Деревянные космолеты - Шоу Боб - Страница 48

• Предыдущая
• 48/66
• Следующая

– Только что ты говорил об измене любимой женщине, – произнесла она тоном, мягче и добрее которого ему не доводилось слышать. – Вот тут-то и кроется источник всех твоих бед. – Джесалла умолкла, и впервые с той минуты, как она вышла встречать Толлера, ей отказала уверенность в себе. Или ему померещилось.

– Продолжай.

– Милый мой Толлер, вся беда в том, что ты меня больше не любишь.

– Ложь.

– Нет, Толлер, это правда. Я всегда знала: любовь живет тем дольше, чем слабее тлеют ее угольки. Яркое пламя хорошо только вначале. Если б ты тоже это понял, если б смирился, то был бы, наверно, счастлив со мной… Но ведь это не для тебя! Совершенно не для тебя! Взгляни, во что ты еще влюблен: в армию, в небесные корабли, в металлы. Ты неисправимый идеалист, ты вечно на пути к недосягаемой сияющей вершине. А когда она оказывается миражем, ты не успокаиваешься, пока не находишь замену.

Ее слова жалили Толлеру сердце, и где-то в глубине души зашевелился ненавистный червь разочарования.

– Джесалла, – произнес он как мог рассудительно, – не слишком ли много воли ты даешь воображению? Ну скажи, разве может человек влюбиться в металлы?

– Для тебя в этом нет ничего сложного. Тебе ведь мало открыть вещество и ставить на нем опыты – ты обязательно устроишь целый крестовый поход. Ты собираешься навсегда покончить с вырубкой бракки, положить начало новой славной эре, спасти человечество от верной гибели. Когда же наконец до тебя дойдет, что Чаккел и ему подобные палец о палец не ударят, покуда не увидят в небе корабль мирцев?

Толлер, на этот раз ты спасся – перед тобой выросла новая сияющая вершина. И что, долго ты ее покорял? Война закончилась, едва успев начаться, и вот опять серые пошлые будни… И до старости рукой подать… А самое страшное – никто не спешит бросить тебе очередной вызов. Впереди – всего-навсего спокойная жизнь в этом поместье или еще где-нибудь, а потом – самая что ни на есть заурядная кончина. Нравится такая перспектива, а, Толлер? – Джесалла не сводила с него хмурого взгляда. – Знаю, не нравится. А потому я бы предпочла, чтобы мы жили порознь. Остаток моих дней я хочу провести в мире и покое, и мне не слишком приятно глядеть, как ты ищешь дорожку на тот свет.

Червь разочарования с жадностью вгрызался в душу Толлера, вокруг него расползалась черная пустота.

– Хорошо, наверно, обладать такой мудростью, так великолепно владеть своими чувствами.

– Старый сарказм? – Теплая ладонь Джесаллы сильнее прижалась к его запястью. – Ты несправедлив ко мне, если думаешь, что я не испытываю никакой печали. Я ведь не сразу поняла, в чем наша беда. Только в ту ночь, когда осталась с тобой во дворце… злилась на тебя… ненавидела даже… но прятала слезы. Что толку злиться и ненавидеть, ведь тебя не переделаешь. Ладно, все уже в прошлом. Теперь меня заботит только будущее.

– А есть оно у нас, это будущее?

– У меня есть, я так решила… да и тебе рано или поздно придется сделать выбор. Знаю, тебе больно это слышать, но иначе нельзя. Сейчас я вернусь в дом. Я бы очень хотела, чтобы ты побыл здесь, пока не примешь решение. А тогда – или оставайся со мной, или уезжай, но только, пожалуйста, реши раз и навсегда. Не входи в дом, пока не поверишь всем сердцем, что лишь со мной ты будешь счастлив до гробовой доски и что ради этого готов бросить все на свете. Никаких компромиссов, Толлер. Полная и безоговорочная капитуляция.

Джесалла с грацией эфирного создания встала на ноги и, глядя на него сверху вниз, спросила:

– Ты дашь мне слово?

– Даю слово. – Толлер с трудом ворочал языком, в страхе думая о том, что видит постоянную жену, быть может, в последний раз. Он провожал ее взглядом, пока она не взошла на крыльцо и не затворила за собой дверь. Джесалла даже не оглянулась.

Толлер неприкаянно бродил по саду. Солнце садилось, тень западной стены расширяла свои владения; меркли краски накрываемых ею клумб; воздух свежел.

Он поднял голову, нашел в небе уверенно светлеющий диск Мира, и за одно мгновение перед ним пронеслась вся его жизнь, от младенческой колыбели на этой далекой планете до огороженного каменными стенами пространства, где он стоял сейчас. Казалось, все, что с ним произошло, имело одну-единственную цель: привести его сюда и поставить перед выбором. В ретроспективе жизнь была широкой торной дорогой, шагалось по ней легко и радостно, и вот он нежданно-негаданно застрял на распутье. Настало время принимать решение – настоящее решение, – и тут вдруг выясняется, что он не очень-то готов.

Толлер усмехнулся, вспомнив, что всего лишь несколько минут назад роман с Беризой Нэрриндер казался ему чем-то важным. Джесалла – умница, она ему сразу не придала значения. Потому что видит Толлера насквозь. Он – на распутье, и от выбора не уйти.

Он все блуждал по саду, а солнце уходило за горизонт, и число звезд росло. Несомый ветром, который не ощущался в увитых лозами стенах усадьбы, над головой Толлера плыл прозрачный шар птерты. В восточной синеве все яснее прорисовывались серебристые завитки. Внезапно Толлер остановился – его, словно молния, поразила догадка, почему он так медлит с выбором.

Потому что выбирать не из чего! Нет никакого распутья!

Все решено за него. Он бы сразу это понял, если бы внимательнее прислушался к словам Джесаллы. Он никогда не будет с нею счастлив, ибо внутри у него – пустота. И она с ним не будет счастливой. А значит, он медлит лишь потому, что боится. Не хочет взглянуть правде в глаза.

– Правда – в том, что я полутруп, – сказал он себе. – Все, что мне осталось, – довести до конца начатое.

Он вздохнул – судорожно, со всхлипом, – подошел к синерогу, взял под уздцы и повел к воротам. Затворяя их, в последний раз взглянул на тонущий в сумраке дом и ни в одном из темных окон не заметил Джесаллы.

Толлер взобрался в седло, и синерог неторопливо, враскачку затрусил по гравиевой дороге на восток. Труженики уже ушли с полей, и мир казался обезлюдевшим.

– Что дальше? – обратился он к вселенной. – Ну, сделай милость, скажи, как мне теперь быть?

Вдалеке двигалось едва различимое пятнышко. Будь Толлер в нормальном расположении духа, он бы извлек подзорную трубу и еще издали узнал бы кое-что о путнике, но сейчас это казалось невероятно трудным. И вообще, куда спешить? – подумал он. Вполне можно довериться естественному ходу событий.

Вскоре он различил фургон, влекомый тощим синерогом, а еще через несколько минут рассмотрел седока. И возница, и экипаж пребывали, мягко говоря, в плачевном состоянии. Фургон растерял почти всю парусину, колеса жутко вихляли на изношенных осях. На облучке восседал бородатый молодой человек, покрытый таким толстым слоем дорожной пыли, что смахивал на глиняное изваяние.

Толлер отъехал к обочине, уступая дорогу, и был удивлен, когда фургон остановился рядом. Возница окинул лорда мутным взором покрасневших глаз, и еще до того, как он заговорил, у Толлера не осталось сомнений, что путешественник пьян в стельку.

– Скажите, господин, – произнес бородач заплетающимся языком, – имею ли я честь видеть перед собой лорда Толлера Мар…ак…айна?

– Да, – ответил Толлер. – Чем могу служить? Возница качнулся на козлах и вдруг изобразил улыбку, не лишенную мальчишеского шарма. На грязной, опухшей от пьянства физиономии она выглядела по меньшей мере странно.

– Милорд, позвольте представиться: Бартан Драмме. Хочу сделать ун…ик…альное предложение. Уверен, оно вас обязательно заинтересует.

– Весьма в этом сомневаюсь, – холодно вымолвил Толлер, решив, что напрасно теряет время.

– Позвольте, милорд! Насколько мне известно, вык… вы командуете воздушной обороной, и все, что относится к небесам, – в вашем ведении.

Толлер отрицательно качнул головой.

– Все уже в прошлом.

– Прискорбно это слышать, милорд. – Драмме извлек на свет божий бутыль, выдернул пробку и устремил на Толлера хмурый взгляд. – В таком случае мне не остается ничего другого, как просить аудиенции у короля.

• Предыдущая
• 48/66
• Следующая