Демоны - Ширли Джон - Страница 4

• Предыдущая
• 4/86
• Следующая

Еще полдюжины лавовых ламп были сломаны и использовались для того, чтобы предотвратить падение с полок сотен книг, которые занимали большую часть пространства, не заполненного гобеленами. Кроме лавовых ламп, здесь горели еще две свечи и тусклая аккумуляторная лампочка.

Коты бросились от меня врассыпную, прячась за стулья и забираясь на изодранные столбы для лазанья. Котов было четверо – нет, пятеро: они взяли еще одного.

В длинной лопатообразной черной с проседью бороде Пейменца виднелись оставшиеся от завтрака крошки тоста; его глаза, серые, с красными веками, занавешенные кустистыми бровями, остановились на мне лишь на какую-то долю секунды, когда он сказал:

– Этим утром было много предзнаменований, Айра. Не хочешь взглянуть?

– Вы же знаете, что я думаю о средневековых техниках, особенно о тех, в которых задействуются разлагающиеся кишки, – сказал я, высматривая Мелиссу. Я поклонник мистики и метафизики – прежде я был художественным редактором ныне усопшего издания «Видения: Журнал Духовной Жизни», – но мой интерес не простирался настолько, чтобы находить удовольствие в разглядывании гниющих внутренностей.

– Это свежий свиной пузырь, – сказал он. – Я больше не пользуюсь этой дрянью. Мелисса взяла с меня слово. Думаю, здесь и без того достаточно мерзко пахнет.

Пахло не то чтобы мерзко, но все же отчетливо: трубочным табаком, и кошачьим туалетом, и насыщенными восточными курениями, и каждый из запахов стремился возобладать над другими.

– Вижу, у вас появились новые лавовые лампы.

– Да. Вот посмотри-ка на эту: сладкая, вязкая красная жидкость с золотыми крапинками, вырастающая в лихорадочную первобытную опухоль. Дизайнер подсознательно думал о философском камне!

– Не думаю, чтобы после того, как была сделана первая из этих штук, кто-то еще заботился о дизайнерах.

– Ты прав, он был не нужен – и в этом-то вся соль! Лавовые лампы – это, на определенном уровне, чистое бессознательное отображение прото-обществом процесса превращения первобытной слизи в наших наиотдаленнейших океанических предков; на другом уровне лавовая лампа – это плерома, фундаментальная материя, дающая рождение экзистенциальному состоянию. Хэнк, который торгует в антикварной лавке, говорит, что он любит курить травку и смотреть в свои лавовые лампы, и он говорит, что видит в них девушек, совершенно явственно, во всех этих причудливых изгибах и пузырях лавы – как на рисунках Москозо [8], – но все это совершенно бессознательно… tabula rasa[9]для подсознательного… Фрейд, в конечном счете, не настолько уж дискредитировал себя, если подумать о Хэнке и его лампах…

Тут Пейменц заметил, что я не слушаю; должно быть, мой взгляд скользнул к двери спальни Мелиссы.

– О Боже правый! Вот – типичный современный юноша. Поколение MTV. Мозги, вконец испорченные блужданием по Интернету. Способность к сосредоточению не больше, чем у комара. Мелисса! Иди сюда, этот молодой человек уже устал делать вид, будто пришел для того, чтобы повидать меня! Он трепещет от страсти! – Он запахнул на груди свою вонючую алхимическую хламиду – ее сшила для него Мелисса, как мать могла бы сшить плащ Супермена для своего маленького мальчика – и, тяжело ступая, вышел в кухню, чтобы закончить свой завтрак. – Он уже нюхает воздух – учуял запах твоих феромонов! [10] – крикнул он ей по дороге.

Я поморщился; впрочем, я уже привык к тому, что профессор не принимает во внимание какие бы то ни было социальные запреты.

В комнату вошла Мелисса, в длинной черной юбке, босиком, в свободной, цыганского вида пурпурной блузке с низким вырезом. Ее кривая улыбка казалась еще более, чем обычно, съехавшей на один бок ее треугольного лица, выражая сдержанное неодобрение вульгарности отца.

– Шеппард ушел? – спросила она.

– Ушел, – ответил я. – Если только он каким-то образом не подсматривает за нами через свою визитку.

– Я бы не удивилась. У меня от него мурашки по коже, – сказала она, закрывая парадную дверь на цепочку. – Он спрашивал меня, не могу ли я иногда петь для него! Сказал, что ему нравятся мои песни.

Я подумал, что Шеппард всегда испытывал к ней какой-то нездоровый интерес, но решил не упоминать этого. Мой собственный интерес к ней, сказал я себе, тоже был… вполне земным.

Она была на несколько дюймов выше меня – высокая девушка с крошечными ножками; не знаю, как ей удавалось ходить, не теряя равновесия. У нее был высокий лоб, лишь совсем немного прикрытый блестящей черной челкой; черные крылья длинных волос падали прямо на бледные сутулые плечи и лились дальше, обтекая их. Большие зеленые глаза смотрели искренне и открыто; казалось, они сияли собственным светом. Ее подбородок был лишь совсем чуть-чуть безвольным. Каким-то образом несовершенства внешности придавали ей в моих глазах еще большую сексуальность. Я выяснил, проведя длительные скрытые наблюдения под различными углами сквозь различные виды тканей, что ее правая грудь была немного повернута вбок, в то время как другая указывала прямо вперед. На каждом маленьком белом пальчике ее маленькой белой ноги было по кольцу, а на щиколотках звенели тибетские колокольчики. Ей было тридцать лет, она работала в магазине здоровой пищи и проводила бесконечные исследования для так и не законченного magnum opus[11]своего отца под названием «Скрытая Реальность».

– Пойдем со мной в кухню, – сказала она. – Поможешь мне приготовить чай с тостами. Их теперь можно жарить на плите. Нам опять включили газ и дали воду.

– Я и так ни в коем случае не взвалил бы на тебя такую тяжелую работу, как приготовление чая с тостами!

Она нарезала горкой пшеничный хлеб, а я нашел старый медный чайник и налил в него воды из-под крана. Глядя, как он наполняется, я сказал:

– Интересно, какие загрязнители и нечистоты содержит в себе вода из этого конкретного крана? Без сомнения, какой-нибудь будущий судебный археолог проведет анализ моего тела и найдет в нем всю эту дрянь. И напишет статью: «В этом скелете содержатся следы свинца, пестицидов, тяжелых металлов…»

– Что, возможно, ляжет на его сознание таким грузом, что он ударится в меланхолию до конца своих дней. Великая Богиня! Айра, неужели ты не можешь даже чашку чая налить без того, чтобы не увидеть роковой судьбы на горизонте? Я слушал звон ее колокольчиков, а она доставала маргарин с полочки на окне кухни, которое использовалось вместо холодильника. Я вымыл несколько чашек.

– Смотрю, ты покрасила ногти на ногах серебряным лаком. – Я хотел пошутить насчет того, что они могут послужить маленькими зеркалами, которые позволят мне смотреть ей под юбку, но решил, что шутка выйдет скорее ребяческой, чем дерзкой. Порой ребячество парадоксальным образом выглядит почти что искушенностью, но это был не тот случай.

– Я хочу сказать: неужели тебе никогда не приходило в голову, – продолжала она, ища в переполненном ящике буфета нож для масла, – что подобная склонность негативно смотреть на веши сама может притягивать негативные последствия?

– Нож в банке с арахисовым маслом, там, на холодильнике. Что же до моего негативного взгляда на вещи – я верил бы, что он может притягивать негативные последствия, только если бы я был суеверным. – Я рисовал на мистические темы, иллюстрировал журналы, посвященные сверхъестественному, медитировал и молился – и был при этом завзятым скептиком. Некоторых верующих это раздражало, другие считали это приятным разнообразием. Просто я был уверен, что большинство того, что принимается людьми за сверхъестественное, является продуктом их собственного воображения. Большинство, но не все. Суфийские мастера говорили, что одно из необходимых умений, которыми должен обладать ищущий, – это способность отличать действующее на воображение суеверие от настоящего духовного контакта. – Есть же масса пессимистов, которые вполне преуспели в жизни – взять хоть этого старого чудака, который раньше снимал фильмы… его недавно показывали в новостях; он говорил, что его прошение участвовать в экспериментах по омоложению было отвергнуто из-за какого-то старого скандала… Как же его звали? У него очки в роговой оправе.

• Предыдущая
• 4/86
• Следующая