Головокружение - Шоу Боб - Страница 24
- Предыдущая
- 24/55
- Следующая
5
Хэссон проснулся в ярко освещенной рассеянным светом комнате и, не глядя на часы, понял, что уже очень поздно. Голова у него так болела, что он буквально слышал пульсацию крови в прижатом к подушке виске, а язык казался сухим и заскорузлым. Кроме того, отчаянно болел переполненный мочевой пузырь.
«Только не похмелье, — взмолился Хэссон. — Мне только похмелья недоставало». Какое-то время он лежал неподвижно, заново знакомясь с комнатой и соображая, что вчера произошло такого, от чего в нем возникла нервная дрожь предвкушения. По крайней мере, Хэссон был уверен, что тут таилось удовольствие — удовольствие от… Он на мгновение закрыл глаза: в его мозгу оформился образ Мэй Карпентер, а за ним следом нахлынули все сожаления и возражения, свойственные его возрасту, воспитанию и темпераменту. Мэй слишком молода, она живет с хозяином дома, в котором он гостит, Хэссон предался фантазиям, как подросток. Мэй не в его вкусе, в высшей степени маловероятно, чтобы он ее интересовал — но Мэй по-особому смотрела на него, и она сказала: «Это удача для нас обоих», и еще сказала: «Может, это и к лучшему», а то, что Хэссон никогда по-настоящему с ней не общался и не знает ее, как личность, не слишком важно, потому что у него масса времени, чтобы…
Внезапно возобновившаяся боль в мочевом пузыре привела Хэссона в чувство, ясно показав, что ему пора решать сложную задачу: привести себя в вертикальное положение после долгих часов, проведенных лежа. Первым шагом этой операции было перемещение в горизонтальном положении с постели на пол, поскольку Хэссону предстояло решать инженерную задачу, прямо-таки циклопических масштабов. Ему требовалась твердая и неподвижная опора. Он начал с того, что руками перетащил свои ноги на край матраца, а потом перекатился, схватился за кровать и совершил нечто похожее на управляемое падение на пол. Неизбежный изгиб позвоночника и резкая смена температуры вызвали жуткую боль, которую Хэссон перенес почти безмолвно, уставившись прищуренными глазами в потолок. Когда спазмы начали стихать, он снова перекатился, чтобы лежать ничком, и теперь смог начать медленный процесс — главным образом, методом проб и ошибок — подъема верхней части туловища, под которую он очень осторожно, как каменщик, ставящий подпорки, чтобы удержать непослушную массу камня, подводил все большие и большие порции скелета, пока не достиг вертикального положения.
Через две минуты Хэссон был на ногах. Он тяжело дышал, измученный перенесенной процедурой, но уже мог двигаться. Прошаркав по комнате, Хэссон надел халат и собрал туалетные принадлежности. Потом он прислушался у дверей, чтобы, открыв их, не подвергнуться мучительной необходимости говорить с посторонними. Площадка была пуста и весь этаж казался безлюдным, только снизу доносились приглушенные голоса. В ванной Хэссон почистил зубы и сделал удручающее открытие: две язвочки во рту, которые, как он надеялся, уже проходили, стали теперь еще более болезненными, чем прежде. Вернувшись в свою спальню, он хотел было лечь снова и включить телевизор, но обезвоживание организма вызвало сильнейшее желание выпить чаю или кофе, и с ним просто невозможно было бороться. Хэссон оделся и спустился вниз на кухню, гадая, как ему реагировать, если он застанет Мэй одну. Негромко постучав, Хэссон вошел и увидел, что за круглым столом сидит только Тео Уэрри. На парнишке были спортивные брюки и красный свитер, на красивом юном лице отражалась печаль.
— Доброе утро, Тео, — поздоровался Хэссон. — Сегодня не учитесь?
Тео покачал головой.
— Сегодня суббота.
— Я забыл. Дни недели теперь для меня не имеют значения, с тех пор, как я… — Хэссон прервал себя и осмотрелся. — Где все?
— Папа на улице сгребает снег. Остальные уехали в город.
То, как Тео построил фразу, и некоторая сухость тона сказали Хэссону, что парнишке не слишком нравятся Мэй и ее мать.
— В таком случае я сварю себе кофе, — сказал Хэссон. — Наверное, никто не будет возражать.
— Я вам сварю, если хотите.
Тео приподнялся на стуле, но Хэссон уговорил его продолжать завтрак. Стоя у плиты, он расспрашивал парнишку о его вкусах и занятиях, и заметил, что разговор с Тео для него не так сложен, как обмен любезностями со взрослыми. Они некоторое время говорили о музыке, и лицо Тео оживилось, когда он услышал, что Хэссон разделяет его любовь к Шопену и Листу, а также к некоторым современным композиторам, пишущим для тонированного рояля.
— Наверное, ты много слушаешь радио, — сказал Хэссон, подсаживаясь к столу со своей чашкой кофе. И сразу же понял, что сделал ошибку.
— Все так думают. — Голос Тео стал ледяным. — Можно быть слепым, если имеешь радиоприемник.
— Никто так не считает.
— Но это считается прекрасным утешением, так? Куда бы я ни приходил, для меня включают радио, а я его никогда не слушаю. Мне не нравится быть слепым! Незрячим, как они называют это в школе… И никто не заставит меня делать вид, что мне это доставляет удовольствие.
— Великолепная искривленная логика, — мягко произнес Хэссон, слишком хорошо узнавая свои трудности.
— Наверное, это так, но мокрица — существо не слишком логичное.
— Мокрица? Я что-то не понял тебя, Тео.
Парнишка невесело улыбнулся. У Хэссон от его улыбки защемило сердце.
— Есть рассказ Кафки о человеке, который как-то утром проснулся и обнаружил, что превратился в гигантского таракана. Все приходят в ужас: вы только подумайте, превратиться в таракана! Но если бы Кафка хотел по-настоящему затошнить читателей, ему надо было бы превратить того типа в мокрицу.
— Почему это?
— Они слепые и такие деловитые. Я всегда их ненавидел за то, что они слепые и такие д ел ов ит ые . А потом я как-то утром проснулся и обнаружил, что меня превратили в гигантскую мокрицу.
Хэссон уставился на черную горячую жидкость в своей чашке.
— Тео, послушай совета человека, специализирующегося на нежном искусстве бить себя дубинкой по голове, — не делай этого.
— Моя голова — единственное, до чего я дотягиваюсь.
— Твоему отцу это тоже нелегко, знаешь ли, он тоже переживает трудное время.
- Предыдущая
- 24/55
- Следующая
