Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей - Шоссинан-Ногаре Ги - Страница 14

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая

У фаворитки, безусловно, существовало много врагов, действовавших в тени, ибо открытая борьба была для них затруднительна. Кроме дружбы короля, она могла рассчитывать на влиятельных друзей, которые могли поддержать Генриха в его желании — Лотарингские принцы, канцлер де Шеверни, Брюлар де Силлери, маршал де Бирон. К тому же фаворитке очень не хотелось возвращать свои обширные земли: она владела Бретанью именем своего сына Цезаря и Пикардией — именем своих родителей. Партия была далека от завершения, к тому же основные препятствия исходили от инстанции, которую нельзя было обойти, ибо только она одна могла аннулировать брак короля с королевой Марго, что было совершенно необходимо для вступления в новый союз, — папский престол. Папа Климент VIII, флорентиец по происхождению, остановился на том же решении, что и великий герцог Тосканский, то есть на кандидатуре Марии Медичи. Тот и другой содержали при французском дворе собственных дипломатов и шпионов, обязанных информировать своих хозяев и склонять Генриха к этому столь желанному для их покровителей браку. Несмотря на все, Генрих и Габриэль надеялись добиться аннулирования предыдущего брака и ускоряли приготовления — новый брак был уже предрешен. Королева Марго была готова к разводу, и, хотя король требовал от нее уступить свое место той, кого она называла не иначе как «сладкая потаскушка», ей пришлось согласиться ради предложенных выгод: резиденция в Париже, допущенность ко двору и сохранение титула королевы, уплата ее долгов и княжеская дотация.

Все складывалось словно в сказке про фею: впервые в истории король собирался жениться на своей пастушке в тот момент, когда она готовилась снова сделать его отцом. Но внезапно, на Пасху, прекрасная мечта обернулась трагедией. Габриэль скоропостижно скончалась. Народ суеверно усмотрел в этом руку дьявола, с которым фаворитка подписала пакт, чтобы женить на себе французского короля. Что до Генриха, то скорбь его была безмерна. Он приказал похоронить Габриэль как принцессу крови и возродить старый обычай, которому следовали только при погребении супруги короля Франции. Слишком разложившееся, чтобы быть выставленным, тело положили в гроб, но из воска изготовили «воспоминание» — манекен, который и поместили на пышную кровать, обрядив в пурпурное платье и вуаль из белого атласа. В ногах кровати стояли два вооруженных герольда, а восемь монахов читали молитвы по усопшей. В течение трех дней знать, послы и простые парижане могли проститься с умершей. В часы приема пищи ее столовый прибор ставился возле ее изголовья, и эта церемония повторялась дважды в день, как будто она была жива: дворецкий, хлебодары, кравчие и стольники прислуживали ей после того, как священник прочитал молитву, освящая пищу. В канун церковного отпевания двадцать три глашатая Парижа обошли город, объявляя о церемонии, которая должна была состояться в Сен-Жермен л'Оксе-руа. На следующий день, выйдя из церкви, траурное шествие тронулось к месту погребения. Впереди двигался эскорт из пажей и гвардейцев короля, далее следовал двор: мужчины верхом, дамы в каретах. Габриэль препроводили в Сен-Дени, где состоялась еще одна церемония. Генрих все же не осмелился предать свою возлюбленную земле в королевском склепе. Ее доставили в аббатство поблизости от Монсо. Как на похоронах королевы, присутствовавшие послы и члены парламента выражали свое соболезнование глубоко опечаленному государю. В течение восьми дней король не снимал черный траур, такого не удостаивались даже королевы, затем в течение трех месяцев король и весь двор одевались в традиционные фиолетовый траур. А потом у короля появилась новая возлюбленная, и ей понадобилось совсем немного времени, чтобы заставить его забыть ту, которая чуть не стала королевой. На следующий год король женился на Марии Медичи, а предварительно, к общему удовлетворению, было провозглашено полное аннулирование его первого брака.

Не в первый раз за время Новой истории каноническое решение признавало недействительным брак короля. Чтобы из политических соображений жениться на Анне Бретонской, Людовику XII пришлось добиваться аннулирования его предыдущего брака с Жанной Французской. Аргументы, приводимые в подобных случаях, не слишком отличались от тех, что высказывали казуисты ради расторжения союза Генриха IV и Марго: принуждение извне (мать и брат вынудили Марго подчиниться своей воле, несмотря на ее отвращение), кровное родство, при котором запрещено вступать в брак, отягченное духовным родством (отец Марго приходился Генриху крестным отцом).

Таким образом, основатель династии Бурбонов, человек своеобразный и романтический, чьи подвиги по части женщин способны удивлять до сих пор, не боялся заводить особые отношения и вводить изменения в делах матримониальных. Существовали прецеденты развода, но чтобы жениться на своей любовнице — такого еще не случалось. Если бы он осуществил задуманное, как тогда сложилась бы судьба Франции? Кто из его сыновей, из тех, кого он объявил законными, или рожденных в законном браке, стал бы его несомненным преемником? И не были бы логическим итогом его столь взыскательной страсти, которую к счастью Генриха IV прервала смерть, бесконечные распри, а возможно и гражданская война? Но Мария родила Людовика XIII и тем упрочила династию.

Обычное потворство королевским прихотям, грация и обходительность фавориток, умиление перед любовными излияниями молодого красавца-короля — все это не могло скрыть тривиальности королевских постельных отношений, и его возлюбленная часто становилась мишенью для памфлетистов. В один прекрасный день, рано или поздно, появлялись произведения, изукрашенные разнообразными подтверждениями распутства, где под оскорбительными заголовками изобличались бесстыдство, сластолюбие и похоть фаворитки, либо на нее впрямую ставилось позорное клеймо, как это случилось с Габриэль д'Эстре, которую почетно титуловали «герцогиней Срам». К обвинениям, затрагивавшим честь, от которых они не имели возможности достойно защититься, добавлялись другие, не всегда обоснованные. Чаще всего темой пересудов становились их непорядочность и вредоносность. Корыстные и жадные, именно они повинны в расточительности, приводившей к разорению короля и его подданных. Дурные советницы, они отвлекали короля от его обязанностей, расслабляли его волю, своим коварством вводили в заблуждение. Словом, они являлись истинным бедствием для Франции. Но с другой стороны, льстецы — а их было множество: поэты и художники, домогавшиеся покровительства королевских фавориток, попрошайки, надеявшиеся на милость, или просто поклонники красивых женщин, записавшиеся им в друзья, — порой необдуманно и неблагоразумно восторгались более или менее подлинными достоинствами тех, кого они объявляли своим кумиром. Своеобразное недоразумение: эти прекрасные создания большей частью не заслуживали ни излишних почестей от своих почитателей, ни крайнего бесчестья, какое подчас обрушивалось на них.

Между тем, если клевета, как известно, всегда оставляет следы, то, с другой стороны, историки, современники событий, весьма чувствительные к божественной природе монарха и всему тому, что относится к ней, порой без колебаний облекали королевскую пассию флером религиозной таинственности, которая, будучи не особенно ортодоксально христианского толка, тем не менее несла на себе отпечаток мистицизма и сакральности. Соблазн оказывался слишком велик, и прозаическое совокупление быстро преобразовывалось в объятия мифических героев, а мирская любовь с корыстными интересами уподоблялась отношениям богов и богинь. Король — святой и чудотворец — воспарял в своей магической ипостаси над человеческим существованием. Христианская символика; святость блистательного династического избранника (например, в лице Людовика IX, очищавшая королевскую породу); теология, делавшая государя помазанником Божьим и его священным наместником; чуть ли не литургические ритуалы, сопровождавшие каждое его движение и основные события жизни, — все было направлено на то, чтобы превознести богоявленческую природу и небесное происхождение монарха, в течение своего правления становившегося объектом поклонения верноподданных. Эпоха Ренессанса, которой так нравилась античная мифология, добавила к христианским верованиям чувственные аллегории возрожденного язычества. Наделенный сверхъестественной доблестью, король удостаивался постели с богиней. И теперь из простой женщины, которая не в состоянии удовлетворить короля, его возлюбленная перевоплощалась в божество, а их поцелуи знаменовали соединение олимпийцев. Такое мифологизированное возвышение земного совокупления, введенное при Генрихе II, свидетельствует о коренных изменениях королевской символики и в конечном итоге приводит к уподоблению монарха оплодотворяющему Солнцу, изливающему свет всему миру.

• Предыдущая
• 14/50
• Следующая