Папуас из Гондураса - Шинкарев Владимир - Страница 14

• Предыдущая
• 14/17
• Следующая

Томилин осторожно, бережно положил ему руку на плече:

– Тяжело тебе, Сашок?

Саша не отвечая сглотнул слезу и кивнул.

– Тяжело, Саша, ох тяжело! – с тяжким вздохом сказал Томилин. – И мне тяжело. А кому сейчас не легко-то? Подлецу одному легко! Ничего Сашок, все упромыслим… без изъяну поворот не сделаешь. Наше время – это молотьба чего-то такого… муки какой-то. Должен ведь кто-то ее перелопатить.

Саша сдавленно застонал.

– Саша, Сашок, – зарыдал Томилин, – тебе бы у грамоты сидеть, умильный ты да светлый.

Голос Томилина звенел – и сколько же неисплаканной силушки народной было в нем.

– Да Томилин, да… ох, тошно мне! – задушевно сказал Александр, рванув воротник, – но зачем, зачем, Томилин?

– Зачем? – вскричал Томилин, – Зачем? А затем, что упадет кровушка в мать сыру землю и вырастут цветы совести народной! Саша, Сашок, ты знаешь… кто? Ты, говорю, знаешь для меня кто? Ты для меня все горюшко, болюшка и силушка людская – вот кто! Саша, не молчи, хочешь землю буду есть сырую?!

И Томилин, припав к мокрой от росы земле стал хватать дрожащими губами землю.

Александр задумчиво ухватил тонкими пальцами комок затоптанной черной земли и поглядел и поглядел на нее заплаканными глазами.

– Вот она… землица… – дрогнувшим голосом сказал он. Томилин, шмыгая носом и всхлыпывая, взял в руки канистру с керосином и …

Иван, выйдя из себя, дернулся и прохрипел:

– Переключай…

Валера удивленно посмотрел на него:

– Тебе что не неравится? Зашибанское кино.

– Переключай, быстро… – не двигаясь, мучительно скривился Иван.

Минуты две по экрану ползет стрелка. Иван подавленно смотрит, не шевелясь. Затем на экране появляется лихой молодой человек, как Иван, напряженно глядящий куда-то в бок. Иван вздрагивает и молодой человек, будто заметив это, счастливо улыбается и объявляет:

– Дорогие товарищи, сегодня в нашей программе художественный фильм «Спорт любит сильных». По центральному телевидению фильм демонстрируется впервые.

СПОРТ ЛЮБИТ СИЛЬНЫХ

Под оглушительный рев трибун Алексей вышел на помост и несколко раз подпрыгнул, разминаясь.

– На помосте – Алексей Степанов, Советский Союз! – проревел динамик, и вторя ему залопотали на разных языках голоса в других частях громадного зала.

(Иван облегченно вздыхает и, размякнув, откидывается назад.

– Слава тебе, господи… Что-то, наконец, нормальное. Я уж думал – белая горячка у нас!

Валера равнодушно глядит на экран, хлопая короткими ресницами.)

Степанов приветственно поднял руки, чувствуя как волнами поднимается в нем спортивная злость.

– Его противник – Рихард Грюшенгауэр… Федиративная республика Германия, выступает под псевдонимом Гамбургское Страшилище.

Алексей было оглянулся – важно было не пропустить момент выхода немца на помост. Даже по тому, как он проползет под канатом можно было довольно точно оценить его состояние и степень подготовленности к бою. Гамбургское Страшилище, сильный и тактичный игрок, лез намеренно небрежно, опираясь на пол руками и сплевывая. Выходя, он так сильно зашатался, что вынужден был схватиться за стол.

Рихард Грюшенгауэр был ветераном перепоя и на последней Олимпиаде занял видное место. Уже несколько лет назад Алексей Степанов видел его на показательных выступлениях лучших перепойщиков в Большом Драмматическом театре Москвы. На его стороне был опыт, на стороне Алексея – молодость.

Секунданты забегали по помосту с ведерками, полотенцами и тряпками. Грюшенгауэр, покачиваясь, смотрел мутным, непонимающим взглядом. Лицо его, опухшее от тренеровок, клонилось к земле, руки беспорядочно дергались в поисках опоры.

Это могло быть и, вероятно всего, и было блефом – таким поведением он расчитывал усыпить бдительность соперника, представить поединок легким и малозначительным.

Одет он был в рваный рабочий комбинезон и ватник – непонятно, что толкнуло его на мысль о том, что такая, столь знакомая Степанову форма может пробить брешь в психологической защите советского спортсмена.

– Только не расслабляться, Алеша, только не расслабляться, – твердо сказал Степанову тренер советской команды, ас и видный теоретик перепоя, много сделавший для развития нового вида спорта; в частности его перу пренадлежали книги: «Перепой: спорт или искусство?» и «Нести людям радость» (летопись перепоя).

Раздался предупреждающий свисток судьи и все, кроме двух секундантов, в обязанности которых входило по мере надобности открывать и разливать бутылки, покинули ринг.

Послышался второй свисток и соперники сели друг напротив друга. Рихард Грюшенгауэр неловкими движениями освободился от ватника и швырнул его на пол. От внимательного взгляда советского не укрылось, что комбинезон соперника выкрашен в соответствии с псевдонаучной теорией Гет-Кадинского о психофизиологическом воздействии цвета и хотя советская наука о перепое отвергла, например, производное утверждение Кадинского о рвотном рефлексе на сочетании синего и грязно-желтого, Степанов невольно отвел глаза от отвратительных сизожелтых пятнен, покрывающих Гамбургского Страшилище как жирафа.

Гул зала постепенно стих. Секундант Алексея живо открыл бутылку «Молдавского» красного портвейна и налил стакан.

– Полнее наливай, – негромко сказал Алексей, трепещущими ноздрями уловив знакомый запах. Степанов уже давно специализировался по «Молдавскому» портвейну, хотя и тренировался по комплексному методу. Спектр его спортинвентаря был широк – от шато Д, икема и К, Крем де Виолетта до тормозной жидкости и неочищенной палитуры, но предпочтение он отдавал портвейнам, что и было характерной чертой советской школы перепоя. Преймуществом «Молдавского» красного портвейна перед другими был высокий коэффициент бормотушности. Его противник боролся мятным ликером, не столь бормотушным, но специфичным и нажористым.

Таким образом технические параметры спортинвентаря противников уравнивались. Победа достанется сильнейшему.

…

Прозвучал гонг и состязание началось. Немецкий спортсмен расправил плечи и впервые взглянул на Алексея, разом отряхнув с себя напускную апатию. Высокие волевые качества мужественно светились в его глазах, компенсируя немалый для перепойщика возраст.

– Саукин сынь, а ну гляди, яко я стаканищу вышру, тфаю мать!!! – свирепо закричал Гамбургское Страшилище, вращая выкатившимися глазами. Он схватил стакан, сделав три глотательных движения, откусил кусок стакана и звонко проскрежетав зубами, проглотил. Рихард Грюшенгауэр принадлежал к тому, впрочем, довольно немногочисленному разряду спортсменов, которым мешал запрет на все виды закусок, кроме неорганических соединений.

Алексей чуть заметно усмехнулся. Он понял, что соперник делает ставку на устрашение. Но такая демонстрация силы могла встревожить кого угодно, но не советских спортсменов. Недаром остальные члены немецкой сборонй предпочли другую тактику борьбы – изысканный, талантливый стиль, пронизанный тонкой иронией и пренебрежением к противнику.

Алексей медленно, уверенными глотками допил четверть стакана, страшно сморщился и брезгливо понюхав остаток, оставил стакан.

Степанов, конечно, понимал, что даже в пылу борьбы соперник не сочтет этот блеф за чистую монету, но переходом от пассивности к резкой атаке можно добиться психологического преймущества у самого опытного противника.

Гамбургское Страшилище швырнул полусъеденный стакан за спину и, рыгнув, продолжил:

– А ну, сзукин сынь, смотри яко я фторой стаканищо вышру, тфаю мать.

Степанов встревожился. За столь грубой игрой мог стоять тонкий подвох. Дважды повторяя такой избитый прием, Рихард Грюшенгауэр явно пытался усыпить своей подготовленностью. Неясным был и странный акцент – ведь русский язык издавна стал международным языком состязаний по перепою и Грюшенгауэр хорошо знал его уже тогда, когда перепой только перешагнул границы Советского Союза и начал победоносно шествовать по странам и континентам, вытесняя другие виды спорта и искусства.

• Предыдущая
• 14/17
• Следующая