Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/108
• Следующая

Ободренный ее вниманием, шалопай сунул руку в карман, извлек оттуда листок бумаги, развернул и пустил по рядам. Михаил Семенович прищурился. Без лорнета он видел гораздо лучше и в первый момент не поверил глазам. Это была небольшая афишка, дурно отпечатанная, со слепым французским шрифтом. Но сомнений быть не могло: на ней красовался портрет Лувеля, убийцы наследника французского престола герцога Беррийского. А наверху шла подпись от руки: «Урок царям!»

Мир очевидным образом сошел с ума. Мавры затевали революцию в снегах Санкт-Петербурга!

– Миша, у меня что-то разболелась голова. – Елизавета Ксаверьевна всегда знала, когда муж хочет уйти. – Поедем домой. Мне кажется, французская труппа исполняла оперу лучше.

В воскресенье, когда все порядочные люди ходят в церковь, а потом бездельничают, Александр Христофорович Бенкендорф отправился в библиотеку штаба гвардейского корпуса. Не то чтобы им овладела страсть к чтению. Ему надо было подумать. Дома же поминутно приставали дочки, редко видевшие отца и повисавшие на нем при первой возможности. В собственном кабинете даже в светлый праздник генерала могли найти и нагрузить делами. Следовало сокрыться от глаз и обмозговать увиденное. Дуэль Орлова с Луниным не шла из головы.

Почему Мишель не только не вступился за брата, но и благодарил тезку? Для чего понадобилось публичное унижение командира бригады? Как теперь Орлов станет служить? Неужели подаст в отставку? Этого еще не хватало!

– Ваше высокопревосходительство.

Александр Христофорович вздрогнул и поднял глаза. Возле его стола стоял библиотекарь гвардейского штаба Грибовский, неприметный молодой человек, никогда не позволявший себе дерзости напрямую обращаться к вышестоящим. Бенкендорф знал его пару лет и считал, умным, скромным и исполнительным офицером. Недавно он сам подтолкнул карьеру Грибовского, назначив правителем канцелярии комитета раненых. Парень – доктор права Харьковского университета, а ходу наверх никакого! Многие тогда роптали: Грибовский опубликовал книгу о юридических аспектах крестьянской реформы. Но Бенкендорф плевать хотел на злопыхателей. Надоели тупицы!

Сейчас библиотекарь был бледен и мял в руках большой пакет из коричневатой грубой бумаги.

– Не имея возможности лично передать донесение на высочайшее имя, – с легким заиканием сказал он, – я осмелился нижайше просить вас, как особу часто встречающую государя, принять на себя этот труд.

– Не так уж и часто, – протянул Бенкендорф, испытующе глядя в глаза Грибовского. – А вам известно, Михаил Константинович, что подавать донесения следует, не нарушая субординации? Сначала мне, от меня Васильчикову и только потом императору?

Грибовский смешался.

– Дело имеет такую важность… – промямлил он. – Умоляю, ваше высокопревосходительство, не сочтите за оскорбление чина. Моя служба протекает у вас на глазах. Припомните, провинился ли я хоть раз? Был ли замечен в дурных поступках?

– Ну, хорошо, – смягчился Бенкендорф. – Что это? – Он постучал пальцем по пакету.

– Донос, – честно признался библиотекарь.

– На кого? – опешил генерал.

– На злоумышленников.

Оба несколько мгновений в упор смотрели друг на друга.

– Позволите полюбопытствовать? – выдавил из себя Бенкендорф.

На лице Грибовского выразилась мука. Он не знал, может ли доверить сведения такой секретности даже начальнику штаба. Но, с другой стороны, довести их до государя было больше некому.

– Читайте, – с обреченным видом согласился библиотекарь.

Бенкендорф развернул конверт.

«…Считаю своим долгом сообщить Вашему Императорскому Величеству…»

Александр Христофорович пробежал глазами лист. Раз. Другой. Третий. Работа за него была сделана. По щучьему велению. Только вот прищучить за эту работу могли и его, и Васильчикова, и Грибовского. И еще много разного народу. Потому что высочайшая воля непредсказуема, и очень может быть, что, ограждая государя от опасности, они подставляют собственные головы под удар.

«…Состоя с прошлого года членом Коренной управы “Союза благоденствия”, думал я поначалу, что радение сего общества направлено ко благу человечества и ко смягчению в Отечестве нашем тягостных порядков крепостного уклада. Однако же весьма скоро убедился, что товарищи мои, большею частью люди молодые и поверхностно образованные, видят единственным способом достижения благородных целей кровавое возмущение. Руководят ими лица высокого положения. Николай Тургенев, Федор Глинка, Муравьевы, Михаил Орлов, Оболенский, Якушкин…»

Лучше бы этого не знать.

Библиотекарь вопросительно смотрел на генерала.

– Нужно ознакомить с донесением Иллариона Васильевича. – Бенкендорф вздохнул. – Друг мой, вы осознаете степень собственного риска?

Вечером, когда Воронцовы вернулись во дворец на Английской набережной, их визитировал Николай Тургенев. Породистый молодой человек с приятным лицом, но из-за близко посаженных глаз его взгляд все время уходил в сторону. Казалось, гость избегает смотреть прямо. Когда граф командовал корпусом во Франции, Тургенев служил там по дипломатической части, а вернувшись в Россию, пошел в гору и теперь занимал должность помощника статс-секретаря Государственного совета.

Лиза удалилась к себе, а мужчины остались в кабинете. Графиня не любила Николая. После его посещений у мужа происходило разлитие желчи, и он начинал говорить, как якобинец. Язвительно и зло. Чему удивляться? Государь подписал назначение Воронцова генерал-губернатором, но не отдал приказа отбыть к месту службы. Ждал. Наблюдал. Выдерживал нового наместника на коротком поводке. Это бесило Михаила.

Недавно, по просьбе Тургенева, граф обратился к императору за разрешением создать общество, где помещики могли бы обсуждать способы освобождения крепостных. Александр Павлович высказал массу любезных слов и заверил в своем личном благоволении. Лиза внутренне негодовала.

– Почему эти господа сами не пошли к царю? Они используют тебя.

Михаил морщился. Он не собирался спорить с женой на скользкие темы. Но той все равно казалось, что бывший сослуживец втравливает мужа во что-то опасное. Поэтому, пренебрегая правилами хорошего тона, молодая дама потихоньку пробралась к кабинету. Дверь была полуоткрыта.

– Государь не намерен исполнять принятых на себя обязательств, – слышался из-за нее сухой голос гостя. – Я вообще не понимаю, почему все, имеющие средства, не переселяются из России? Здесь невозможно дышать. Я постарел в Петербурге за два года на сто лет…

– Вы уверены, что в Европе карбонарии не украсят вами фонарь? – с усилием рассмеялся Михаил.

Николай только дернул головой.

– Скоро и здесь не будет проходу от желающих освещать улицы телами аристократов. – Он полез в карман сюртука, явил свету вчетверо сложенный листок и, найдя строки, отчеркнутые ногтем, продекламировал:

Граф поперхнулся.

– Что это?

– Стихи. Один поэт. Совсем молодой. У него большие неприятности.

– Не удивляюсь. – Воронцов выхватил листок из рук собеседника и зашвырнул в камин.

– Что толку? Завтра будет новое, – меланхолично отозвался Тургенев. – Государь упустил время, когда все можно было решить мирно.

– Боюсь, что легкость, с которой вы смотрите на подобные вещи, не делает вам чести, – отчеканил хозяин дома. – Как вы себе представляете горы трупов на Невском?

Лиза отошла от двери. Она по-прежнему ничего не понимала и стыдилась своего поведения. Часов около 12-ти гость уехал. Тогда молодая женщина накинула капот и отправилась в кабинет мужа. Михаил неподвижно сидел в кресле, рядом с ним на столике у камина стоял полупустой стакан бренди. Графиня подошла сзади и положила ему руки на плечи.

– Пойдем?

– Я сейчас, – он поцеловал ее в ладонь. – Иди.

• Предыдущая
• 3/108
• Следующая