Емельян Пугачев. Книга 1 - Шишков Вячеслав Яковлевич - Страница 70
- Предыдущая
- 70/214
- Следующая
Я им пропишу переворот!.. Трусы!.. Завтра всем двором выезд в гости к государыне императрице. Вот мое повеление ее величеству. — Петр вынул из-за обшлага прусского мундира записку и подал генералу. — Немедля отправить. До свидания, генерал! Ступайте.
Между тем Григорий Орлов выведал: Пассек сидит под караулом на полковом дворе, а его рота, узнав об аресте, сбежалась в боевом вооружении без всякого приказания на ротный плац и, постояв во фронте, нехотя разошлась.
Вернувшись к себе, он встретил дома — черт его дери! — адъютанта Перфильева (глаза и уши государя).
— Ба! Григорий Григорьевич! А я вас давненько поджидаю… Может быть, в картишки перебросимся?
— Ну что ж, давайте… Митька, трубку!..
Началась азартная игра и пьянство. Обескураженный Орлов, как бы подвергнутый в такой ответственный момент домашнему аресту, впал в отчаяние и не знал, как отвязаться от назойливого посетителя. Он хрипел от злости, с ожесточением проигрывал золото, накачивал зловредного гостя водкой.
Гетман Кирилл Разумовский был очень взволнован. От него только что ушел соучастник тайной группы — третий из братьев Орловых — Федор. Гетман немедленно потребовал к себе содержателя типографии Академии наук адъюнкта Тауберта и строго-настрого объявил ему:
— Вот что, сокол мой. В подземельях Академии сидят наборщик и печатник при станке; они будут печатать ночью манифест о воцарении ее величества Екатерины. Текст будет передан… Вы должны быть с ними, будете иметь наблюдение за корректурой…
— Ваше сиятельство! — взмолился было Тауберт.
— Ни слова, душенька… Я есть президент Академии, я приказываю вам.
Правда, что тут дело о моей и вашей голове, но ведь вы, ангел, знаете обо всем об этом слишком много… Идите… Да хранит вас бог.
Через несколько часов пришло время Петру Федоровичу спать, Екатерине — бодрствовать.
В третьем часу северной белой ночи рысцой бежала четверка крепких коней, впряженных в обыкновенную ямскую карету. Два молодых путника, Алексей Орлов и Василий Ильич Бибиков, не изнуряя лошадей, подвигались к Петергофу. Перед отъездом из столицы они обменялись заряженными пистолетами и братски обняли друг друга. Алексей Орлов сказал:
— В случае неудачи, ты поразишь меня, а я тебя. Сразу!
— Клянусь, Алеша, — ответил Бибиков.
Увеселительный домик Монплезир, где почивала Екатерина, никем не охранялся: ни часовых, ни дворника. На зеленой луговине пасся на привязи рыжий теленок. В цветнике кралась к чирикавшей птичке серая кошка. Орлов швырнул в нее камнем и вошел во дворец. Весь дом спал. В уборной лежало парадное платье Екатерины, завтра высочайший, в присутствии Петра, торжественный обед. Орлов с благоговеньем поклонился платью и обошел его на цыпочках.
— Государыня, государыня, встаньте, — будила спящую камер-фрейлина Екатерина Ивановна Шаргородская.
Екатерина вздрогнула и, как на пружинах, приподнялась. Спутанные темно-каштановые волосы в папильотках, чепец съехал на ухо, в темно-голубых вялых от сна глазах удивление.
— Ваше величество, в соседней горнице Алексей Григорьевич Орлов.
— Орлов?!
Из-за двери раздалось:
— Государыня, пора вставать! Все готово к вашему провозглашению.
Екатерина, сбросив одеяло, вскочила:
— Гребень!.. Волосы!.. Стакан воды! Смочите губку… — взгляд ее упал на бронзовые часы под колпаком: пять утра.
Камер-фрейлина отдернула шторы, распахнула окно. Ворвался ранний, розоватый свет и запах утренней прохлады.
Орлов, находившийся в соседней со спальней комнате, изрядно волновался, колотилось сердце, пересохло во рту, хотелось дернуть стаканчик водки. На мавританском столике в хрустальной вазе в виде лебедя крупная петергофская земляника. Он поддел горсть прохладных ягод и торопливо отправил в рот. Прожевывая и с опасением посматривая на дверь в спальню государыни, с возмущением он вспомнил, что царь запретил садовникам выдавать к столу императрицы любимые ею фрукты. Горничная покупала их у местного огородника Желонкина. «Ладно, ладно… скоро сочтемся, царек!» — злобно прошептал Орлов и вынул белый носовой платок, чтоб вытереть запачканную красным соком руку, но — передумал, вытер об испод мягкого кресла, потом уж о платок.
Постучав в дверь, он загремел:
— Не медлите, ваше величество!.. Все готово, гвардия с нетерпением ждет. Торопитесь, государыня!
Спальня наполнилась звуками суетливости, выкриками, шепотом. Наспех отерев лицо ароматным спиртом, Екатерина, полуодетая, заканчивая туалет на ходу, выпорхнула к великану Орлову.
В этой дворцовой комнатке-шкатулке он был очень громоздок, едва не касался головой потолка. Мрачный, он вдруг весь просиял, будто вошедшая миниатюрная женщина в обычном черном платье была лучезарным солнцем; быстро, с особым жаром поцеловал протянутую руку и побежал вперед по тропинкам пустынного в эту минуту парка. Следом за ним — Екатерина, горничная Шаргородская и только что одевшийся камер-лакей Шкурин. Все они торопливо, вприпрыжку спешили за Орловым.
Всходило солнце. Екатерина с горничной сели в карету. Шкурин с офицером Бибиковым стали на запятки, Орлов примостился с кучером, и кони понеслись.
Екатерина чувствовала себя прекрасно.
— Похищение сабинянок, — улыбаясь, сказала она. — Или «Сон в летнюю ночь…». Вы не находите?
— Да, да, государыня, — откликнулась Шаргородская. — Прямо-таки Шехерезада… Ах, у вас в волосах папильоточка торчит.
— Где? — Екатерина откинула с головы испанскую кружевную шаль. — Выньте… Боже, у меня спустился чулок. Мы забыли подвязку, — и Екатерина, натягивая на белоснежную ногу чулок, нервно смеялась.
Улыбался и Орлов: подвязка государыни лежала у него в кармане. «Ни за что не отдам… На груди буду носить, у сердца», — думал он и покрикивал долгобородому кучеру:
— Не жалей, борода! Дери! Шпарь!
Ранние встречные, сидящие на подводах, не знали, кто едет в закрытой карете, но, чтоб не получить плетью по спине, на всякий случай снимали шапки.
Екатерина приподняла шторку, высунула голову из окна и вдруг закричала:
— Мишель! Мишель!
- Предыдущая
- 70/214
- Следующая
