Пруссачество и социализм - Шпенглер Освальд - Страница 17
- Предыдущая
- 17/50
- Следующая
кругозора. Итак, немецкий биржевой либера-
лизм незаметно запряг в свою повозку немецко-
го профессора. Он посылает его на собрания
в качестве оратора и слушателя, он сажает его
в редакции, где он пишет основательнейшие
статьи, полные философского духа, чтобы вну-
шить толпе читателей, которая уже давно пере-
несла свое неограниченное легковерие с Библии
на газеты, желательные с деловой точки зрения
политические убеждения, он посылает профес-
соров в парламент и поручает им голосовать
так, чтобы, вопреки всем теориям и конститу-
циям, была постоянная возможность спекуля-
ции. Он превратил почти без исключения всю
германскую прессу, всю интеллигенцию, всю
либеральную партию в свое деловое орудие.
Профессор этого не замечает. В Англии либе-
рал - цельная натура, свободная этически,
а потому и в делах. Он вполне сознает эту
связь. В Германии это всегда двое: нравственно
либеральная и либеральная в деловом отноше-
81
нии личность, из которых одна предполагает,
а другая располагает, но только вторая с улыб-
кой сознает это двойственное положение.
Так противостоят друг другу два великих хо-
зяйственных принципа. От викинга произошел
сторонник свободной торговли, от рыцаря - чи-
новник-администратор. Примирения здесь быть
не может, и так как оба они, как германцы и лю-
ди фаустовского склада высшего порядка,
не признают границ своим стремлениям, и толь-
ко тогда почувствуют себя у цели, когда весь
мир подчинится их идее, то война между ними
будет продолжаться до тех пор, пока один из
них не победит окончательно. Должно ли миро-
вое хозяйство быть всемирной эксплуатацией
или всемирной организацией? Должен ли Цеза-
рем этой грядущей Империи стать миллиардер
или чиновник в мировом масштабе; должно ли
население земного шара, пока будет существо-
вать эта империя фаустовской цивилизации, ос-
таваться объектом политики трестов или людей
того типа, который был намечен в конце второй
части <Фауста>? Ибо тут дело идет о судьбе ми-
ра. Хозяйственные идеи французов ограничива-
лись пределами территории в такой же степени,
как и идеи деятелей эпохи ренессанса. В этом от-
ношении системы меркантилистов^ при Людо-
вике XIV и школы физиократов^ во главе
с Тюрго^ в эпоху Просвещения ничем не отли-
чаются от социалистических проектов Фурье^,
который хотел разложить <общество> на ма-
ленькие хозяйственные единицы, в виде фалан-
стер, описание которых можно найти в послед-
них романах Золя. Мировое хозяйство является
82
внутренней необходимостью только для трех ис-
тинно фаустовских народов. Рыцарственные ис-
панцы стремились к нему, когда присоединяли
Новый Свет к своему государству. Как истин-
ные солдаты, они не выработали теории расши-
рения своего хозяйства, но, расширяя географи-
ческий и политический кругозор западного че-
ловека, придали его хозяйственному горизонту
такую широту, которая вообще сделала впервые
возможной мысль о мировом хозяйстве. Англи-
чане первые построили теорию своего эксплуа-
таторского мирового хозяйства под именем по-
литической экономии. Как торговцы, они были
достаточно умны, чтобы понимать, какую
власть имеет перо над людьми самой доверчивой
к книгам культуры. Они убеждали их, что инте-
ресы народа морских разбойников - это интере-
сы всего человечества. Они прикрывали прин-
цип свободной торговли идеей свободы. Этого
практического ума не доставало третьему и по-
следнему, по своему духу чисто солдатскому на-
роду. То, что Пруссия осуществила в своем тес-
ном кругу, было возведено посредством чуждой
всему миру немецкой философии в систему со-
циализма. Но истинные творцы этой идеи не
признали в этом виде собственного детища, так
возникла ожесточенная борьба между двумя
мнимыми противниками, из которых один вла-
дел практикой, а другой - теорией социализма.
Ныне, наконец, пришло время обеим сторонам
познать себя и свою общую задачу. Должен ли
мир управляться на социалистических или ка-
питалистических началах? Этот вопрос не мо-
жет быть решен между двумя народами. Он про-
83
ник ныне в каждый отдельный народ. Если го-
сударства сложат оружие, он вновь возникнет
в гражданской войне. Ныне в каждой стране су-
ществуют английская и прусская хозяйствен-
ные партии. И если классы и слои населения ус-
танут от войны, то ее во имя идеи будут продол-
жать отдельные выдающиеся люди. В великой
решающей борьбе античного мира между апол-
лоновской и дионисовской идеей пелопонесская
война из войны между Спартой и Афинами пре-
вратилась в схватку между олигархией и демо-
сом во всех отдельных городах. То, что зароди-
лось при Филиппах и Акции^, в эпоху Грак-
хов^ залило кровью римский форум. В Китае
война между богачами Цинь и Чжоу^, между
мировоззрениями <Дао> и <Ли> длилась целое
столетие. В Египте такие же страшные события
скрыты в тьме загадочной эпохи гиксосов^,
господства восточных варваров. Были ли они
призваны или сами пришли потому, что египтя-
не исчерпали свои силы во внутренних войнах?
Призовет ли западный мир русских к той же ро-
ли? Наши тривиальные мечтатели о мире могут
говорить что угодно о примирении народов:
идеи они никогда не примирят. Дух викингов
и дух монашеских орденов доведут борьбу до
конца, хотя бы мир вышел из кровавых потоков
этого столетия усталым и сломленным.
xviI
Но тем самым англо-прусское противоборство
вступает в политическую область. Это высшее
и сильнейшее проявление исторической жизни.
84
Мировая история - это история государств.
История государств - это история войн.
Идеи, когда дело идет об окончательных реше-
ниях, воплощаются в политическом единстве -
государствах, народах, партиях. Они должны
решить борьбу не словами, а оружием. Хозяйст-
венное состязание превращается в борьбу между
государствами или внутри государств. Когда де-
ло идет о гибели или победе, религии конструи-
руются в государства, как иудейство и ислам,
гугеноты и мормоны. Все, что по своей внутрен-
ней сущности стало человеком или человечес-
ким творением, жертвует человеком. Идеи, во-
шедшие в кровь, в свою очередь требуют крови.
Война есть вечная форма проявления высшего
человеческого бытия, и государства существуют
ради войны. Они представляют собой символы
готовности к войне. И даже если бы усталое
и потерявшее душу человечество захотело отка-
заться от войны и государства, подобно антично-
му человеку последних столетий или современ-
ному индусу и китайцу, то оно превратилось бы
только из субъекта, ведущего войны, в их объ-
ект, из-за которого войну вели бы другие. Даже
если бы был достигнут фаустовский всесветный
мир, то люди высшего порядка, типа цезарей
позднеримского, позднекитайского или поздне-
египетского времени, сражались бы за власть,
как добычу, если бы как окончательная форма
жизни утвердился капитализм, и за первое мес-
то в нем, - если бы это был социализм.
- Предыдущая
- 17/50
- Следующая