Собрание сочинений. Том 7 - Маркс Карл Генрих - Страница 90

Дряблость немецкой так называемой революционной партии столь велика, что вещи, которые вызвали бы в Англии и во Франции бурю негодования, в Германии не только не возбуждают удивления, но даже встречают всеобщее одобрение. Г-н Вальдек на суде присяжных приводит обстоятельные свидетельские показания в подтверждение того, что он всегда был лойяльным конституционалистом, а берлинские демократы с триумфом везут его домой. Г-н Грюн в Трире на открытом заседании суда в самой нелепой форме отрекается от революции, а публика в зале суда поворачивается спиной к осужденным пролетариям, чтобы восторженно приветствовать этого оправданного дельца.

Новый пример того, что возможно в Германии, дает защитительная речь, которую г-н Готфрид Кинкель произнес 4 августа 1849 г. перед военным судом в Раштатте и которая была опубликована 6 и 7 апреля текущего года в берлинской «Abend-Post».

Мы знаем заранее, что вызовем всеобщее негодование сентиментальных лжецов и демократических фразеров тем, что разоблачим перед нашей партией эту речь «плененного» Кинкеля. Это нам совершенно безразлично. Нашей задачей является беспощадная критика, и притом критика, скорее направленная против мнимых друзей, чем против открытых врагов; придерживаясь этой нашей позиции, мы охотно отказываемся от дешевой популярности среди демократов. Нашим нападением мы нисколько не ухудшаем положения г-на Кинкеля; разоблачением мы подводим его под амнистию, подтверждая его признание, что он не является тем человеком, за которого его выдают, и заявляя, что он достоин не только амнистии, но даже зачисления на прусскую государственную службу. К тому же его речь уже опубликована. Мы разоблачаем перед нашей партией всю речь в целом, здесь же приводим только наиболее разительные ее места.

«Равным образом я никогда не занимал командных должностей, поэтому я и не могу нести ответственности за действия других. И я протестую против отождествления моих действий с грязью и мутью, которая, я знаю это, к сожалению, пристала напоследок к революции».

Так как г-н Кинкель «вступил в безансонскую роту в качестве рядового» и так-как этими словами он бросает подозрение на всех командиров, то не было ли его долгом высказаться в пользу, по крайней мере, своего непосредственного начальника, Виллиха?

«Я никогда не служил в армии, следовательно, и не нарушал присяги, не применял против моего отечества военных знаний, которые могли бы быть мной приобретены на службе у моего отечества».

Разве это не прямой донос на взятых в плен бывших прусских солдат, на Янсена и Бернигау, которые вскоре после этого и были расстреляны, разве это не было полным оправданием смертного приговора над уже расстрелянным Дорту?

Точно так же г-н Кинкель выдает военному суду и свою собственную партию, разглагольствуя о каких-то планах уступки Франции левого берега Рейна и объявляя себя чистым от этих преступных помыслов. Г-н Кинкель отлично знает, что о присоединении Рейнской провинции к Франции говорили только в том смысле, что эта провинция в момент решительной схватки между революцией и контрреволюцией безусловно станет на сторону революции, кто бы ее ни представлял, — французы пли китайцы. Он не преминул также сослаться на свой мягкий характер, который позволил ему, в отличие от диких революционеров, если и не как члену партии, то как человеку, быть в хороших отношениях с Арндтом и другими консерваторами.

«Моя вина состояла только в том, что я летом продолжал желать того же самого, чего в марте желали вы все, чего желал весь немецкий народ!»

Он изображает себя здесь борцом за одну лишь имперскую конституцию, который никогда ничего большего и не желал, кроме как этой конституции. Примем его заявление к сведению.

Г-н Кинкель касается мимоходом статьи, которую он написал по поводу погрома, произведенного в Майнце прусскими солдатами^[181], и говорит:

«Как же со мной поступили? Во время моего отсутствия меня вторично по этому поводу вызывали в суд и, так как я не мог явиться защитить себя, то я был приговорен, как мне недавно передавали, к лишению избирательных прав на 5 лет. Пять лет лишения избирательных прав — вот к чему меня приговорили; для человека, который уже однажды имел честь быть депутатом, — это исключительно жестокое наказание» (!).

«Как часто мне приходилось слышать, что я «плохой пруссак»; упрек этот меня задевал… Ну что же! Моя партия в настоящий момент потерпела в моем отечестве поражение. Если теперь прусская корона поведет наконец смелую и сильную политику, если его королевскому высочеству, нашему престолонаследнику, принцу Прусскому, удастся объединить Германию мечом, — ибо иначе это осуществить невозможно, — сделать ее великой и уважаемой перед лицом наших соседей, обеспечить ей действительно и надолго внутреннюю свободу, оживить снова торговую жизнь, распределить равномерно по всей Германии то военное бремя, которое теперь слишком тяжело ложится на плечи Пруссии, и, прежде всего, обеспечить куском хлеба бедняков моего народа, представителем которого я себя считаю, — если удастся все это сделать вашей партии — я буду с вами! Честь и величие моего отечества дороже мне моих политических идеалов; я умею ценить французских республиканцев 1793 года» (Фуше и Талейрана?), «которые добровольно склонились перед величием Наполеона в интересах Франции; если бы так случилось, и народ мой еще раз оказал бы мне честь избрать меня своим депутатом, — я был бы одним из первых депутатов, которые с радостью в сердце воскликнули бы: Да здравствует германская империя/Да здравствует империя Гогенцоллернов! Если иметь такие воззрения — означает быть плохим пруссаком, то в таком случае я и не желаю быть хорошим пруссаком».

«Господа, подумайте также немного о покинутых жене и ребенке перед вынесением приговора человеку, который сегодня, благодаря превратности человеческой судьбы, стоит перед вами таким глубоко несчастным».

Эту речь г-н Кинкель произнес в то самое время, когда двадцать шесть его товарищей были — подобным же военным судом — приговорены к смерти и расстреляны. Это были люди, которые умели смотреть в глаза смерти иначе, чем Кинкель в глаза своих судей. Во всяком случае Кинкель был вполне прав, выставляя себя совершенно безобидным человеком. Только по недоразумению мог он оказаться в рядах своей партии; и было бы совершенно бессмысленной жестокостью со стороны прусского правительства дальше удерживать его в тюрьме.

Написано К. Марксом и Ф. Энгельсом в середине апреля 1850 г.

Напечатано в журнале «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-okonomische Revue» № 4, 1850 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС

ЗАЯВЛЕНИЕ ЭМИГРАНТСКОГО КОМИТЕТА

В берлинской «Abend-Post» от 14 апреля помещено следующее сообщение, датированное: Штеттин {Польское название: Щецин. Ред.}, 11 апреля.

«В отношении помощи эмигрантам в Лондоне принят следующий порядок: деньги следует направлять Бухеру, который установит связь со Шраммом (из Штригау {Польское название: Стшегом. Ред.}), поскольку между двумя другими комитетами существуют несогласия и деньги ими распределяются пристрастным образом».

В Лондоне фактически существует только один эмигрантский комитет, а именно — нижеподписавшийся, который был основан в сентябре прошлого года, когда началась эмиграция в Лондон. С тех пор имели место попытки создать другие эмигрантские комитеты; они остались безрезультатными. Нижеподписавшийся комитет был до сего времени в состоянии поддерживать (хотя бы настолько, чтобы они не голодали) нуждающихся в помощи эмигрантов, которые все, за исключением четырех или пяти, обращались к нам. Но вследствие массового наплыва эмигрантов, вызванного в последнее время высылками из Швейцарии, средства этого комитета оказались в конце концов почти совершенно исчерпанными. Эти средства распределялись совершенно равномерно, независимо от партийной принадлежности, между всеми теми, кто мог доказать, что участвовал в немецком революционном движении и нуждается в помощи. Наименование «социал-демократический» этот комитет принял не потому, что он поддерживал лишь эмигрантов, принадлежавших к этой партии, а потому, что он преимущественно пользовался денежными средствами этой партии, как это было заявлено уже в его воззвании в ноябре прошлого года^[182].