Выбор Наместницы - Школьникова Вера - Страница 2

• Предыдущая
• 2/141
• Следующая

Чья-то рука бесцеремонно раздвинула зеленые плети и перед молодой герцогиней предстала весьма решительная особа лет пятидесяти в ярко-красном платье:

— Ах, вот ты где! Опять прячешься, на обед не пришла, и ужин пропустить хочешь?

— Я не голодна.

— И что? Семья за столом не для еды собирается, а для приличия.

Ивенна вздохнула — да уж, за завтраком они с матерью разругались, соблюдая все приличия.

— Ты уверена, что матушка обрадуется, увидев меня за столом?

— Да она уже не сердится, два письма отправила, одно молодому герцогу, второе в Айн, и повеселела. Ты только помолчи за ужином, хватит на сегодня. Вот выйдешь замуж, будешь сама себе хозяйка, а пока что мать решает, что и как.

Ивенна грустно усмехнулась: няня Марион — единственная во всем замке, да, пожалуй, и во всем герцогстве — не сомневалась, что ее любимица выйдет замуж, дайте срок. Достойного жениха пока что не попадалось, а вот как найдется — так и сразу. Подумаешь, двадцать шесть лет! Да разве это возраст для знатной дамы? Вон, и кожа у нее, как у девочки: ни морщинки, ни пятнышка, пятнадцатилетняя позавидует, и руки белые, и шея без складочки! Ничего эти сплетники не понимают! Все это она с жаром выкладывала воспитаннице по пять раз за день, сильно испытывая терпение своей леди. Не желая обижать преданную ей женщину, Ивенна старалась избегать общества няни. Герцогиня послушно поднялась и отправилась в свои покои переодеваться.

Энрисса Вторая Златовласая, Ее Светлейшее Королевское Величество, Тридцать Вторая Наместница короля Элиана, правителя Империи Анра, правительница провинции Аллаор (ныне сохранившейся только в полном титуловании наместниц), герцогиня Нэй и прочая, прочая, прочая третью ночь подряд мучалась от бессонницы. Серпик молодой луны нахально завис над шпилем арсенала, словно сбившийся набекрень головной убор знатной дамы прабабкиных времен — и сна как не бывало. Она с детства не могла уснуть в новолунье. Наместница облокотилась о широкий подоконник: в окно можно было не смотреть — дворцовый сад она за три года успела изучить во всех подробностях так, что и солнечным днем не увидала бы ничего нового. Нужно было лечь в постель и закрыть глаза, но Энрисса знала — стоит подойти к кровати, где горит ночник — и она опять уткнется в книгу, уже до утра. Внезапно ей стало душно, привычные до незаметности благовония сдавили горло. Нервы, опять нервы… придворный целитель печально качал головой, осматривая наместницу: «Что вы хотите, госпожа моя, нервы, вам ведь так многим пришлось пожертвовать, а в природе все очень мудро устроено», — и заваривал успокоительный настой на меду. Настои не помогали.

Энрисса яростно рванула оконную задвижку, распахивая тяжелые рамы. Через узорную решетку ворвался ледяной зимний ветер, молодая женщина глотала его залпом, с отчаянной решимостью, не сомневаясь, что завтра расплатится потерянным голосом и колючей болью в горле. Наконец она почувствовала холод и захлопнула окно. Наместница не может позволить себе серьезно заболеть, особенно сейчас, когда закончилась война. За три года Энрисса сделала то, что дура Амальдия не смогла за тринадцать — острова принадлежат империи. На удивление бесполезное приобретение! А нужно наградить отличившихся воинов, предоставить островам налоговые льготы, иначе жди восстания в ближайшее время, а предоставишь — будут недовольны свои, исконные земли: чужакам дали, а им нет. И нужно что-то делать с дворянами: победа окончательно вскружила им головы, а толку от дворянских ополчений на настоящей войне — никакого, только на провинциальные парады и годятся. Ланлоссу придется отдать Инхор — земли всё равно остались беспризорными. Старый граф умер, а наследничку нельзя доверить и скотный двор, не то, что графство. Впрочем, он все равно скоро умрет, желтая травка сводит в могилу за пару лет. Проклятое зелье выращивали в Инхоре испокон веку, целебное оно, мол. Целебное, когда в настоях да мазях, а если курить… Вот пусть новоиспеченный граф и поборется с дурманом, а не сумеет (а что не сумеет, так никакого сомнения), с него и спросим. А судьба молодого графа послужит уроком остальным. Уже несколько столетий, как наместницы подтверждали право наследования дворянских семей: привилегия стала правом. В мирное время Ланлосса Айрэ лучше держать от армии подальше. В Высоком Совете должны быть вернейшие из верных, хватит с нее и магов. Наградить его Кинжалом Чести и отправить подальше, ах да, он еще и хромает после ранения… Боги всемогущие, ну почему именно она должна думать обо всем этом! Энрисса знала ответ: видит Творец, она не стремилась к власти, но, получив ее — не станет игрушкой в чужих руках! Должна же быть в мире хоть какая-то справедливость!

Первые двадцать три года её жизнью управлял отец. Каждый день герцог Нэй напоминал дочери, что раз уж ей не посчастливилось родиться мальчиком и достойным наследником славного рода, единственное, чем она может искупить свою вину — стать наместницей. То, что двадцать лет назад Амальдия чувствовала себя неплохо и умирать не собиралась, никоим образом не смущало предприимчивого герцога. Он не жалел денег на образование дочери: история, право, языки, религия, математика и алхимия, и даже зачатки странной науки о свойствах материальных тел… все, что угодно, кроме рукоделия, целительства, ведения домашнего хозяйства — того, что должна знать знатная леди. Энрисса была готова править государством, но не имела ни малейшего представления, как вести дом и ткать гобелены. Несмотря на странности невесты, сватались к ней постоянно, красота девушки с лихвой искупала все недостатки. Но герцог отказывал всем, без разбора. Он ждал смерти наместницы, свой единственный шанс. С каждым годом женихов становилось все меньше, в двадцать три Энрисса могла рассчитывать только на вдовца, а пройди еще несколько лет… об этом девушка старалась не думать.

Когда же наместница Амальдия соизволила почить, герцог Нэй первым прибыл в столицу. И все напрасно — избрали другую. За одну ночь бедняга постарел на двадцать лет. На дочь он смотрел с плохо скрываемой ненавистью: «Ничтожество, жалкая дура, позор семьи!» — впрочем, Энрисса не узнала о себе ничего нового, герцог и раньше не стеснялся в выражениях, стоило дочери вызвать его неудовольствие. И тут — милость богов: удачливая соперница оказалась на третьем месяце. Отец словно приобрел второе дыхание: разумеется, он может поручиться за целомудрие своей дочери, второй такой чистой девушки не найти во всей империи, он, в отличие от некоторых, понимает, как должно воспитывать будущую наместницу! Да, его дочь образованна, вот список почтенных наставников, делившихся своими глубокими познаниями с юной герцогиней. О, она с детства мечтала посвятить свою жизнь его величеству! И Энрисса заученно улыбалась, отвечала на вопросы, подверглась унизительному осмотру, все, что угодно, лишь бы поскорее пройти через избирательный кошмар. Она не старалась произвести впечатление на Высокий Совет, не порочила соперниц, не вербовала сторонников, и это неожиданно сыграло в ее пользу: за Энриссой Арэйно никто не стоял, а, значит, никто не будет диктовать через неё свою волю Совету. В день ее вступления во власть герцог Нэй был отправлен в родную провинцию с запретом появляться в столице. Энрисса не пожелала видеть его на брачной церемонии и коронации, тогда же она и приняла решение: больше никто не посмеет ее использовать…

Наместница подсела к туалетному столику. До рассвета осталось три часа, нет смысла пытаться уснуть, лучше постараться закрасить черные провалы под глазами. Язычок свечи плясал в хрустальной чашечке цветка-подсвечника. Взгляд против воли остановился на небольшом витраже в серебряной оправе. Крылатая женщина стояла лицом к раскрытому окну, забранному фигурной решеткой, ветер, ворвавшийся в комнату, взъерошил перламутровые перья, разметал по плечам золотые волосы, во всем теле чувствовалось напряжение полета. Полета, которого никогда не будет. Энрисса знала это без сомнений — ведь решетка на окне была такая же, как в ее спальне. Изящная насмешка герцога Иннуона, или… искреннее сочувствие? Как хорошо, что не видно ее лица.

• Предыдущая
• 2/141
• Следующая