Выбери любимый жанр

Псаломщик - Шипилов Николай Александрович - Страница 3


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

3

Словом, пустопорожняя моя образованность кикиморой манила в болото неверия, холодным дуновением скепсиса гасила слезы душевных озарений…

– У тебя получится! – заверяет батюшка. – И народ нынче ученый, другой, и я поучу, коль нужда будет! Я на тебя дивлюсь, Петя! Я во младых ногтях не мог ни есть, ни спать после отпевания. Закрою глаза, вроде засну, так и тут он – усопший! А то и она, усопшая! Вскинусь я среди ночи, как дитё: «Мама!» Помолюсь с оглядкой – отпустило, а уж и рассвет в окнах! – рассказывал мне доверительно старенький батюшка Глеб. – А тебе-то каково?

«Нет, в священники я не гожусь – не тот коленкор души, не тот раскрой… Драчун я, батюшка…»

– Я, батюшка, на них насмотрелся: люди как люди. Лежат, никого не шевелят…

Говорю это, но понимаю, что некая разница есть: одно дело убитые в бою, а иное – павшие в миру. Одно дело старики – иное детки. Зачем приходили? Зачем ушли обманутыми? Мне отвратительна низость смерти. Не нахожу в ней никакого величия.

– Одна, – говорю, – низость и детское удивление эта смерть: да поди ж ты, жил, жил и – помер!

– Смерти нет! – испугался своей доверчивости батюшка. – Есть лишь вечная жизнь!

– Конечно… – согласился тогда я. – Под самую Троицу проезжаю по улице Серостана Царапина в Китаевске. Кручу педали. На велосипеде. Смотрю – пьяный мужик валяется. Свобода! На следующий день еду – он все еще лежит. Умер, стало быть. Люди отворачиваются и – мимо. Эх, думаю, народ ты наро-о-о-од! Надо, думаю, карету вызывать. Остановил я велосипед, прислонил вот так вот к заборчику – и к нему, к покойнику: точно! не дышит. Наклонился я, беру его правое запястье за пульс. А он меня, батюшка, своей левой за руку-то – хвать!.. Вот так прямо – хв-в-вать! Да как запоет: «Гра-а-а-бю-у-у-ть!»

– Господи, помилуй! – выдрал батюшка свою руку из моего хвата. Переложил чайную ложку из правой руки в левую и троекратно осенил себя крестным знамением, а на лице – недоверчивая улыбка. – Тебе бы дьяконом петь! Прямо вот так: гра-а-бю-ют!

– Да, вот именно так! По-сиротски басом профундо: гра-а-а! Потом чистым дишкантом: бю-ю-ют! А отчего это он, батюшка, ожил – скажу. А оттого, что я – лох! У него лапа, как у матерого чекиста, батюшка! Видно, бывший борец-вольник из некогда приличного общества «Динамо»! Пока я вырывался, велосипед-то у меня и – оп! – умыкнули. Это хорошо еще, что в Китаевске меня народ знает в лицо! Благо, батюшка, что у меня в краевой милиции Славка есть! Не то – идти бы мне этапом на Сочи!

– Почему на Сочи? – с удовольствием спрашивает ясноглазый мой батюшка. Ждет разгадки, как дитё.

– Ну, не в Сибирь же! Тут холодно. А от холода человеку одна польза! Не зря же на Севере больше честных людей, чем на Юге!

– Кто их считал? – риторически спросил батюшка. Он нахохотался не по сану, утирал обильные слезы и выбивал в платочек острый, как угол, нос. – Циркачи, прости ты нас грешных, Господь сладчайший… Кто транспорт-то умыкнул?

– Подельники этого борца с псаломщиками, батюшка, вот кто. А это было мое единственное транспортное средство! Немецкий велик, с тремя скоростями!.. Вот она, отец мой, вечная жизнь лоха!

Батюшка хохотал столь же весело, сколь и виновато. И примирительно приговаривал:

– Ай, яй, яй! Ай, яй, яй! «Гра-а-бю-ют!» Ну ты, Петря, и здоров присочинить! Уж писатель, так писатель!

«А-а! – думаю. – Петря! Он откуда-то с Запада… Потому и учился в Варшаве…»

Смотреть в его детские лазоревые глаза – все равно что в баню с устатку сходить.

– А чего тут, батюшка, присочинять-то? – говорю. – Статистика у нас такая: сколько надо – столько и пишем, остальное – на ум берем. Вот кто присочиняет-то! Факт! А я – что? Я – агнец кроткий! У них в России умирает около миллиона человек в год, то есть несколько дивизий ежедневно. Причем никто нам, еще живым людям, не помощник. Отнюдь! Но псаломщику помощь, да еще какая!

– Господь знает: кого, когда и куда призвать… – говорил, обороняясь, батюшка Глеб. Но уж послушать он меня любил, как и я его, впрочем.

– Да, уж это как водится! Кого в армию – и в Чечню, а кого – на Бермуды… Но и у меня, батюшка, в связи со сменой профессии появились деньги, – злобствовал я. – Да подавись он моим этим велосипедом – куплю себе вольву! У вас какая машина?

– У меня? Да мне бы, Петя, лошадку пегонькую, да тележку легонькую!

– Ну вот, даст Бог – куплю вам «пассат» с таких-то заработков! С нашей статистикой выморочности – нехай «пассат» дует!

– Даешь храму десятину, Петр Николаевич, и то – хлеб… А мне от тебя – и без того радость! Хоть ты и горячий, а душа у тебя чистая… Не прикидывайся, скоморох!

– Куда-а-а там душа! Что это за душа, которая в присутствии доброго пастыря курить хочет! А вы, батюшка, белорус, чай?

– Я православный русак родом из-под Гродно. Когда Русь-то крестил, Петя, святой благоверный наш князь Владимир? Во-о-она когда! Еще не было ни Беларуси, ни Украины, ни России – была Русь…

– Жаль, нас с вами, батюшка, там не было! – подначиваю я. – Хотя вы-то, может, уже и были!

– Ой, Петя! Грех с тобой один! Вот ты мне скажи: ты в политике-то за кого воевал? За левых или за правых?

– Я, батюшка, не Чапаев, чтобы всё вам показать на картошке, а потому я вам, батюшка, загану загадку. Можно?

– С Богом!

– Один, батюшка, русский ученый стал изучать арабский язык. А там, как вы знаете, читают справа налево! У нас же – наоборот: слева направо. И случилось непоправимое. Что?

– Принял магометанство, басурман?

– Нет, батюшка. Теперь он полиглот. Читает на всех языках, но только посередине. Весь дурдом со смеху умирает!

Стало хватать времени жить.

Оно, время, уплотняется, как вата, когда мертвых по три раза на день видишь еще на этом берегу. Вот и нынче отмахал я ночной степью да на больных ногах верст уже двенадцать. Даст Бог, не заплутаю.

Ни огонька, словно вся степь изготовилась к налету ночных стратегических бомбардировщиков. И пока лунный свет не отключили, хорошо в пути поговорить самому с собой, чтоб звери боялись и дети смеялись.

Иду и вспоминаю вчерашний день, когда я, в который уже раз, мог последовать за большинством народа.

3

Предвыборные кампании шли по стране, как мировая революция имени Троцкого по планете.

В деревню Кронштадтский Сон приехал, а точнее – прибыл, вор Чимба, анархист по всем ухваткам. Он не был обуян тоской по малой родине, но здесь некогда жила его честная бабушка-трактористка. Он «перетер с кем надо» и решил выставиться в депутаты Краевой думы от родного районного центра. Впрочем, родным ему и населенным, да еще и пунктом, деревню Кронштадтский Сон нынче можно назвать с большим риском быть правильно понятым. Не поняты?м, а по?нятым.

По бумагам проживало здесь двести сорок семь человеческих душ. Сколько из них мертвых – знать забудь. Все они – лохи. А этому Чимбе, как и Чичикову, все равно: живые ли, мертвые ли они. Есть на бумаге с гербами – стало быть, вечно жив человек, можно его в банк закладывать. В этих бумагах до сих пор числятся несколько поселков, где на месте домов давно растут русские деликатесы – крапива с лебедой.

Но закрыть эти осиянные латунной, холодной луной пустыри власти не могут. Оттого, что множество из тех, кто уехали дорогами русского кочевья в направлении счастья, имеют здешнюю прописку – иначе бомж.

Клуб сгорел. В школе снегом продавило крышу, и местные зимогоры растащили стропила с обрешеткой на дрова.

Позже я узнал подробности визита Чимбы.

Он прикатил со своими ворами и быстро собрал насельников Кронштадтского Сна на деревенском «точке»6, где в детские его годы было «тырло» – обсиженный молодью пятачок земли для вечерних посиделок.

– Давно хотел спросить: почему эту деревню назвали Кронштадтский Сон? – живо, пока еще, интересовался молоденький пресс-секретарь Чимбы, имевший неуловимо дымчатый облик в своих дымчатых же очках. Казалось, сними с него, как с Гриффитса, очки и модную упаковку – он станет невидимкой.

вернуться

6

Точок (от слова ток – место для обмолота хлеба); точки в деревнях и селах Алтайского края служат местом вечерних увеселительных сборов молодежи.

3
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело