер заявил ему:

«Мне нужны здесь надежные люди. В административном хозяйстве все как-нибудь пойдет своим путем; я временно оставил старых чиновников; как только они обучат патриотов, мы от них отделаемся. Это вопрос второстепенный. Речь идет о том, чтобы превратить префектуру в цитадель революции. Проинструктируйте в этом духе наших людей; пусть они все явятся сюда. Если мы будем иметь здесь тысячу крепких товарищей, все будет в наших руках. Ледрю-Роллен, Флокон, Альбер и я понимаем друг друга, и я надеюсь, что дело пойдет. Надо опрокинуть «National». После этого мы республиканизируем страну, хочет она того или нет».

Сейчас же вслед за этим явился с визитом Гарнье-Пажес, мэр Парижа, под начальство которого «National» поставила полицию. Он предложил Коссидьеру вместо неприятной должности в префектуре пост коменданта замка Компьен. Коссидьер ответил ему своим тоненьким голоском, который поразительно не соответствует его широким плечам: «Я в Компьен? Это невозможно! Необходимо, чтобы я оставался здесь. У меня внизу несколько сот бравых молодцов, которые славно работают; я еще ожидаю пополнения в двойном количестве. Если у вас в ратуше почувствуется недостаток доброй воли или мужества, то я смогу вам помочь… Ха-ха, lа revolution fera son petit bonhomme de chemin, il le faudra bien! {революция будет понемножку разворачиваться, это уж обязательно! Ред.} — Революция? Но она уже совершилась! — О, нет, она еще даже не начиналась! — Бедный мэр был совершенно ошеломлен» (Делаод, стр. 72).

Одна из самых веселых сцен, изображенных Шеню, это прием полицейских комиссаров и officiers de paix новым префектом, который был как раз за столом, когда о них было доложено.

«Пусть они подождут, — сказал Коссидьер, — префект работает». Он работал еще добрых полчаса, и только тогда подготовил мизансцену для приема господ комиссаров, которые между тем выстроились вдоль большой лестницы. Коссидьер величественно уселся в свое кресло, с большой саблей на боку. Два монтаньяра в растерзанном виде, со свирепыми физиономиями, с мушкетом у ноги, с трубкой в зубах, охраняли дверь. Два капитана с обнаженными саблями стояли по обе стороны его письменного стола. Кроме того, в зале кучками стояли все главари секций и республиканцы, которые составляли его генеральный штаб. Все были вооружены большими саблями и кавалерийскими пистолетами, карабинами и охотничьими ружьями. Все курили, и облако дыма, наполнявшее зал, делало лица еще более мрачными, придавая этой сцене действительно устрашающий вид. Посредине было оставлено свободное пространство для комиссаров. Все надели головные уборы, и Коссидьер отдал приказ ввести их. Бедняги-комиссары только об этом и мечтали, так как они подвергались оскорблениям и угрозам со стороны монтаньяров, которые сулили им всевозможные пытки. «Банда негодяев! — ревели монтаньяры, — теперь вы, наконец, в наших руках! Вам не уйти отсюда, вы должны оставить здесь свою шкуру!» — Войдя в кабинет префекта, комиссары решили, что попали из огня да в полымя. Первый из них, переступив порог, казалось, на момент заколебался. Он не знал, идти ли ему вперед или назад, так мрачны были направленные на него взоры всех. Наконец, он решился, сделал шаг вперед и поклонился, еще один шаг и поклонился ниже, еще шаг и поклонился еще ниже. Все входили в зал, низко кланяясь страшному префекту, который холодно и молчаливо принимал эти знаки уважения, опершись рукой на эфес своей сабли. Комиссары с изумлением взирали на это странное зрелище. Некоторые, сбитые с толку от страха и желавшие, без сомнения, выслужиться перед нами, находили эту картину внушительной и величественной. — «Тише!» — приказал один монтаньяр замогильным голосом. Когда все они вошли, Коссидьер, сидевший до тех пор молча и неподвижно, нарушил тишину и заговорил самым грозным голосом:

«Неделю тому назад вы едва ли ожидали увидеть меня здесь на этом месте, окруженного верными друзьями. Итак, теперь они ваши повелители, эти картонные республиканцы, как вы их некогда называли. Вы дрожите перед теми, с кем вы обращались самым недостойным образом. Вы, Вассаль, были самым гнусным и фанатичным приверженцем низвергнутого правительства, самым яростным преследователем республиканцев, а теперь вы попали в руки своих самых непримиримых врагов, потому что никто из присутствующих здесь не избежал ваших преследований. Если бы я послушался справедливых требований, обращенных ко мне, я применил бы репрессии, но я предпочитаю забыть. Возвращайтесь все к своим обязанностям; но если я когда-либо узнаю, что вы принимаете участие в каких-нибудь реакционных интригах, я раздавлю вас, как клопов. Идите!»

Комиссары прошли через все стадии страха и довольные тем, что отделались головомойкой префекта, весело удалились. Монтаньяры, ожидавшие их внизу на лестнице, проводили их со страшным гамом до конца улицы Жерюзалем. Едва исчез последний комиссар, как мы разразились громким хохотом. Коссидьер сиял и хохотал больше всех над великолепной шуткой, которую он сыграл со своими комиссарами» (Шеню, стр. 87–90).

После событий 17 марта, в которых Коссидьер принимал большое участие, он сказал Шеню: «Я могу по своему усмотрению поднимать массы в бросать их против буржуазии» (Шеню, стр. 140).

Вообще Коссидьер никогда не шел дальше игры в запугивание своих противников. Наконец, об отношении Коссидьера к монтаньярам Шеню пишет:

«Когда я говорил Коссидьеру об эксцессах, которым предавались его люди, он вздыхал, но у него были связаны руки. Большая часть из них проделала с ним жизненный путь, они делили с ним горе и радость, многие оказывали ему услуги. Если он не мог их сдержать, то это было следствием его собственного прошлого» (стр. 97).

Мы напоминаем нашим читателям, что обе эти книги были написаны во время предвыборной агитации к 10 марта^[172]. Какое влияние они оказали, показывают результаты выборов — блестящая победа красных.

Написано в марте — апреле 1850 г.

Напечатано в журнале «Neue Rheinische Zeitung, Politisch-okonomische Revue» № 4, 1850 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

ЭМИЛЬ ДЕ ЖИРАРДЕН. «СОЦИАЛИЗМ И НАЛОГ». ПАРИЖ, 1850^{29}

Существует двоякого рода социализм: «хороший» социализм и «дурной» социализм.

Дурной социализм, это — «война труда против капитала». Ему приписываются все ужасы: уравнительный передел земли, уничтожение семейных уз, организованный грабеж и прочее.

Хороший социализм, это — «гармония между трудом и капиталом». Ему сопутствует уничтожение невежества, искоренение причин, порождающих пауперизм, организация кредита, приумножение собственности, реформа налоговой системы — одним словом, «режим, который больше всего приближается к тому, как человек представляет себе царство божие на земле».

Нужно воспользоваться хорошим социализмом, чтобы удушить дурной.

«Социализм имел рычаг; этим рычагом был бюджет. Но ему не хватало точки опоры, чтобы сдвинуть мир с его оси. Эту точку опоры дала ему революция 24 февраля: это — всеобщее избирательное право».

Источником бюджета являются налоги. Таким образом, воздействие всеобщего избирательного права на бюджет сводится к его воздействию на налоги. Благодаря этому воздействию на налоги осуществляется «хороший» социализм.

«Франция не может платить больше 1200 млн. фр. налогов в год. Что хотите вы предпринять, чтобы сократить расходы до этой суммы?»

«В течение тридцати пяти лет вы трижды записали, в двух хартиях и одной конституции, что все французы должны нести тяжесть государственных расходов пропорционально своему состоянию. В течение тридцати пяти лет это равенство обложения налогами остается ложью…»