Евангелие от Пилата - Шмитт Эрик-Эмманюэль - Страница 30

• Предыдущая
• 30/43
• Следующая

— Сходи на рынок и послушай их, Пилат: у женщин на устах только имя Иешуа. Вот что нас ждет, если мы не вмешаемся: женщины, которые думают, женщины, которые высказывают свои мнения! А почему бы и не женщины у власти?! Они вызывают столпотворения на площадях и утверждают, что началась новая эра! Видел бы это Моисей! А что за женщины получили откровение Иешуа? Саломея! Мириам из Магдалы! Нимфоманка и блудница! Две любительницы постельных утех! Две экзальтированные самки, которые вдруг обретают веру, которые после дебоша впадают в мистицизм! Из одного транса в другой!

— А эта Мириам из Магдалы по-прежнему занимается своим делом?

— Нет, она больше не блудница. Грешница утверждает, что Иешуа отвратил ее от стези порока. Как просто! На самом деле она поняла, что пришел возраст, когда тебя перестают выбирать. Суки, все они суки!

Я дал возможность Кайафе высказаться, потом, воспользовавшись его молчанием, изложил новую теорию. Вначале он слушал меня с раздражением, потом с интересом и, наконец, с облегчением.

— Безусловно, ты прав, Пилат: Иешуа где-нибудь гниет, а его роль взял на себя двойник. Но кто?

Мы оба задумались. Я посмотрел в окно. День клонился к закату, небо становилось фиолетовым, тела перестали отбрасывать тень на мостовую. Это был тот смутный час, когда день и ночь проникают друг в друга, но еще играют на равных. Я ощущал оцепенение этого застывшего мгновения.

Ни один из нас не мог отыскать в своих воспоминаниях двойника Иешуа, поскольку Иешуа не отличался характерным физическим обликом. Невозможно было с точностью вспомнить ни одной его черты. Я вспоминал лишь взгляд, взгляд невыносимой силы, огонь, горящий в глубине его зрачков, удивительное сияние.

Кайафа ушел, пообещав подумать и заставить думать членов синедриона. Мне его метод не казался действенным: двойник мог прийти издалека, к примеру, из Галилеи. Мы могли ничего не знать о нем. Нет, мне надо было схватить его на месте преступления, в момент, когда он мистифицировал других. Но как предугадать, где он появится в следующий раз?

Я вновь рассмотрел порядок и места его появлений, чтобы нащупать след. Я ничего не видел, кроме… кроме того, что он шел на все больший риск. Мошенник начал разыгрывать свой фарс перед Саломеей, которая почти не знала Иешуа; потом явился паломникам из Эммауса, которые следовали за Иешуа несколько недель. И только вдохновленный своими успехами, рискнул приблизиться к Мириам из Магдалы, которая долгие годы была вместе с назаретянином… Нет сомнения, что теперь он должен пойти на самый большой риск и встретиться с близкими Иешуа.

С кем именно? С учениками, с семьей? Поскольку ученикам было запрещено появляться в Иерусалиме, он выберет встречу с семьей, которая оставалась здесь. Если ему удастся убедить родных, дело сделано.

Я вызвал четырех человек, в том числе и Бурра. Велел им облачиться в одежды торговцев, чтобы скрыть свою принадлежность к римлянам, и ночью отправился вместе с ними на площадь, где Мириам из Магдалы объявила радостную весть старой матери колдуна.

Мои люди растворились в синей тьме. Меня вела логика преступника: мошенник должен был явиться к матери Иешуа и попытаться обмануть ее. Мы решили вести наблюдение за глинобитным домиком.

Не буду заставлять тебя ждать, мой дорогой брат. После полуночи на площади появилась тень в капюшоне. Человек передвигался с крайней осторожностью. Он беспрестанно оглядывался по сторонам. Он был осторожен, как вор. Мы задержали дыхание. Человек, похоже, колебался. Догадался ли он о западне? Он надолго застыл на месте. Потом, успокоившись, ибо вокруг царило безмолвие, приблизился к дому Мириам. Я придержал своих людей. Он все еще колебался, оглядывался назад, потом постучал в дверь.

И тут мои люди бросились на него. В мгновение ока он очутился на земле, ноги и руки его держали солдаты, а голова оказалась в сточной канаве. Я подошел и сорвал с человека капюшон. И увидел лицо, почти неузнаваемое в гриме, лицо самого юного ученика Иешуа.

Иоханан, сын Зеведея, тот самый, который бегом вернулся к своим друзьям, чтобы сообщить им об исчезновении трупа, тот самый, который видел в этом вмешательство ангела Гавриила. Иоханан сбрил бороду и натер веки углем. В таком виде он немного походил на своего учителя…

Он даже не сопротивлялся. Он смотрел на нас скорее с удивлением, чем с ужасом.

Меня обуревали противоречивые чувства, и я молчал, испытывая одновременно облегчение, что арестовал его, и отвращение от его лицедейства.

Мы привели его в Антониеву башню и бросили в подземную темницу. Он не произнес ни слова. В настоящий момент он лежит на каменном полу и молится. Я допрошу его позже, когда буду испытывать меньше неприязни к его поведению и зломыслию.

Поскольку я владею ситуацией, могу наконец позволить себе несколько часов отдыха, чтобы очиститься от людского безумия, набраться жизненных сил. Ты помнишь о том падении, когда мне было восемь лет и мы играли на крыше дома, а я споткнулся о черепицу? Каким-то чудом я не почувствовал боли. Как ни глупо, но в момент падения я не испытывал страха. И столь же глупо испытал страх потом. Я долгие часы дрожал, боясь смерти, которая чудом прошла мимо. Сегодня вечером я в том же состоянии духа: должен радоваться, что положил конец этому делу, и все же дрожу, думая об опасностях, которых удалось избежать.

Завтра я расскажу тебе о допросе. А пока береги здоровье.

Что такое сюрприз? Неожиданное событие, которое вызывает у нас злость или радость. Короче говоря, сюрприз. И всегда сюрприз, хороший он или плохой, является неожиданностью. Но как назвать сюрпризом то, что превращается в череду событий, не дающих возможности опомниться? Если сюрприз не позволяет вернуться к обычной жизни? Как относиться к сюрпризу, если он не приносит огорчения или удовольствия? Если сюрприз сам по себе является сюрпризом? Сюрприз в виде стрелы, которая, попав в цель, вызывает недоумение?

Вчера вечером я спустился в темницу.

Мы провели наедине с Иохананом всю ночь.

Юноша лежал на животе, раскинув руки крестом и уткнувшись лицом в плиты. Безучастная луна бросала скупые лучи через решетку.

Он был так же высок, как Иешуа. Его белая туника обтягивала широкие плечи, узкую талию, ягодицы скитальца, длинные ноги…

Я смотрел на него, не выдавая своего присутствия. Я долго бродил по заснувшей крепости и замерз. Я не люблю эти холодные весенние ночи, которые не оправдывают дневных обещаний. Я глядел на кисти рук Иоханана, его ладони были прижаты к полу, на бледные дрожащие кисти рук, чья кожа была белее женской кожи и нежнее, чем пушок на девичьих щеках.

— Подойди, Пилат, ибо ты горишь желанием поговорить со мной.

Я вздрогнул. Голос прозвучал под сводами, хотя пленник даже не шелохнулся.

— Подойди.

Я улыбнулся. Иоханан довел сходство до того, что заговорил, как Иешуа, тем же тихим голосом, с той же необычной простотой, с которой он обращался и к императору, и к пастуху.

Я приблизился к решетке и прошептал:

— Какая странная поза для молитвы…

— Он был в такой позе, когда умирал. На кресте, словно преступник. Отныне я буду молиться только так. Только что я почти ощущал гвозди в ладонях.

Вдруг он подобрался, развернулся и сел переда мной. Руки его обхватили колени, а черные глаза заблестели в полумраке. Волосы стали пепельно-синими под мертвыми лучами луны.

— Я хотел бы на него походить как можно больше. И повторять его дела. Пока буду жив.

Из-за отчаянной искренности, звеневшей в его голосе, меня вдруг охватило сомнение, а не лишился ли Иоханан рассудка. Он не только не отрицал того, что подражал Иешуа, но и заявлял об этом во всеуслышание. Быть может, он принимал себя за своего учителя? Быть может, он невольно, без каких-либо злых намерений, вводил в заблуждение свидетелей? Быть может, он даже не осознавал, что вводит их в заблуждение?

Я должен был провести допрос.

• Предыдущая
• 30/43
• Следующая