Псаломщик - Шипилов Николай Александрович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/57
• Следующая

Шалоумов: – Одна-а-ако! Но я не нищ!

Я-Медынцев: — И каков же ваш счет в банке, позвольте уж вас спросить?

Шалоумов: — Какой уж там счет!

Я-Медынцев: – Значит, вы – наш, вы – условно нищий без «уе»!

Шалоумов: — У меня все есть, мне всего хватает, благодарю. Наше время в эфире, к сожалению, истекает праведной кровью. Завтра слушайте мой репортаж с этого фантастического съезда нищих, который, судя по интернетовским форумам, вызвал огромный интерес общественности всей страны к происходящему в нашем славном Китаевске. Коллективно вступить в Лигу изъявляют свою добрую волю многочисленные общественные организации страны.

Я-Медынцев: – Это еще цветочки, компот из ягод – впереди!

Шалоумов: – Ну, что ж! Мне остается поблагодарить нашего гостя – будущего, надеемся, Его Высочество Государя Всех Нищих… Юрия Первого. Ну, что же! Еще в 1930 году Святитель Феофан Полтавский предрекал: «В России будет восстановлена монархия, самодержавная власть. Господь предызбрал будущего царя. Это будет человек пламенной веры, гениального ума и железной воли. Он, прежде всего, наведет порядок в Церкви Православной, удалив всех неистинных, еретичествующих и теплохладных архиереев. И многие, очень многие, за малыми исключениями почти все, будут устранены, а новые, истинные, непоколебимые архиереи станут на их место… Произойдет то, чего никто не ожидает. Россия воскреснет из мертвых, и весь мир удивится. Православие в ней возродится и восторжествует. Но того Православия, что прежде было, уже не будет. Самим Богом будет поставлен сильный царь на престоле». Скажу еще, что всем, кто желает ознакомиться со структурой Лиги глубже, я рекомендую звонить по телефону сорок-сорок семь-девять. Завершая беседу, хочется сказать, что инстинкт жизни, умноженный на пока достаточную образованность людей и коллективную врожденную солидарность, может породить совершенно неожиданные формы существования. Если предположить, что точка «невозврата» уже пройдена и процесс распада естественно ускоряется, то социологам, психологам, политологам и многим другим пролетариям гуманитарного спецназа надо уже сейчас чесать репу и прорабатывать версии, инверсии и, следовательно, контрверсии такого ожидаемого будущего. Да здравствует дарованная нам либерастами свобода слова! Ее не расклевать соглашателям, конформистам, дуракам, голосами которых полнится священный эфир. И почему-то мне вспомнились сегодня красивые слова умного дяди Ницше. Он сказал так: «Я отдал бы все счастье Запада за манер русских быть печальными»…. До новых встреч на эфирной свалке, господа!»

Вот так мы с Коськой поработали. Он сказал мне восхищенно:

– Ну, ты силен, керя! Тебя надо беречь, как девичью честь! Вот артист так артист! Ты что, готовился?! Это ж моя лучшая передача! Хит сезона!

Я рассказал ему, что пьесы для Медынцева пишу с младых ногтей.

… Первая была написана прямо на заснеженной улице Кубовой, когда после уроков мы ватагой вышли из четвертого класса нашей деревянной школы. Я нес домой две пятерки и завернутый в промасленную бумагу калач за три копейки для сестры Анютки. Медынец нес два кола, исправленных на четверки и единственные в классе карандаши двадцати четырех цветов на три радуги с половиной. По улице прошел роторный бульдозер, наделал по обочинам эвересты снега, за ним нескончаемой чередой шли из карьера груженные бутовым камнем МАЗы. Казалось, их не переждешь, чтоб попасть на ту сторону улицы. Тогда я снял ранец, раскрутил его за лямки и с вершины сугроба перекинул через поток машин. Разве Медынец отстанет? Он тоже раскрутил и тоже кинул свой тяжелый портфель с двумя отделениями и привязанной к ручке сумкой со «второй обувью». Портфель шмякнулся в кузов ревущего самосвала и-и-и поехал в светлые коммунистические дали. Ну, и Медынцу бы дома задали таску, если б я не придумал сценарий возвращения. Не стану его пересказывать, чтобы не портить нравы, тем более, что портфель через неделю вернулся. При разгрузке сломались все двадцать четыре карандаша, однако кости Медынца остались целы, а главное – под шумок он избавился от ненавистного дневника. Мы обложили его паклей на стройке, сделали костерок из карандашных обломков и подожгли дневник. Колы горели на диво! Этот костер не забыть нипочем.

Позже Юра сыграл в двух моих пьесах, написанных под него, и в одной фильме.

Затем Шалоумов-Псевдокимов рассказал мне, что той осенью убежал в глухой район Ростовщины. Но взяли его зимой на берегу казачьего Деркула, куда зазвали его порыбачить местные большевики. Едва зашли в балок да налили под уху, как начался маскарад: вломились «маски», потребовали предъявить документы и вещи для досмотра. Тут же подсунули в его рюкзак несимпатичный пистолет и равномерные патроны.

– Большевики, керя, знали меня под кличкой Лунь. А провалила меня племянница одного из болов по фамилии Панарин. У нее дроля в ментуре. Я с ней общался как с любой другой барышней, ничего особенного о себе не рассказывал. Раз поцеловал сдуру. Видно, Панарин ей похвастал мной: это, мол, важная птица! Она – своему дроле, свой дроля – начальству. А вывезли меня тепловозом через мостик на Украину. Очки разбили и прямо в грязных сапогах – прессовать…

– Кто – в грязных сапогах?

– Все… – усмехнулся он. – Туда лучше не попадать. В карцере крысе был рад, хлеб ей от пайки отщипывал. Заварку сухую есть научился – она не ела. Зато, керя, думать никто не мешал по десять-пятнадцать суток. Три года под следствием – хоть роман пиши…

Он говорил, что когда ехал сюда, на Алтай, хотелось изменить внешность. Но недостаточно изменить внешность, чтобы тебя не узнавали те, кто для этого призван на службу чувством долга, или романтикой сыскных будней, или стремлением к тайной власти над людьми. Лысину покрой театральным клеем и нахлобучь на нее красивый парик – это красиво. Сбрей усы, которые почти десятилетиями ублажали дамские взоры. Цвет глаз измени оптическими линзами. Купи дорогую трость с кинжалом в рукояти, чини этим кинжалом карандаши. Запоминается, как говорил Штирлиц, уводит от твоей сути внимание людей. Оно и без того рассеяно, разодрано, развеяно в прах зрелищем сноса Отечества. Заведи две-три привычки, необычных в глазах новых приятелей. Пей, например, пиво только вместе с кефиром или молоком. Эта отвратительная привычка запоминается. Публично кури марихуану, а водки не пей. Вместо марихуаны забивай в косяк чуточку нюхательного табаку «золотая рыбка». Или под видом кокаина втягивай в ноздрю измельченный стрептоцид. Да, сие противно естеству по вкусу и по цвету, но помни: тюремная пища и тюремный воздух куда как отвратительней. Засветись пару раз на панели с девушками нелегкого поведения. И ты прослывешь благонадежным, то есть безопасным для власти. Главное, изменить мелкие привычки, а это нелегко. Это полностью невозможно, следовательно, гаси их крупным мазком, экзотикой – прослыви неприятным чудаком, рыцарем без страха и укропа. И последнее. Забудь, что миром правит Маммона. Откажись от тоски по тем, кого считал друзьями, вождями и героями. Не рассуждай о грешных и праведных. Это поправит смятение души, которое заставляет уединяться от людей, чтобы уйти в свои неземные раздумья.

– Нам с тобой, керя, этих раздумий хватает, – сказал он в завершение рассказа. – И тут я тебе завидую: ты писатель… тебя-то Молдавия перестала разыскивать как военного преступника?

– He хочу помнить, Коська. Перегорел я что-то. Так и есть – перегорел…

А вечером наше с ним интервью со сладострастным вниманием слушали опричные люди в местном отделении ФСБ. И кто знает, на чьей стороне выступили бы сегодня два матерых чекиста, очарованные в молодости светом служения Родине, а потом молча осознавшие, что служить надо народу, ибо он и есть – Родина. Однако обратного пути не было. Коготок увяз – все рыльце в пушку.

Народ же этот, как в долгую неласковую зиму или как щепка в мутный водосток, втекал в нищету. И молчал, обиженный сизарями, наивный бронзовый лох Маяковский, изрекший:

• Предыдущая
• 29/57
• Следующая